Энди Эндрюс - Смотритель судьбы. Ключ к решению «неразрешимых» проблем Страница 11

– Что ж, – преспокойно отозвался Джонс, – возможно, ваш папаша пил потому, что вы были неудачником. – Он рассмеялся и шутливо заслонился руками, будто Уокер мог его стукнуть. – Шучу, шучу, сынок, ты уж не сердись, – ничего, что я на «ты»?

Уокер не знал, оскорбиться или нет.

– Послушай, юноша, – посерьезнев, продолжал Джонс. – Твой отец и все его проблемы – это уже в прошлом. Он скончался, его уже нет, а ты все еще тащишь его за собой, волочешь на себе этот груз «мой-папа-алкоголик»! Сбрось балласт! Хватит! Не позволяй твоей жизненной истории управлять твоей судьбой! Прошлое не должно влиять на настоящее и будущее!

– Знаю, знаю, – прикрыв глаза, сдавленно ответил Уокер. – Все это я знаю. И прекрасно понимаю, что мне не следует столько думать о прошлом. И беспокоиться столько – нездорово и неправильно, понимаю. Больше скажу, я знаю, что, по сути дела, у меня и серьезных поводов для депрессии-то нет… – Уокер открыл глаза и вперил взгляд в Джонса, и на лице у него было написано, что весь гнев, обида и тоска, которые накопились за полвека, вот-вот выплеснутся наружу. Он весь кипел. Ему хотелось заорать в полный голос, но он обуздал себя и негромко сказал: – Я все осознаю и все понимаю. Но мне… просто не перестать. Эти чувства разрушили мою жизнь. – Он с трудом сглотнул, потом хриплым шепотом закончил: – Я… я не знаю, как жить дальше. Не знаю, что делать.

Джонс протянул руку и ласково потрепал Уокера по плечу. Тот мгновенно расслабился, и его прерывистое дыхание стало глубоким и спокойным.

– Погляди-ка мне в глаза, сынок, – сказал Джонс, и Уокер повиновался.

– Тебе вовсе нет нужды принимать какие-то решительные меры, раз тебе так худо, – сказал Джонс. – Ты делаешь муху из слона, поверь. На самом деле, как и многие другие проблемы, твоя – вовсе не так велика, как тебе кажется. Ясно?

Уокер послушно кивнул.

Джонс глубоко вздохнул и заговорил дальше, уже не с таким нажимом.

– Сынок, тебе всего и надо, что понять два важных момента насчет своих чувств. И уяснить один важный момент насчет того, что предпринять дальше. Один, два, три – не так уж и много, да? Итак, пункт первый, про чувства. Запомни: тревожишься и изводишься и боишься ты потому, что ты умен.

Уокер удивленно приоткрыл рот и откинулся на спинку диванчика. Такого он не ожидал.

– Погоди возражать, – мягко предупредил его порыв старик, будто прочитав мысли Уокера как открытую книгу. – Я ничего не преувеличиваю и не придумываю. И не пытаюсь тебе польстить. Я просто помогаю тебе взглянуть на положение дел свежим взглядом, под другим углом. Ты же прекрасно соображаешь и умеешь логически мыслить, сынок. Так что посиди спокойно и послушай, что тебе скажет старый Джонс. Потом еще рад будешь.

Джонс улыбнулся, отпил кофе и продолжал с новыми силами:

– Как я уже сказал, ты тревожишься и изводишься, потому что ты умен, голова у тебя отлично варит. – Джонс оглянулся вокруг, будто опасался, что кто-то подслушает важный секрет, и, понизив голос, добавил: – Те, кто поглупее, – они и тревожатся меньше. И ничего не боятся.

Уокер в недоумении наморщил лоб, и Джонс поспешно объяснил:

– Вот в чем штука, сынок: те, кто поумнее, они обычно изобретательнее, у них больше творческих способностей, и воображение у них работает бурно. А если кто не ведает страха – так он просто тупица без воображения. Согласен?

Уокер все еще не понимал, к чему клонит Джонс.

– Ну, пожалуй, да, – неопределенно откликнулся он.

– Именно поэтому умники всегда попадаются в ловушки, которые расставляют им страх и тревога. Страх и тревога – тьфу, что за пустая трата драгоценных сил воображения! И ведь так получается у многих. Если ты умен и фантазия у тебя работает будь здоров, то ты легко можешь вообразить все те ужасы, которые могут стрястись, – беды, неприятности и прочее. Обдумываешь любой вариант развития событий, заглядываешь в будущее – и запросто воображаешь худшее. Ты понял, о чем я?

Уокер сосредоточенно закивал в такт словам Джонса, и на усталом измученном лице его впервые проступило слабое подобие улыбки.

– Точно, это про меня. Не про умника, а про фантазию и худшие варианты. Всегда их себе рисую в красках, вижу как наяву, а остановиться – не могу!

Джонс замахал на него руками:

– Я понял, понял. В любом случае, глупцам живется легче. Человек без воображения ничего не боится, потому что ему не представить себе беду, напасть, неприятность. Он ни о чем не беспокоится! А все потому, что глуп как пуп! Ты же сам наверняка видел разные там телепередачи, где участников берут «на слабо». Один выкидывает какой-нибудь рискованный трюк и говорит: «Ну, полюбуйтесь-ка на меня!» А второй, дурак набитый, страха не знающий, говорит: «Ого! Да ведь и я так могу!» И ему не представить себе ужасные последствия. Оба идиота хороши, но второй – глупее, потому что у него воображение не работает.

Уокер громко засмеялся, вторя смеху Джонса.

– Да, пожалуй, вы правы! – воскликнул он.

– Конечно, я прав, – твердо сказал Джонс. – Умные люди, такие, как ты, постоянно тратят могучую силу своего воображения попусту – растранжиривают ее на тревоги и страхи, а ведь не затем эта сила им дана. А умники кричат «пожар!», когда даже дыма, и то не видать. Тревожатся сверх всякой меры, себя изводят и других изводят.

– Скажите, так как же мне отключить эти страхи? – заинтересовался Уокер. – Как заставить воображение работать в правильную сторону? Тут ведь в чем закавыка: я опасаюсь таких бед, которые, рассуждая логически, со мной и приключиться не могут, да и мыслям о них в моей голове вроде бы неоткуда взяться.

– Сынок, если ты логически понимаешь, что этим сомнениям и страхам в твоей голове не место и взяться им неоткуда, то и победить их легче всего именно логикой, – назидательно сказал Джонс.

Уокер выслушал этот совет очень внимательно, но потом замотал головой.

– Не понимаю! – печально сказал он.

– Со временем поймешь, – заверил его Джонс. – Пока что запомни два важных пункта, которые тебе надо знать о своих чувствах. Первый: ты подвержен повышенной тревожности, потому что умен и обладаешь живым воображением. Второй: эти тревожные мысли можно победить только силой логики.

Джонс устроился поудобнее, облокотился на стол и, пристально глядя в лицо собеседника, продолжал:

– Когда наше сознание затапливают страхи и тревоги, мы начинаем бессознательно вычислять и прикидывать возможные варианты развития событий. «Это может случиться на самом деле!» – говорим мы себе. Или: «А что, если стрясется то-то и то-то?». – Джонс подался еще ближе к Уокеру. – И вскоре мы доводим себя до того, что катастрофа кажется нам неизбежной, а нашу волю и разум парализует страхом и ужасом. Тогда мы перестаем соображать, не можем толком работать, да и отношения с людьми рушатся. Мы сами вообразили свой путь к саморазрушению. Знай, сынок, это происходит с множеством умных людей, наделенных живым воображением. Это произошло и с тобой. Теперь тебе надо всего лишь одолеть отрицательную логику положительной логикой, отучить свой разум и воображение, чтобы они перестали рисовать возможные катастрофы и несчастья. Перенастрой, перенаправь свой рассудок, чтобы он подсчитывал шансы, а не живописал тебе возможные кошмары. Приучившись подсчитывать шансы, ты в скором времени убедишься, что можешь достаточно точно вычислить вероятность того или иного события. И многие ужасы и беды, которых ты страшился и которыми изводил себя, окажутся маловероятны: ничтожен шанс, что они тебя постигнут, а значит, и бояться их нечего!

Джонс окликнул проходившую мимо официантку, попросил у нее ручку и сказал Уокеру:

– Давай попробуем кое-что подсчитать по части разных бед, которых ты боишься. – Он написал что-то на салфетке и показал ее Уокеру. Там значилось: «40 %». – Видишь, – Джонс посмотрел на Уокера, – сорок процентов тех бед, которые ты воображаешь, с тобой случиться не могут.

Джонс написал на салфетке следующую цифру: «30 %», и пояснил:

– Тридцать процентов того, что внушает тебе ужас, с тобой уже случилось, эти беды остались в прошлом. И, сколько бы ты ни тревожился, твое беспокойство никак не изменит того, что уже случилось. Потому что прошлое неизменно, верно?

Уокер серьезно кивнул.

На салфетке возникла новая цифра: «12 %».

– Двенадцать процентов приходятся на долю ненужных тревог о здоровье, – растолковал Джонс. – Незачем без нужды воображать самое худшее, как только у тебя заныл зуб или заболела нога. Мы же как привыкли думать? «Что-то голова болит – ой, не иначе у меня опухоль мозга, кошмар, спасите-помогите, жизнь кончена». Или: «Ой, что-то сердце кольнуло. Все, инфаркт, мне крышка, я покойник, ведь мой папа умер от сердечного приступа в 60, а мне уже 59!» – передразнил Джонс, потом глянул в лицо Уокеру: – Ты меня понял, сынок?

– Да.

– Хорошо, продолжаем наши подсчеты. Десять процентов положим на всякие ерундовые тревоги в духе: «Ах, ох, что люди подумают, что соседи скажут?» – Джонс написал на салфетке очередную цифру. – Люди могут думать что им заблагорассудится, мы на это повлиять никак не в силах, верно?