Николя Барро - Кафе маленьких чудес Страница 9

Укоризненно посмотрев в сторону двери, в которую заглядывала Нелли, она снова занялась чтением и, лизнув палец, перевернула страницу. Опустив голову, она занавесилась волосами, подстриженными так, чтобы закрывать уши.

На мгновение перед мысленным взором Нелли возникло видение многорукой мадам Борель, восседающей с покрытым цветочками животом и с вывешенным языком посреди цирковой арены, откуда она по своему усмотрению одаривает публику милостями или отвечает отказом.

Нелли решила не отвечать на последнее замечание и только резче обычного закрыла за собой дверь.

Когда она в задумчивости проходила по длинному коридору, навстречу ей попалась Изабелла Сарти. Высокая, стройная итальянка с черными глазами и короткой стрижкой, элегантностью походившая на молодую Одри Хэпбёрн (хотя и в блондинистом варианте, что ничуть не легче), осторожно несла огромную кружку кофе со сливками с одной руке и пакет со свежими круассанами – в другой. Она приветливо поздоровалась. Тонкие серебряные браслеты на запястье издали нежный звон, словно аккомпанируя веселому итальянскому «Чао!», и Нелли в который раз невольно подумала, что не слишком расстроится, когда эта привлекательная практикантка, несколько всполошившая мужскую часть семинара, снова уедет к себе в Болонью. Там ее ждало не только место на философском факультете, но вдобавок, как поговаривали, еще и жених по имени Леандро.

Изабелла Сарти посмотрела на нее с беспечной улыбкой:

– Будь так добра, открой мне дверь, если можешь!

– Да, конечно, – смущенно сказала Нелли.

Она проводила сослуживицу к ее кабинету и открыла дверь, на которой с внутренней стороны висел плакат из Метрополитен-музея, появившийся там в октябре.

– Пожалуйста! – сказала Нелли.

Каждый раз при виде этого плаката, репродукции знаменитой картины Пьера Огюста Кота[37] «Буря», изображавшей спасающуюся от дождя и ветра влюбленную парочку, в ней поднималось неодолимое раздражение, которого она не могла побороть никакими силами. Ведь ни художник, ни красавица Изабелла не были виноваты в том, что у нее тогда не хватило храбрости полететь в Нью-Йорк с профессором Бошаном. Если бы тот разговор кончился иначе, думала она ревниво, то сегодня плакат, может быть, висел бы на двери у нее. Если бы так произошло, то все бы давно разрешилось. Нелли снова вспомнила про конверт в своей сумке, который все еще не попал в руки адресата.

Изабелла вернулась тогда с конгресса в очень приподнятом настроении. Нью-Йорк, по-видимому, произвел на нее огромное впечатление. Она без конца вспоминала его в самых восторженных тонах и всем рассказывала, как интересно было на конгрессе, как вдохновенно выступали докладчики, как дружелюбны жители Нью-Йорка, как великолепны музеи, какие там чудесные парки и как прекрасны краски бабьего лета.

– Нью-Йорк тебя буквально электризует, – без конца твердила Изабелла, и Нелли едва удерживалась, чтобы не заткнуть уши.

Изабелла уселась в конторское кресло, отщипнула кусочек круассана и изящно положила его себе в рот.

– Эти штучки я буду с сожалением вспоминать, когда вернусь в Болонью, – сказала Изабелла, мечтательно разглядывая свой круассан. – Жаль, что этого больше не будет. Ваши круассаны – это что-то божественное, такие ароматные, нежные и в то же время с хрустящей корочкой… Ах, наши корнетти не идут с ними ни в какое сравнение, сколько бы туда ни напихивали ванильного крема! – Она вздохнула и от восторга закатила глаза. Затем протянула Нелли душистый пакет. – Хочешь угоститься? Они еще теплые. Только долго не раздумывай, а то, боюсь, тебе уже ничего не останется.

Нелли с улыбкой покачала головой. В сущности, простая и жизнерадостная Изабелла была ей симпатична. Изабелла, которая скоро уедет в Болонью. И которая радуется скорой встрече с женихом. Которая ничего ей плохого не сделала. Которая была на семь лет старше Нелли. И которая, к счастью, не выказывала никакого интереса к Даниэлю Бошану.

– Я не буду отнимать у тебя последние круассаны, – сказала Нелли. – Ешь сама и наслаждайся, пока ты здесь.

Изабелла кивнула и отломила еще кусочек от своего круассана:

– Да. Бошан как-то раз сказал то же самое.

– Бошан как-то раз сказал то же самое? – удивленно повторила Нелли. – Когда же… Я в том смысле, что…

– Вчера вечером мы с ним немного поговорили, – пояснила Изабелла и облизала прилипшие к тонким пальчикам крошки. – Он еще должен подписать мне кое-какие бумаги.

«Показалось мне это или правда щеки Изабеллы слегка порозовели?» – подумала Нелли.

– Впрочем, судя по всему, он завтра выйдет на работу, – со смехом сказала Изабелла. – Ведь как жаль было бы, если бы он пропустил Рождество, верно? – подмигнула она собеседнице.

Нелли почувствовала, как радостно забилось ее сердце. Все сомнения вдруг куда-то улетучились. Завтра Даниэль Бошан вернется. Он сядет за свой письменный стол. И тогда она отдаст ему письмо и будет ждать, когда он прочтет.

«Если любишь кого-то, нужно сказать ему об этом», – говорил ей тогда в октябре Шон. Она отнеслась к этому совету серьезно. Ей потребовалось некоторое время, но в конце концов она приняла твердое решение. Больше она не повторит той же ошибки, чтобы потом не оплакивать упущенную возможность. Она, Элеонора Делакур, возьмет дело в свои руки. И тогда – наконец-то! – все будет хорошо. Самое страшное, что может случиться, – это если она заболеет ангиной после того, как ее поцелует профессор. Нелли расплылась в улыбке.

– Интересно бы знать, что ты сейчас подумала? – сказала Изабелла.

– Даже не пытайся угадать, – сказала Нелли, – все равно ни за что не догадаешься.

Она помахала удивленной Изабелле рукой и скрылась в своем кабинете. Там Нелли еще раз достала конверт из своей сумки и любовно погладила бумагу ручной работы.

В этом конверте на пяти густо исписанных страницах было написано все, что могла сказать Нелли.

5

Следующий день обернулся сплошной катастрофой.

Нащупывая утром будильник, чтобы выключить звонок, Нелли, к счастью, об этом ничего не знала. Она еще немного понежилась в постели, прежде чем, скинув одеяло, спустить ноги с кровати и пошарить ими в поисках тапочек, одна из которых вечно запрятывалась под кровать.

Половицы паркета заскрипели под ногами, когда она, еще сонная, накинула махровый халат и отправилась в тесную кухоньку ставить кофе. За окном была тьма-тьмущая, и только один фонарь освещал мокрую после ночного дождя улицу. Нелли достала с полки кастрюльку, чтобы согреть молоко и взбить его в пену, перед тем как налить вместе с кофе в любимую чашку в голубой горошек, наблюдая, как смешиваются обе жидкости. Нелли любила этот утренний ритуал. Ей никогда не пришло бы в голову жевать круассан на улице или пить кофе из картонного стаканчика. В отличие от многих своих коллег, которые зачастую завтракали в университете, Нелли по утрам предпочитала никуда не торопиться. Она садилась за крошечный столик, поставленный у единственной ничем не заставленной стены, выпивала две чашки кофе, съедала кусок багета с маслом и земляничным джемом и не спеша читала «Фигаро», который каждое утро ждал ее в почтовом ящике. «К утру нужно относиться с уважением, – говорила всегда ее бабушка. – Кто начинает день со спешки, не должен потом удивляться, что у него ничего не получается».

Нелли было нетрудно принять этот совет. Даже в самое темное время парижской зимы утренние часы оставались ее любимым временем дня. В эти ранние часы она была в своем мире хозяйкой, и только тихое позвякивание чашки да шелест газетных страниц нарушали время от времени царящую тишину. Час спустя дом начинал просыпаться, наполняясь звуками повседневной жизни: то заскребет по полу передвигаемый стул, то протопают по лестнице чьи-то шаги, то захлопают двери, лестничная клетка загудит от прощальных слов с торопливыми поцелуями и плаксивого писка капризничающих детей.

Нелли глотнула крепкого горячего кофе, и сон как рукой сняло. Клэр Делакур удивилась бы, как изменился мир по сравнению с тихими вечерами в кухне с каменным полом, где пахло так вкусно. С какой неумолимой скоростью он теперь жил! Мир, в котором информации становилось все больше и больше, а все остальное утрачивало свое значение.

Все ли? Нелли крепко держала горячую чашку обеими руками. Она почувствовала легкое давление старинного гранатового кольца на среднем пальце правой руки и поняла: нет, не все вещи утратили свое значение. Она вспомнила о письме в своей сумке и спросила себя, что сказала бы бабушка о Даниэле Бошане? Чего бы только Нелли не отдала за то, чтобы еще раз посидеть вечерком на синем диване на Краю света[38] и спросить совета у бабушки!

Уже в десять лет Нелли предчувствовала все значение той утраты, которая однажды неизбежно должна случиться. Клэр Делакур не будет жить вечно. Когда-нибудь наступит день, когда она не встанет у кухонной плиты, как утес в прибое, с бретонским спокойствием возвращая к сносному масштабу крупные и мелкие катастрофы, без которых не обходится жизнь.