Причина времени - Аксенов Геннадий Петрович Страница 10

С помощью загадочного свойства времени -- бесконечно делиться по бытию, но не слагаться из наличных неделимых величин по нашей операциональной способности Аристотель расправляется и с апориями Зенона, в том числе и с парадоксом о стреле, которая наиболее наглядно приводит к противоречию, вытекающему из мыслимых нами (верно или ошибочно) свойств времени. “Зенон же рассуждает неправильно. Если всегда, – говорит он, – всякое [тело] покоится, когда оно находится в равном [себе месте], а перемещающееся [тело] в момент “теперь” всегда [находится в равном себе месте], то летящая стрела неподвижна. Но это неверно, потому что время не слагается из неделимых “теперь”, а также никакая другая величина”. (Физика, VI, 9, 239 b, 5 – 10).

Части времени, иначе говоря, не прибавляются друг к другу. Это можно сделать только мысленно, в душе. Его онтологическая делимость не означает складывания его частиц.

В “Физике” Аристотель тоже впервые в истории науки связывает с временем вторую категорию, которую до него так отчетливо не выделяли вообще – пространство. Оно еще не носит такого отчетливого названия “пространство”. Аристотель называет его “место” и отличает как от предмета, который это место занимает, так и от пустоты. Трудно установить его природу, говорит мыслитель. Но ясно хотя бы, что оно имеет три измерения: длину, ширину и глубину, которыми определяется и всякое тело. Но невозможно, продолжает он, чтобы место было телом, потому что тогда в одном и том же пространстве оказались бы два тела. Нет точки и места точки как такого же по субстрату образования.

“Чем же можем мы считать место? Имея подобную природу, место не может быть элементом или состоять из них, будь они телесные или бестелесные: ведь оно имеет величину, а тела не имеет; элементы же чувственно -воспринимаемых тел суть тела, а из умопостигаемых [элементов] не возникает никакой величины” (Физика, IV, 2, 209 a, 15 – 20). Оно не есть причина существующих вещей во всех четырех смыслах, которые можно вложить в понятие причины: оно не есть материя существующих вещей, так как из него ничего не состоит, ни форма и определение предметов, оно не есть цель и не приводит в движение предметы. Да и существует ли оно, а не мыслимое лишь? Аристотель ссылается на Платона и отталкивается от того места в Тимее, где тот (первый из всех мыслителей, говорит Аристотель, до него просто говорили: пространство есть нечто) отождествляет место и материю. Нет, это неверно. Место несомненно нечто существующее, но трудно уловимое.

Прежде всего место имеет низ и верх. Затем оно связано с чем-то, или с материей, или с формой или с протяжением между краями предмета. Но анализ показывает, что оно не есть ни форма, ни материя, ни протяжение. Мест не множество, потому что тогда было бы место места, то есть часть части и так далее. Оно похоже на сосуд, в котором все находится, но сосуд единственный. Следовательно, место есть границы. “Подобно тому, как сосуд есть переносимое место, так и место есть непередвигающийся сосуд. Поэтому, когда что-нибудь движется и переменяется внутри движущегося, например, лодка в реке, оно относится к нему скорее как к сосуду, чем как к объемлющему месту. Но место предпочтительно должно быть неподвижным, поэтому место – это скорее вся река, так как в целом она неподвижна. Поэтому центр Вселенной и крайняя по отношению к нему граница кругового движения кажутся всем по преимуществу и в собственном смысле верхом и низом” (Физика, IV, 4, 212 а, 20 – 25). А границы существуют вместе с тем, что они ограничивают, как предмет вместе с местом.

Это приводит к мысли, что все находится в конечном счете во вселенной, но Вселенная – нигде не находится. “А наряду со Вселенной и целым нет ничего, что было бы вне Вселенной, и поэтому все находится в Небе, ибо справедливо, что Небо [и есть] Вселенная. Место же [Вселенной] не небесный свод, а его крайняя, касающаяся подвижного тела покоящаяся граница, поэтому земля помещается в воде, вода - в воздухе, воздух - в эфире, эфир – в небе, а Небо уже ни в чем другом” (Физика, IV, 5, 212 b, 10 – 20). Таким образом, посередине места находится тело, а не само по себе протяжение. И место находится где-то, а не в месте же, но только как граница в ограничиваемом теле.

Так что мы видим, что время и пространство для Аристотеля бесконечно более сложные явления, чем простые свойства объективного мира, что в простоте душевной мыслим мы, наделяя им, как неким текучим состоянием все предметы и все процессы.

***********************

За какие-нибудь пятьдесят лет расцвета греческой учености представления о пространстве и времени родились в полном вооружении, как Афина из головы Зевса.

Все греческие мыслители создали впечатляющую атмосферу умственной работы и логических исследований, в которой появились вершины: Платон и Аристотель. Первый дал начальное определение времени, указал на источник его происхождения от некоей “времяподобной” сущности – вечности, второй как истинный позитивист античности, оставил в стороне “место рождения”, которое о свойствах времени и пространства еще не свидетельствует, зато выяснил их собственную природу, описав, как он понимал, их свойства.

Однако за те же века практическое наблюдение за звездным небом, планетами, применение этих знаний и их математическая обработка привели уже к математическим теориям измерения времени, к развитию и использованию календарей и хронологий. (6). Рассмотрение истории этой стороны исследований времени и пространства не входит в нашу задачу, как уже говорилось. Следует только заметить, что в обыденном мнении под влиянием распространения астрономических знаний и астрологических теорий достижения Аристотеля упростились и снизились. Время стали понимать как производное от движения, а именно от движения космических тел.

Платон и за ним Аристотель пытались утвердить в умах образованного человечества мнение о противоположности земного и небесных миров, о стройности и порядке космоса по сравнению с земным разнообразным миром, о коренном отличии материала, из которого сделана Земля от того, из чего состоят Небо и небесные тела. Но еще резче это представление проявилось у воспринявших платонизм и аристотелизм христианских теологов. Они возвели отличие земного от небесного в степень идеологии, естественно. Небесный мир, как аналог совершенного Царства Божьего, поистине, стал синонимом всестороннего совершенства, он непримиримо стал противопоставляться подлунному миру как юдоли греха и смертности. И это представление стало воздухом всей жизни христианской церкви.

Но вместе с тем за прошедшие века мысль классиков, развиваясь в одном отношении, упрощалась в другом. Она усложнялась в идеях, в теории, в рассуждениях, но сводилась к примитиву в познании реальности. Как всегда при распространении вширь первоначальная сложная и неоднозначная мысль творца как будто под действием энтропии подводится под что-то понятное и простое.

В этом общем мнении образованных людей, знающих о планетах и о Птолемее, об астрологии и космосе время стало пониматься так: оно идет потому, что существует и движется с неизреченной точностью и стройностью хор небесных светил. Их движение и дает нам, производит время. Время не есть космос, предупреждал Аристотель. Время есть космос, отложилось в умах.

С этим общераспространенным предрассудком и вступил в полемику Августин Блаженный, о котором нельзя не упомянуть, завершая здесь древние главы. Его “Исповедь”, написанная как страстный монолог, обращенный к Богу, поражает глубиной проникновения в духовную природу человека. Августин своей “Исповедью” и другими книгами, своей подвижнической деятельностью ищет Бога в душе. Его в целом не интересуют физические основы мироздания, ему безразлично, как все устроено. Град Небесный для него Град Божий, а не космический.

Но почему-то из всех характеристик тленного мира время неизменно останавливает его внимание. Вероятно, сам склад ума его был таков, загадка временности не давала ем покоя. Поэтому помимо главных, нравственных аргументов, связующих нас с Высшим Существом, его “Исповедь” наполнена рассуждениями о времени и вечности. В целом он на новом этапе повторяет основные конструкции Аристотеля, но вносит в них новые оттенки и повышенную эмоциональность.