Дайана Койл - ВВП. Краткая история, рассказанная с пиететом Страница 21

В данной главе я остановлюсь на двух фундаментальных вопросах об измерении экономического выпуска, поднятых кризисом. Первый вопрос очевиден и относится к роли финансового сектора. Долгое время перед 2008 г. и даже после него политики не скупились на похвалы в адрес финансового сектора и его значения для экономики. Но если вспомнить, какую бурю поднял финансовый сектор – безработица, банкротства, огромные потери для налогоплательщиков, – то встанет очевидный вопрос: как это получается, что он одновременно насколько важен, настолько же и губителен для ВВП? Вторая тема, которой я коснусь, – это более глубокий пересмотр роли экономического роста, о котором заговорили после масштабного кризиса рыночной экономики, а также пересмотр экономической теории, лежавшей в основе экономической политики последних десятилетий. Возможно, все эти годы мы гнались за ложной целью? В заключительной главе книги, посвященной будущему ВВП, развиваются вопросы, поднимаемые здесь.

Добавленная стоимость и отнятая стоимость

Финансовый кризис заставил задуматься о нескольких основополагающих вопросах: для чего существует финансовый сектор и в особенности как его следует учитывать в ВВП. Всплыло столько нелицеприятных черт этого мира – начиная от безрассудства и заканчивая мошенничеством, – что стало непостижимо, как вообще можно говорить о его положительном влиянии на экономику. В США и Великобритании, где доля финансов велика, на протяжении десятилетий считалось, что финансовые рынки оказывают чрезвычайно благоприятное влияние на ВВП, занятость, размер налоговых поступлений и платежный баланс. Но миллиарды фунтов прямой помощи из карманов налогоплательщиков, которые потребовались для спасения банков от краха, и еще многие миллиарды в форме субсидий от центральных банков внушили подозрения относительно фискальных и экономических достоинств финансового сектора. Согласно существующим оценкам, издержки от кризиса, в том числе потери в экономическом выпуске вследствие рецессии, составляют от одной до пяти величин мирового ВВП[86]. По словам Эндрю Хелдейна, председателя Банка Англии: «Пока затянутся раны от текущего кризиса, по всей видимости, успеет смениться целое поколение»[87].

Так можно ли утверждать, что финансы учитываются в экономической статистике должным образом? Нет, нельзя.

Один из изъянов можно обнаружить, если взглянуть на статистику британского ВВП за последний квартал 2008 г. – тогда произошел крах банка Lehman Brothers, а глобальные денежные рынки пришли практически в полное бездействие. В том квартале статистика показывала, что финансовый сектор Великобритании рос рекордно быстрыми темпами. Если верить цифрам, то вклад финансов в экономику сравнялся с вкладом обрабатывающей промышленности. Валовая прибыль финансовых корпораций[88] (gross operating surplus) выросла на 5 млрд фунтов стерлингов и достигла 20 млрд фунтов, а доля финансового сектора в экономике поднялась до 9 %, а в следующем 2009 г. еще выше – до 10,4 % (доля обрабатывающей промышленности составляла 11 %). Этот рост был обязан усилиям государства, которое вливало в финансовый сектор деньги и обращало компании в свою прямую собственность. Но тогда какой же это рост? И что это тогда за статистика?

Как измерить финансовый сектор – это давняя головоломка для специалистов по национальным счетам. Национальные счета Великобритании показывают, что в период с 1850 г. финансовый сектор этой страны рос вдвое быстрее чем экономика в целом. Большая часть этого роста приходится на два периода глобализации: между концом XIX в. и Первой мировой войной и в промежуток с 1970-х по 2007 г. В период с 1980 по 2008 г. реальный ВВП удвоился, а реальная добавленная стоимость в финансовом секторе утроилась. Схожие тенденции наблюдались и в США, где доля финансового сектора в ВВП выросла с 2 % в 1950-х годах до 8 % в 2008 г., а также в Европе. Однако, по мнению Эндрю Хэлдейна, виновницей «экономического чуда» была лукавая статистика.

Все объяснялось особенностями учета выпуска в финансовом секторе. В большинстве случаев компании взимают с потребителей за оказываемую услугу определенную плату, и данные об их выручке служат для статистиков исходным шагом при измерении выпуска. Однако в сфере финансов услуги, за которые установлена фиксированная плата или комиссия, – это сравнительная редкость. Чаще всего банки продают услуги, за которые такой платы не предусмотрено. Большая доля их прибыли происходит из разницы между процентной ставкой, которую они уплачивают своим вкладчикам, и ставкой, взимаемой с должников. Второй источник – торговля ценными бумагами. Как гласит статистическое руководство ОЭСР по ВВП: «Если бы при учете ВВП использовалась та же формула, что и в общем случае, добавленная стоимость оказалась бы слишком низкой, а то и отрицательной. То есть как ни удивительно, но промежуточное потребление банков превысило бы их выручку»[89].

И поскольку статистики не могли себе представить, чтобы деятельность банков высасывала стоимость из экономики вместо того, чтобы создавать ее, они стали искать способы измерить доходы от финансового посредничества. Поэтому в течение долгого времени действовало правило, согласно которому финансовые услуги учитывались как отрицательный выпуск особого фиктивного сектора экономики. Ситуация становилась «все страньше и страньше», как говорила Алиса, оказавшись в Стране чудес. В ходе 1980-х годов, с ростом отрасли финансовых услуг, подход к их учету снова поменялся, и в 1993 г. ООН в своей системе национальных счетов ввела понятие «косвенно измеряемые услуги финансового посредничества», сокращенно FISIM (f nancial intermediation services indirectly measured). Согласно этому новому подходу, из ставки, которую банк уплачивает по заемным средствам или взимает со своих должников, вычитается безрисковая «базисная ставка» (reference rate), а разница затем умножается на величину непогашенных обязательств или наличных активов. На практике этот метод сопряжен с громадными трудностями, особенно когда дело доходит до нахождения реальных, или скорректированных на инфляцию, величин[90]. Но в принципе, как метод, призванный измерить услуги, сопряженные с принятием банками на себя рисков, он не лишен смысла.

Правда, тогда получается, что любые действия, связанные с принятием дополнительных рисков, отражаются как реальный рост финансовых услуг. Помимо всего прочего, как заметили Эндрю Хэлдейн и его соавторы, не совсем ясно, чем же риски, с которыми сталкиваются банки, отличаются от всех остальных рисков?

Из того факта, что банки принимают на себя риски, еще не следует, что они что-либо производят. Любое домохозяйство или корпорация, вкладывая в рискованный долговой инструмент, принимает на себя кредитный риск и риск ликвидности. Инвестирование капитала в рискованные активы – это черта, характерная для рынков капитала как таковых, а не только для банковской деятельности. Поэтому, в сущности, если некий поток дохода сопряжен с риском, совсем не обязательно следует относить его к выпуску банковской сферы[91].

Что представляет ценность для остальной экономики – это не принятие банком на себя рисков как таковое, а работа по управлению ими. Кроме того, по мнению Хэлдейна, прибыли банков приукрашивались, и это опять же происходило потому, что банки, энергичнее применяя кредитное плечо, автоматически повышали свои риски, а статистика этот эффект не могла вычистить. Такие прибыли являлись статистической иллюзией в отличие, конечно, от бонусов топ-менеджмента.

И подобная иллюзия присуща статистике ВВП любой из стран. Как отмечается в одном из исследований, посвященных США, «по самым скромным оценкам, в период 1997–2007 гг. метод учета, принятый в настоящее время официальными статистическими службами, завышал размер выпуска коммерческих банков не менее чем на 21 % (например, в четвертом квартале 2007 г. он равнялся 116,8 млрд долл.), а ВВП – на 0,3 % (52,9 млрд долл. в тот же период)»[92]. Схожим образом если учесть завышенный риск в банковском секторе стран еврозоны, то окажется, что выпуск в их финансовом секторе ниже на 25–40 %. Если такую же процедуру произвести со статистикой Великобритании, то выяснится, что на долю финансового сектора приходится не 9 % ВВП, а 6–7,5 %[93]. Разница между этими цифрами потрясающая: из них следует, что размер финансового сектора в последние годы был переоценен по крайней мере на одну пятую, а то и на половину.

Так чем же примечателен тот факт, что экономический вклад финансовой отрасли на самом деле ниже, чем можно судить из цифр ВВП? Дело в том, что первые лица политического руководства, вырабатывая экономическую политику, берут в качестве ориентира несколько основных отраслей. В период финансового кризиса лоббисты финансового сектора оказали существенное влияние на политиков, протолкнув нужную им реформу регулирования. Это произошло не только потому, что инвестиционные банки – крупные спонсоры политических партий, но и благодаря искренней вере политиков, что благоденствие финансовой отрасли – ключ к рабочим местам и экономическому росту[94]. «Наша экономика нуждается в финансовой отрасли», – писал Алистер Дарлинг, министр финансов Великобритании, в своих мемуарах, посвященных кризису. И это несмотря на то, что едва успела миновать его самая острая фаза, а финансовая система чуть не утащила всю экономику под воду[95]. Алан Гринспен, председатель Федеральной резервной системы, совершенно недвусмысленно заявил, что экономическое благосостояние, т. е. уровень ВВП, будет тем выше, чем крупнее и сложнее финансовый сектор: «В послевоенный период степень сложности финансовой системы, по всей видимости, росла вместе с глубиной разделения труда, уровнем глобализации и совершенством технологий. Один из признаков, указывающий на усложнение системы, – бурный рост доли финансов и страхования в валовом внутреннем продукте. Если взять США, их доля выросла с 2,4 % в 1947 г. до 7,4 % в 2008 г. и до 7,9 % в 2009 г., в период тяжелого спада»[96].