Дайана Койл - ВВП. Краткая история, рассказанная с пиететом Страница 15

Официальная советская статистика показывала, что национальный выпуск растет быстрее, чем на Западе – на 5,7 % в год в первой половине 1970-х годов, на 4,3 % в год во второй; в 1960-х годах она изображала еще более высокий рост[59]. С Запада за железный занавес, а особенно в Китай, мало кто мог попасть и лично испытать колоссальную разницу в уровне жизни. Хотя было известно, что люди в Восточной Европе мечтают о голубых джинсах и пластинках с популярной музыкой, ставших воплощением западной потребительской культуры, но психология удивительным образом противилась сделать естественный вывод о состоянии экономики коммунистических стран. Возможно, причина была в кризисе, который назрел в капиталистической экономике. Когда умоляешь о помощи МВФ, как это пришлось делать Великобритании, начинаешь ощущать, что Западу нечем особенно гордиться.

Вместо этого в 1970-е годы стал шириться раскол на правых и левых. Движения, добивавшиеся свободы, расстались с индивидуализмом предыдущего десятилетия и становились все злее, порой переходя к насилию. Революционная политика была в моде: не ослабевал спрос на черно-красные плакаты с Че Геварой, который стал иконой для многочисленных студентов-почитателей. Профессора с головой ушли в критическую теорию, вдохновленную марксизмом. Она завела их в тупик и только теперь начала выветриваться с университетских кафедр. Профсоюзы становились гораздо агрессивнее. Забастовки происходили все чаще и чаще, даже в непривычных для этого США. В 15-ти промышленно развитых странах, не включая США, количество рабочих дней, потерянных из-за забастовок, в расчете на одного занятого, равнялось 1641 в 1960-х, 2586 в 1970-х, 1632 в 1980-х и 658 в 1990-х годах[60]. Это способствовало победе Рейгана и Тэтчер и последующему ужесточению политики, в том числе суровому ограничению права на забастовку. Но опять же, так видится ситуация из сегодняшнего дня. Тогда в течение целого десятилетия казалось, что капиталистическая система больна.

Движение в защиту окружающей среды

Зелено-голубая Земля посреди черного космоса – это одно из самых запоминающихся и прекрасных изображений в человеческой истории. Впервые эта фотография была сделана в 1968 г. астронавтом Уильямом Андерсом с корабля «Апполон-8». Пробудил ли в нас новый взгляд на планету чувство ответственности, опекунства? Может быть и так.

В период с 1945 по 1970 г. мировой ВВП с поправкой на инфляцию вырос в 3 раза. В тот же период население мира выросло с 2,5 млрд до 4 млрд. Произошел потрясающий рост среднего уровня жизни, хотя в основном он был ограничен клубом богатых стран. В 1970 г. их было 22 (сейчас в ОЭСР входит 34). Впервые стали возникать опасения, что экономический рост вредит окружающей среде и планете в целом.

В ряде случаев у этих опасений были локальные поводы. К примеру, в 1962 г. в США вышла книга под названием «Молчаливая весна», где описывались последствия использования пестицидов для популяций птиц. Ее автором была Рэйчел Карсон, которую считают провозвестником природоохранного движения. В 1969 г. произошел случай на реке Кайахога, когда из-за загрязнения маслами и другим горючим мусором река загорелась. Был принят целый ряд мер по защите окружающей среды, в том числе закон 1972 г. о чистоте рек (он не имел значительного эффекта, как показал скандал в Лав-Канал[61]). Но и в других западных странах увеличивалась обеспокоенность глобальной экологией. Космос позволил по-новому взглянуть на Землю. Возможно, процветание как таковое толкнуло к размышлениям о последствиях роста. В конце концов лишь после того, как люди достигают достаточного уровня дохода, чтобы обеспечить себя пищей, жильем и одеждой, получают достаточно свободного времени, чтобы читать и спорить, вопросы, выходящие за рамки сугубой повседневности, становятся предметом общего беспокойства.

Неистовый рост численности населения и потребляемых им ресурсов побудили Пола Эрлиха написать свой знаменитый памфлет – «Популяционная бомба». Он вышел в 1968 г. и вызвал настоящую бурю своими мрачными предсказаниями. Но впоследствии Эрлих проиграл свой спор с экономистом Джулианом Саймоном из Университета Мэриленда. В 1980 г. Саймон и Эрлих заключили пари: эколог мог выбрать на свое усмотрение любые пять товаров, а экономист гарантировал, что в течение 10 лет произойдет снижение их цен (с учетом инфляции). Саймон опирался на обычную для экономистов логику: если некий предмет становится редким из-за высокого спроса, его относительная цена вырастет, и люди постараются сократить его потребление и найти замену. Как следствие, рыночный механизм автоматически, путем ценовых ограничений и инноваций, ликвидирует дефицит ресурса. Эрлих выбрал пять видов металлов, которые, на его взгляд, должны были кончиться быстрее всего, а значит, их цены должны были вырасти быстрее всего. Но он проиграл: к концу десятилетия цены на каждый из товаров действительно упали. Этот известный пример высвечивает разницу между двумя типами анализа, на основе которых дается разный ответ на вопрос, опасен или нет экономический рост для окружающей среды. Люди, которые видят противоречие между более высоким ВВП и экологией, как правило, экстраполируют текущие неблагоприятные тенденции. Экономисты вроде Джулиана Саймона полагают, что люди, наблюдая ценовые сигналы, подстраивают свое поведение таким образом, что неблагоприятные тенденции исправляются. Подвести черту под эффектом, который за два с половиной века экономический рост оказал на глобальную экологию, – задача непростая; безусловно существенные изменения произошли по многим направлениям, от состава воздуха, до биологического разнообразия, загрязнения и использования ресурсов. В последней главе я вернусь к вопросу, отражает ли ВВП экологическую устойчивость роста.

Окончательный итог спору между Эрлихом и Саймоном подведет только время. Очередная волна интереса к экологической устойчивости, которая поднялась после «Пределов роста» и других влиятельных книг, оказалась не слишком сильной. В 1970-е годы у всех на слуху был экономический кризис, и, как следствие, экономические власти обращали на природоохранное движение мало внимания. Экологическое движение тесно смыкалось с радикальными и левыми политическими течениями, было практически еще одной разновидностью политики идентичности. Гигантский скачок цен на нефть обусловил постоянное повышение энергоэффективности промышленного производства, внедрение лучшей теплоизоляции в строительстве, а также пробудил интерес к возобновляемым источникам энергии. Кроме этого, избиратели были гораздо больше озабочены тем, как возобновить рост ВВП, чем неосязаемыми для них угрозами экологии. Законодательные требования к чистоте воздуха и топливной эффективности автомобилей для большинства людей были вполне достаточны, в то время как экономический рост означал рабочие места и повышение уровня жизни.

Тем не менее в 1970-е годы на свет появилось понятие устойчивого экономического роста и с тех пор его значимость неуклонно росла; в качестве важных сведений о человеческой деятельности и благосостоянии к экономическим показателям стали добавляться разные показатели качества экологии.

Развитие человека

В странах, не входивших в ОЭСР, в период с 1945 по начало 1970-х годов ВВП на душу населения вырос не так сильно. Разумеется, кого-то постигла более, а кого-то менее счастливая судьба. Япония, первое время после окончания Второй мировой войны находившаяся под оккупационной администрацией генерала Дугласа Макартура, пережила головокружительный взлет после военной разрухи. Особенных успехов она добилась в производстве электроники, изначально ориентированной на массового, еще неискушенного потребителя. Надпись «Сделано в Японии» в начале 1960-х годов звучала примерно так же, как «Сделано в Китае» в 1990-х. К 1964 г. японская экономика окрепла достаточно, чтобы вступить в ОЭСР, и продолжала развиваться, создавая высокотехнологичную промышленную базу, с которой не могло теперь поспорить большинство западных стран; в настоящее время по своей мощи с японской промышленностью может сравниться разве что Германия. Подобным путем прошли еще несколько стран, в 1970-х годах принадлежавших к числу бедных. В Европе Италия, а затем Ирландия, Испания, Португалия и, наконец, Греция шаг за шагом перебрались из группы с низкими доходами в число стран экономического центра. (Правда, недавний финансовый кризис поставил вопрос, насколько прочны и долговременны результаты этого догоняющего развития.) Список стран – членов ОЭСР расширился с изначальных 11 стран, входивших в ОЕЭС, до 34.

Конечно, при таком подходе за скобками остается большое число стран, так и не прошедших через бурный экономический рост, который кажется нам чем-то само собой разумеющимся. В 2011 г. средний уровень ВВП на душу населения среди входящих в ОЭСР стран с высокими доходами составлял 41 225 тыс. долл., а в странах с низкими доходами, пользуясь определением Всемирного банка, – всего 569 долл. (по ППС). Но можно ли считать показатель ВВП на душу населения наилучшим способом сравнения между богатыми и бедными странами? Ответить на этот вопрос тем более важно, что в течение целых десятилетий делалось все возможное, чтобы повысить рост ВВП в развивающихся странах. Оценить общую сумму помощи, оказанной правительствами развитых стран из карманов своих налогоплательщиков бедным странам, – это не самая многообещающая затея, однако счет должен идти на триллионы долларов. Сюда нужно добавить еще одну большую сумму – средства, пожертвованные частными лицами через международные негосударственные организации, занимающиеся борьбой с бедностью. И все-таки в Африке южнее Сахары в послевоенное время существенного роста ВВП не наблюдалось, а бедность оставалась повсеместной.