Бронислав Малиновский - Избранное: Динамика культуры Страница 16

Стало быть, вопросы современных функций института, его жизнеспособности и приспособляемости, – а не формы и атрибутов прошлого, – это то, что важно для исследователя культурного изменения в его теоретических и практических аспектах.

Во всем сказанном мы, между прочим, подразумеваем, что африканский институт обязан своей силой не только закоснелой привязанности неким определенным характерным элементам. Его новое возрождение к жизни часто обусловлено тем, что он смог приспособиться к новым условиям. Вождь, принимающий христианство, становится для своих соплеменников религиозным лидером в новом обличии, но, самое главное, он обретает поддержку могущественной части европейского сообщества. Институт власти вождя, признаваемый колониальной администрацией как феномен косвенного управления, обрел новую силу, не связанную с племенным прошлым. Запоздалое признание, что выкуп за невесту совместим с христианской этикой и европейской приверженностью закону, в среде южных банту привело к новому расцвету этого обычая, сделав его важным фактором национальной интеграции.

Вообще говоря, внимательный читатель обязательно заметит в нашем анализе условий жизнестойкости африканских институтов то, что в таких выражениях, как «загнано в подполье», «адаптировалось» или «подавлено», постоянно подразумевается отсылка к европейским воздействиям на туземную культуру. Потому что именно европейское влияние, осуществляемое через введение новых технологий, формирование новых интересов, так же как и внедрение новых материальных изобретений, подтолкнуло африканцев отказаться от некоторых вещей.

Во всех тех случаях, где дальнейшее существование африканских институтов дозволяется, или даже таковое поощряется, обязательно присутствуют факторы, выступающие в качестве традиционных источников жизнестойкости и силы туземной культуры. Они составляют реальную основу устойчивости обычая, законодательного принципа или типа социальной организации, хотя и не являются единственным фактором, определяющим возможные пути развития в будущем. В некоторых районах вождь все еще удерживает за собой невероятно престижную позицию, выступая в качестве дарителя дождя или обеспечивая плодородие земли, животных или людей – членов племени; его роль как отправителя культа предков для общины в целом – это комбинация всех названных функций с его новым статусом, с признанием его частью европейского административного механизма, который в рамках института косвенного управления предоставляет власти вождя надежную гарантию силы и стабильности. Когда, в каком-либо другом районе, вождь становится христианином, он может лишиться права применять издревле вверенные ему религиозные санкции, но он все равно остается законным преемником власти, занимая свое место в длинной родословной правителей; для туземцев он все еще служит олицетворением самого принципа власти.

Это вновь ставит нас перед вопросом: можем ли мы более полно проанализировать причины того, что определенные элементы выживают, а другие исчезают; ответить на вопрос, почему временами институты выживают либо посредством продолжения тайного существования, вне сферы внимания со стороны европейской администрации, либо, временами, посредством обретая полное признание со стороны европейцев?{53} Вполне понятно, что сам факт частичной трансформации, дискретности исчезновения составляющих во многих культурных феноменах ставит новую и далеко не легкую задачу перед ученым, работающим в поле. Он должен составить полную картину уцелевших элементов африканской культуры, показать то, какие факторы ушли в прошлое, но до сих пор сохранились в памяти; какие институты загнаны в подполье; какие элементы до сих пор продолжают жить в новых комбинациях.

Можем ли мы, однако, пойти дальше чистого фиксирования и составления каталога оставшихся и недостающих элементов туземных культур? Возможно ли дать объяснение легкости утраты одних обычаев и ожесточенному упорству, с каковым удерживаются остальные?

IV. Функциональная теория культуры

В описании феноменов частичного консерватизма, быстрого отхода от племенного уклада, выбора в пользу одних элементов и возникновения трудностей аккультурации в отношении других на место расплывчатых общих терминов должен встать гораздо более полный анализ. Решение этих проблем можно отыскать только посредством функционального анализа туземного общества, с одной стороны, и признания ценности политики уступок со стороны европейцев – с другой. Часто особый упор делается на быстрое, незамедлительное восприятие наших культурных ценностей африканцами; однако, как мы увидим, гораздо большую важность имеет постепенное привитие культурных благ, шаг за шагом осуществляемое европейцами. «Избирательному консерватизму» африканской стороны соответствует избирательное воздействие передающих свои ценности европейцев, сопровождаемое избирательным присвоением таких благ, как земля, природные ресурсы, результаты африканского труда, политическое владычество правителей, социальный статус и самоопределение любого и каждого африканца. С щедростью распространяя блага своей культуры, европейцы допускают дискриминацию ничуть не менее той, что демонстрирует африканец, когда берет то, что ему предлагают. Обратимся к анализу сил консерватизма внутри африканского общества.

С точки зрения метода и теории полевой работы, наиболее важный принцип заключается в функциональной концепции культуры. Она заявляет, что изучение деталей при отвлечении от их фона неизбежно должно свести на нет теорию и полевую работу, так же как и решение практических задач. Вырезание клитора в обрядах инициации, как деталь, было взято в качестве мишени европейских атак. Это исказило ценность и важность данного института в глазах африканцев, так же как и европейцев. Если мы будем рассматривать введение одного-единственного инструмента, такого как плуг, в изоляции от всего того, что он значит для революционного обновления туземного сельского хозяйства, то, как мы увидели, исследование окажется в тупике. Главная ошибка, постоянно допускавшаяся в дискуссиях и даже при практических мерах, принимаемых в рамках института косвенного управления, состояла в том, что вождь воспринимался как единственное, что достойно внимания. «В большинстве частей Африки обнаружение вождя рассматривалось как эквивалент введения института косвенного управления», – так утверждает д-р Ричардс в своей превосходной статье, озаглавленной «Племенное правительство в переходный период»{54}. Спорадические попытки бороться с табу, которые окружают беременность, со встречающейся время от времени половой невоздержанностью, с рядом известных брачных обычаев в некоторых племенах, – все эти атаки, предпринимаемые без всякой системы, от случая к случаю, теми миссионерами, которые оказались неспособны связать данные обряды с фундаментальными институтами семьи и брака, на мой взгляд, и стали главной причиной провала попыток христиан поднять моральные устои африканцев в общинах и закрепить достигнутое на более или менее длительный срок.

Современный антрополог функциональной школы полностью сознает, что ему нужно упорядочить имеющиеся у него свидетельства, соотнести обычаи, верования, идеи и практические дела с базовым ядром, вокруг которого они группируются{55}. Для функционалиста культура – то есть весь в целом корпус ее инструментария, основополагающие приципы мировоззрения, свойственные ее социальным группам, человеческие мысли, верования и обычаи, – составляет огромный аппарат, посредством которого человек ставится в позицию, позволяющую ему наилучшим образом справляться с определенными, совершенно конкретными проблемами, встающими перед ним в процессе его адаптации к окружающей среде при удовлетворении его потребностей. Я позволю себе вкратце очертить основоположения функциональной теории культуры.

Следует принять как аксиому то, что человеческие существа должны питаться; что они должны размножаться; что они должны быть обеспечены кровом, личными удобствами, элементарными условиями гигиены и приемлемым температурным режимом. Антропологическая теория должна выбрать в качестве основания биологический факт. Ведь человеческие существа все-таки – это разновидность животных, и для них столь же необходимо сохранять соответствие ряду элементарных требований, для того чтобы раса могла продолжить существование, индивид – выжить, а организм – поддерживаться в рабочем состоянии. Правильный обмен веществ может происходить в том организме, который хорошо питается; у которого достаточно кислорода для дыхания и возможностей для мускульных движений и нервной разрядки.

Пока все хорошо. Однако могут встретиться и такие утверждения (мы можем встретить их у некоторых социологов, например у Дюркгейма), что предмет социальной науки необходимо отличать от предмета физиологии и ни в коей мере не сближать эти дисциплины. Это невозможно. Потому что хотя человеческие существа и принадлежат к животным, они суть животные, подчиняющиеся не простым физиологическим стимулам исключительно, но испытывающие воздействие таких физиологических стимулов, которые моделируются и преобразуются условиями культуры. Пища, которой кормится австралиец центральных регионов континента или бушмен, не будет приемлема для европейца. Чтобы выжить при таком питании, организм последнего должен был бы быть реорганизован в процессе суровых дополнительных тренировок. Размножение среди человеческих существ происходит не посредством простого спаривания, но в рамках сложнейшего культурного института брака. Формы родственных отношений, как и полового влечения, определены условиями культуры, здесь физиологические стимулы действуют не в чистом виде, они сочетаются с иными факторами – с желанием дружеского общения, с потребностью в экономическом сотрудничестве, общественным положением и духовной совместимостью. Все это обуславливается тем фактом, что импульс полового влечения не ведет и не может вести к производству новых человеческих существ. Акт порождения себе подобного существа имеет образовательные, экономические, правовые и моральные последствия. Телесное движение совершается не на основе чисто инстинктивных образцов действия, но совершается в формах, порождаемых огромным многообразием человеческих общностей, которые мы называем племенами, нациями и культурами, оно организуется в сложнейшие специфические роды деятельности, связанные с технологией, транспортом, играми и экономической деятельностью. Наверное, можно было бы продемонстрировать, что даже такие процессы, как дыхание, пищеварение и сон, отношение к воздействию на тело солнца, ветра и осадков, в человеческих существах никогда не контролируются исключительно врожденными физиологическими рефлексами, но преобразуются под воздействием культурных детерминант. Человеческие импульсы – склонности, формирующие пристрастия человека, стимулы, приводящие мужчин и женщин к действию, – диктуются физиологией, преобразованной в приобретенную привычку.