Адольф Гарнак - Церковь и государство вплоть до установления государственной церкви Страница 2

Церковь была порождением иудейской церкви и синагоги; этим объясняется как самое стремление к выработке известных правовых норм, так и выработанные ею формы.

Создавая рамки для всей совокупности жизни и мысли верующих, равно как и для их общественных взаимоотношений, она стремилась установить во всем строгий порядок; для этого было необходимо создание правовых норм.

Церковь оказалась лицом к лицу с высококультурным государством и с самого начала не могла занять определенного положения по отношению к праву этого государства. Если бы она просто признала это право, ее собственное правовое развитие имело бы место лишь в очень ограниченных пределах; наоборот, подвергнув это право огульному отрицанию, она была бы им раздавлена. Правовое развитие в самой церкви оказалось возможным только благодаря сложности ее отношений к государству, только в силу того, что она одновременно подчинялась ему и боролась с ним, отвергала его и брала с него пример.

Таким образом, вскрыты три основные корня будущего церковного права; спрашивается, как относятся они к отдельным областям права? Распределяются ли они по этим областям определенно и ограниченно? Вопрос этот приходится решить отрицательно. Указанные начала действовали скорее всего параллельно, взаимно усиливая друг друга.

Церковь можно упрекнуть в том, что ее правовые установления ослабляли государство по мере того, как распространялась ее власть. Но не следует забывать того, что дала церковь государству, ограничивая его. Союз христианской церкви и государства поднял человечество на высшую ступень развития. Этот союз впервые признал в человеке человека и открыл историческому развитию те цели, к которым оно теперь стремится. Истинный космополитизм, идеи духовной свободы, равенства и братства на этой почве впервые получили силу, и христианская идея Бога явилась неприметно, но могущественно действующим двигателем, определившим ход истории и обеспечившим за человеческою личностью ее духовное достоинство и вместе ответственность.

На последующих страницах я попытаюсь показать, как в течение трех первых столетий церковь и государство постепенно приближались друг к другу, пока не сошлись окончательно. Отношения между ними в это время принято рассматривать исключительно с точки зрения борьбы. Но такое воззрение недопустимо для исследователя всеобщей истории. Для того, что совершилось при Константине и благодаря Константину, потребовалась долгая подготовка; и должно оказаться возможным проследить ее стадии. В истории ничто прочное не может появиться экспромтом. Но, разумеется, необходимо уметь читать между строк; наблюдатели-современники в данном случае – как и всегда – не знают ничего о том, что подготовляется. Они лишь видят и слышат бури, проносящиеся над землею; но что эти бури возвещают наступление новой весны, этого они не замечают.

II. Отношение церкви в первом веке (30-130) к государству и культуре

Отрицательное отношение к государству. Христиане первого столетия отказывались от своего земного гражданства, если и не отбрасывали его от себя вполне. Они чувствовали себя чужими в мире и поэтому чужими в государстве. Они поверили небесной власти, гласившей, что они граждане царства небесного, что земной мир скоро прекратит свое существование и начнется новое царствование, видимое владычество Бога на земле. Какие интересы могли еще их связывать с миром и государством? Но последнее не являлось для них только безразличным. Защищая идолопоклонников и поддерживая идолопоклонство, оно очевидно действовало под влиянием демонов; являясь опорой многобожия, оно явно оказывалось главным средоточием могущества диавола. Если мир «во зле лежит», то и государство тоже. Между церковью и государством, между Христом и Велиаром не может быть никакого общения. В этом направлении написано, напр., «Откровение» Иоанна.

Признание государства. Но наряду с этим воззрением существовали и с неотразимою силою действовали другие, совершенно иначе направлявшие умы. Разве это государство, с императором во главе, не объединило народы земные, не даровало мир миру, исполнив таким образом божественные предначертания? Разве оно не карает злых и не препятствует беззаконию? Не оно ли во многих случаях защищало христиан от диких страстей народных и прежде всего от ненависти богоотверженного племени, не принявшего своего Мессию? Не осуществило ли оно пророчества Христа, произведя суд над народом Израиля, разрушив храм, сравняв с землею город и рассеяв самое племя по земле? Наконец, не предписал ли сам Христос повиноваться римлянам, говоря: «воздайте кесарево кесарю», и не учил ли величайший из его апостолов: «всякая душа да будет покорна властям, которые над нею»? Христианам предписывалось не только повиновение государству; они обязаны были молиться за него и за его главу, императора. И христиане действительно молились за них на каждом богослужении.

Complexio oppositorum. Complexio oppositorum, перед которою мы преклоняемся и к которой относимся критически в современном католицизме, восходит в своем происхождении к древнейшему христианству. Она проявлялась во всех областях жизни нового учения, следовательно, и в политической. Престол сатаны воздвигнут в Риме, и диавол выглядывает из-за каждого императорского изображения; все государство идет навстречу погибели, и адский огонь готовится поглотить его. Но это же самое государство осуществляет божественную миссию, и земная власть объединившего мир и правящего им монарха является отражением божественной власти в небесной монархии. Могут ли оба эти представления мириться в одной душе, укладываться в одной голове? Вопрос праздный! Несомненно, что люди так думали и чувствовали, и каждое из двух представлений попеременно господствовало над ними. Не хорошо только, если оба смешивались, порождая неизбежно сомнительную благожелательность к государству, подозрительную и малоискреннюю.

Отрицательное отношение к философии. Государство теснейшим образом переплетается с культурою. Правда, оно давно перестало быть основанием, опорным пунктом и целью всякой духовной деятельности. «Философия» открыла себе неизмеримое поприще помимо него и давно пролагала самостоятельные пути к собственным целям. Но единство политической, религиозной и духовной области все еще существовало, хотя и клонилось к распадению. Именно поэтому молодое христианство видело в языческой культуре нечто враждебное и предосудительное. Вся она была пропитана «идолопоклонством»; к тому же всякое «исследование» должно было казаться ненужным и дерзновенным для тех, которые считали себя обладателями единственного нужного знания, в божественном откровении заключающегося. Лозунг их должен был гласить: «да не введет вас во искушение философия». Бог в Евангелии посрамил разум мудрецов!

Признание философии. Но такой лозунг возможен был только в разгаре борьбы. Когда пыл ее ослабел, соображения другого рода неизбежно вступали в свои права. Разве многому из того, чему учит философия, не наставляет и сама вера? Не дошла ли философия до представления о едином, духовном Божестве? Не признала ли она, что добро является в мире сильнейшим и лучшим? Не существовал ли ряд философов, отвергавших заблуждения черни и становившихся в оппозицию против мнений века? Не нашелся ли среди них и такой, который умер за свои убеждения? Далее: разве христианство не примыкает к разуму и свободе человека, созданных Богом? Разве каждая душа не есть по природе христианка? Если же это так, то можно ли пренебрегать тем, о чем она свидетельствует? А что же такое философия, как не речь души и духа человеческого? И как же возможно проповедовать и вносить в души христианство, не примыкая к тому святому благу, которым так прочно владеет дух?

Coinplexio oppositorum. И здесь, следовательно, оказывается complexio oppositorum! Именно философия, в соединении своем с идолопоклонством, представляющая нечто диавольское, оказывается включающею в себя все начальные истины, отражающею луч истины в самом мраке смерти. Как ни отпугивал мрак, нельзя было не замечать света. Религия, исповедующая Бога, властителя неба и земли, претендующая на положение мировой, а не племенной религии, не может сохранять чисто отрицательного отношения к истории человечества и ко всему выработанному ею. Она не может ограничить и своей собственной истории предшествующими судьбами одного небольшого племени или нескольких пророков. Уже в «Деяниях апостольских» Петру вложены в уста слова: «Теперь я узнаю воистину, что Бог не смотрит на лица, но во всяком народе угоден ему боящийся его и творящий правду». И великий апостол язычников Павел учил, что Бог всюду открывает Свое бытие и Свою волю. В минуты высшего вдохновения и радости он мог говорить своей небольшой пастве обращенных: «Все ваше».