Джон Лонг - Утки тоже делают «это». Путешествие во времени к истокам сексуальности Страница 10

Затем нам предстояло отвечать на вопросы сотрудники британских медиа. На меня тут же накинулись нетерпеливые журналисты таблоидов, чтобы уточнить, что я имел в виду, сказав, что древние рыбы занимались сексом «в качестве развлечения». Это первый известный случай, когда рыбы, наши отдаленные предки, занимались половым размножением вместо нереста, который и сегодня характерен для подавляющего большинства рыб, объяснил я. Так что это можно считать развлечением (так и есть, по сути) в строго биологической терминологии, иначе не было бы никакого смысла изобретать такой безнадежно сложный вид размножения.

После множества последовавших вопросов камера переключилась на членов королевской семьи, тихо сидевших на заднем плане, и Робин Уильямс улучил возможность спросить королеву, есть ли у нее вопросы по поводу нашего открытия. У нее их не оказалось, зато заговорил ее муж, граф Эдинбургский, вежливо спросив нас, как могла выглядеть эта рыба (он, возможно, пропустил клип).

Около полуночи команда «Рыба-мать» села к столу, чтобы разделить последний торжественный бокал шампанского. На следующий день история должна была стать достоянием общественности, и всем нам пришлось лететь домой ужасно ранними рейсами, чтобы успеть на пресс-конференции, каждый в своем штате. Взбодренный адреналином, я смог поспать не более двух часов и направился в аэропорт в кромешной темноте, чтобы прилететь обратно в Мельбурн.

В Мельбурнском музее я столь же кратко выступил перед залом, наполненным местными и национальными журналистами, и тем же вечером история рыбы-матери появилась почти на каждом австралийском телеканале. Вскоре мы привлекли интерес мировых СМИ, в частности французских, немецких, американских и испанских. В тот день и всю следующую неделю мы с моими соавторами только и делали, что раздавали интервью международным СМИ по радио или телефону. Ажиотаж был сильнее, чем по поводу любой из научных историй, в которые я когда-либо был вовлечен, включая и знаменитую находку останков сумчатого льва в Наллаборских пещерах, что попала на первые страницы австралийских газет в 2002 году. Общественность явно жаждала новостей о древних сношениях.

Как измерить успех той или иной истории в СМИ? Один из методов – посчитать число посвященных ей страниц, а также минут теле– и радиоэфира в сходных по стоимости источниках. Затем эти цифры можно подставить в определенный набор формул, который PR-профессионалы используют для оценки популярности подобных историй. Проведя такой расчет, PR-команда нашего музея подсчитала, что проект «Рыба-мать» заработал около 2 млн. долларов медиаэфира.

В июле наша рыба появилась на обложке Australasian Science, и позже в том же году журнал присвоил нам награду – «Австралийская наука-2008», в признание важности открытия. В конце 2008 года американский научный журнал Discover опубликовал список сотни самых важных открытий во всех областях науки; «Рыба-мать» появилась в списке в числе всего трех палеонтологических открытий. Обнаружение самого раннего факта живорождения в истории даже вошло в издание Книги рекордов Гиннесса 2010 года, вместе с фотографией меня, действительно держащего в руке модель рыбы, а также было запечатлено на обложке январского 2011 года выпуска Scientific American.

Другой способ оценить фурор, произведенный в медиа каким-либо биологическим или палеонтологическим открытием, – получить свое «имя» в научной среде. Я называю это «фактором Джорджа». За день до того, как официальное имя рыбы-матери, Materpiscis, было напечатано в Nature, Google поиск не давал никаких результатов, так как, по его сведениям, такового названия не существовало. В течение недели после публикации поиск Google по запросу Materpiscis показывал результаты почти на 50 тысячах сайтов по всему миру. Даже год спустя поиск находил соответствия примерно на 5 тысячах сайтов на планете.

Глава 5. Палеозойские проблемы отцовства

Сексуальная моя жизнь началась в 1963 (что довольно поздно для моих лет) – между окончательным разрешением «Чаттерлей» – и первой пластинкой «Битлз».

Сразу вслед за тем, как был опубликован дайджест наших находок, мы стали подозревать, что в музейных хранилищах таится невиданное количество эмбрионов ископаемых плакодерм. Наша рыба-мать вдохновила на сдвиг парадигмы относительно ранней репродукции исчезнувших позвоночных. При детальном изучении мы могли бы найти и более интересные факты. Принадлежали ли все загадочные плакодермы к странной группе птиктодонтид – или другие группы примитивных древних рыб тоже развили столь же сложные формы копуляции?

Моя коллега, доктор Зерина Йохансон, работавшая с нами над плакодермами в Австралийском музее в Сиднее, недавно переехала жить и работать в Лондон, в Музей естественной истории, вместе с мужем-палеонтологом. Для музея взять на работу одновременно пару палеонтологов было сродни подвигу, однако столь блестящих ученых счел бы за счастье взять на работу любой музей мира. И именно тогда, под острым взглядом эксперта Зерины, определился следующий ключ к нашей истории, спустя всего-то месяц-другой после открытия рыбы-матери. Простой намек Зерины на то, что может означать в естественной истории эта находка, – и вот уже мы с Кейт летим в Лондон.

Вернемся же в лето 1982 года, когда мне было 25 лет, я впервые выехал за пределы родной Австралии и совершил путешествие в Лондон. Обзаведясь деньгами после продажи своего горячо любимого мотоцикла «Хонда 750сс», я пустился в двухмесячное путешествие по Англии и Европе, что позволило мне посетить международную конференцию по палеонтологии и анатомии позвоночных в Кембридже, а это значит – изучать коллекции ископаемых рыб в знаменитых музеях Англии, Шотландии, Швеции, Дании, Норвегии, Франции, Италии и Германии. Эти музейные исследования были важны для сравнения хорошо известных экземпляров ископаемых рыб и новых, которые я исследовал в рамках своей докторской диссертации.

В то лето в Лондоне я мало что видел, кроме залов Музея естественной истории. Когда друзья в Австралии расспрашивали меня о Тауэре, Букингемском дворце, Вестминстере, я сознался, что все это просто пропустил – зато я видел своими глазами изумительные ископаемые и даже самые легендарные из них! Не все, конечно, оценили мои приоритеты, не всем они были понятны.

Да, возможно, это был не самый культурно-познавательный тур, но первое самостоятельное путешествие позволило мне «отсортировать» дальнейшие шаги по изучению анатомии рыб, чтобы на будущий год закончить диссертацию. Мне это также дало неоценимый бонус: сеть коллег по интересам, включая доктора Роджера Майлза, патриарха в анатомии девонских рыб, с кем я мог переписываться все годы изоляции в Перте, пока напряженно работал в Австралии. В свои дальнейшие возвращения в Лондон я всегда ощущал себя как дома в «своем» кабинете в Музее естественной истории.

Возвратясь в Музей естественной истории в Лондоне в августе 2008 года, всего два месяца спустя после открытия нашей рыбы-матери, я встретил теплый прием куратора отдела ископаемых рыб Зерины Йохансон. Там все еще работали некоторые знакомые из старой бригады музейщиков 1982 года, хотя доктор Майлз давно ушел на пенсию. Зерина отвела мне мой прежний кабинет, и я сразу же начал кропотливое изучение музейных коллекций в порядке классификации. Для того, кто знаком с эволюцией рыб и иерархической классификацией, научный поиск представляет увлекательное приключение.

Я прошел в музейных исследованиях полмира только для того, чтобы отыскать и изучить два образца: рыб рода Инцизоскутум – именно они входили в сферу особого моего интереса. Среди обычных малых видов бронированных плакодерм, что найдены на Гоугоу, было много хороших экземпляров рыб рода Инцизоскутум. Ким Денис-Брайан и Роджер Майлз ссылаются на эти находки в своем описании рыб, сделанном в 1981 году. Два необычных экземпляра, рассмотренные ими, содержат остатки, которые ученые описали как «непереваренное пищевое содержимое желудка»; а оно, в свою очередь, имело в своем составе хрупкие кости мелких плакодерм. У нас зародилась догадка, что обсуждаемое было совсем иным.

Зерина, работая тогда вместе со мной и Кейт Тринаджстик, подхватила идею сразу же, как только опубликовали нашу статью о рыбе-матери и ее эмбрионе. Обсуждая, были ли это действительно непереваренные пищевые остатки или, может быть, окаменевшие эмбрионы, мы неделю подряд обменивались фотографиями и восторженными электронными письмами. Со времени, когда мы впервые увидели эти фото, у меня существовало острое, навязчивое желание осмотреть потенциальные эмбрионы лично – и тогда уже абсолютно убедиться в открытии. Если мы правы, то это открытие будет много более значимым, чем наша рыба-мать с нерожденным зародышем: это потрясет весь научный мир.