Джордано Бруно - Изгнание торжествующего зверя Страница 24

Меркурий и Минерва сказали:

99. – Немало сделаешь, если докажешь это.

Тогда Фортуна продолжала:

100. – Для моей справедливости надо быть такой: для истинной справедливости не приличествует, не годится, наоборот, отвратительно и оскорбительно действие глаз.

Глаза сотворены для различения и для распознавания различий (не хочу сейчас доказывать, как часто заблуждаются те, кто судит на основании глаз); я – справедливость, которой не нужно разбираться, не нужно делать различий. Но так как все по началу, в сути и по цели есть одно сущее, есть одно и то же (ибо сущее, единое и истинное – одно и то же), то я должна все уравнивать, ценить всех одинаково, принимая всякую вещь за единое, и одинаково быстро отвечать на взгляды и призывы и тех, и других; с одинаковой благосклонностью одарять как одного, так и другого; быть благосклонной и к ближним, и к дальним. Я не вижу ни митр, ни тог, ни корон, ни искусства, ни ума, не замечаю заслуженных и незаслуженных; ибо если даже и есть такие, то они разнятся не по своей природе, но всеконечнейше по обстоятельствам, условиям и случайностям, которые подвертываются, встречают, набегают то на одного, то на другого. Вот почему, когда я даю – не вижу, кому; когда беру – не вижу, у кого, ибо так я ко всем одинакова и совершенно безразлична. И вместе с тем, конечно, я понимаю и устраиваю полное равенство и справедливость во всем, разделяя всем поровну и справедливо.

Я кладу все жребии в одну чашу и на громаднейшем днище ее все смешиваю, перетряхиваю и будоражу, а затем: «Берегись, кто тронул!». Кто вынет хороший – благо ему, кто плохой – плохо! Таким образом, в урне Фортуны нет разницы между самыми большими и самыми малыми; напротив, там все одинаково малы и велики, ибо вся разница зависит не от меня, а от других, т. е. от того, какими они вошли в урну и вышли из нее. Пока внутри, все жребии берутся одной и той же рукою, из одного сосуда, перетряхиваются одним и тем же толчком. Поэтому, когда уже жребий вынут, неразумно тому, кто достал плохой, жаловаться или на того, кто держит урну, или на самую урну, или на встряхиванье, или на того, кто опускает руку в урну: пусть лучше, запасясь всем, на какое способен, терпением, выносит, что и как ему положено и назначено судьбой; ибо, как и прочие, был одинаково записан, его жребий был точь-в-точь, как остальных, так же занумерован, брошен и свернут. Я же, смотря на весь мир одинаково и все считая за одно целое, ни одну часть мира не считаю более или менее достойной стать избранным сосудом; я, что бросаю всех в одну и ту же урну изменения и движения, равна со всеми, на всех одинаково зрю и не зрю на кого-нибудь одного более, чем на другого; я все же самая справедливая, хотя бы все вы думали совсем напротив. А вот почему руке, опускающейся в урну, достающей и распределяющей жребии, по которым выпадает иному зло, иному добро, встречаются чаще недостойные, чем достойные? От неровности, неравенства, несправедливости вас, так как это вы не делаете всех равными. У вас есть глаза для различения неравенств, для установления нелицеприятного порядка, а вы и с ними, зная, творите различия. От вас, от вас, повторяю, исходит всякое неравенство, всякая несправедливость: в вас причина того, что Доброта не общедоступна, Мудрость не сообщается всем в одинаковой мере, Умеренность – у немногих, Истина является очень редкой.

Таким-то образом, все вы, добрые божества, скаредны, весьма лицеприятны, так как в отдельных предметах вы устраиваете громаднейшие различия, неравномернейшие несправедливости, бесстыднейшие несоответствия. Не я несправедлива, не я, смотрящая безразлично на всех, для коей все как бы одного цвета, одинаковой заслуги, одинаковой судьбы. Это из-за вас, когда рука моя перебирает жребии, попадаются не только для зла, но и для добра, не только для несчастий, но и для счастья, чаще преступные, нежели добрые, безумцы чаще мудрых, лжецы чаще правдолюбцев.

Почему это? Почему? Приходит Благоразумие и бросает в урну не более двух-трех имен; приходит София и кладет туда четыре-пять; приходит Истина и оставляет там одно и менее того, если бы это было возможно; а затем вы хотите, чтоб из 100 миллионов, брошенных в урну, берущая рука вынула скорее один жребий из этих восьми или девяти, а не из восьми или девяти сотен тысяч. Тогда поступайте вы сами иначе! Сделай-ка ты, Добродетель, чтобы число добродетельных было больше, чем порочных; а ты, Мудрость, – чтобы число мудрых стало больше, чем глупых; а ты, Истина, постарайся открываться и являться большему количеству; и тогда яснее ясного – обычные награды и удача станут выпадать скорей вашему народу, чем вашим противникам. Сделайте всех справедливыми, мудрыми и хорошими, и, конечно, тогда не будет совсем ни одной степени, ни одного достоинства, которые отдала бы я лжецам, несправедливым, дуракам. Стало быть, несправедлива не я, которая относится и выдвигает всех одинаково, но скорей вы, что не делаете всех равными. Так что, если случится какому-нибудь лентяю или мерзавцу вылезть в князи или богачи, то вовсе не по моей вине, но по вашей несправедливости. Ибо это вы, жадничая своим светом и блеском, не обеструсили или не обезмерзавили его раньше, или в настоящее время, или, по крайней мере, после не очистили от негодной трусости, дабы таким людям не главенствовать. Беда не в том, что какой-либо мерзавец стал князем. Итак, если даны две вещи, т. е. княжество и подлость, то, конечно, беда не в княжестве, которое дарю я, но в подлости, которую допускаете вы. Я, двигая урну и вытаскивая жребий, смотрю столько же на одного, сколько на другого, и, значит, я не определяю никого заранее быть князем или богачом (ибо необходимо, чтобы под руку в конце концов попался какой-нибудь один из всех); но вы, делающие различие, смотря глазами и одаривая кого большим, кого меньшим, кому слишком, кому ничего, вы-то и допускаете, вы-то и делаете человека окончательно или трусом, или негодяем. Следовательно, если несправедливость состоит не в том, чтобы делать князем, не в том, чтобы обогащать кого-либо, но в том, чтобы на то и на другое подставлять негодяя или труса, то она вовсе не на меня падает, а на вас. Вот какой справедливейшей создала меня судьба и не имела в виду создать меня несправедливой, ибо сотворила без глаз, дабы я могла при своей слепоте равно оделять всех.

Тут Мом прибавил:

101. – Мы называем тебя несправедливой не по глазам твоим, но по руке.

Фортуна ответила:

102. – Тем менее по руке, ибо причина зла не столько во мне, берущей жребии, какие подвернутся, сколько в жребиях, которые не подвертываются, когда я их беру: хочу этим сказать, что не попадают они мне так же безразлично, как я их беру безразлично. Не во мне причина зла, если беру, как они попадаются под руку; но в жребиях, что являются мне таковыми, как они есть, и в других, которые не делают их иными. Не я развратна, что слепо и равнодушно простираю руки всему, что попадается – ясное или темное, – но тот, кто их таковыми делает, такими оставляет и мне так подсовывает.

Мом прибавил:

103. – Но если бы все стали безразлично равными и подобными, то тем самым ты все же не перестала бы быть несправедливою, ибо пусть все одинаково достойны княжества, ты не смела бы, ты не смогла бы сделать всех князьями, но только одного меж всеми.

Фортуна, смеясь, сказала:

104. – Поговорим, Мом, о том, что несправедливо, не касаясь того, что было бы несправедливо. Конечно, по этой твоей манере предлагать ответы или отвечать для меня вполне ясно, что ты совсем побежден, ибо от того, что есть, ты переходишь к тому, что могло бы быть, и, не будучи в состоянии назвать меня несправедливой, ты начинаешь говорить о том, что я могла бы быть несправедливой. Значит, и оставайся при своем допущении, что я – справедлива, но могла бы быть несправедливой, а вы – несправедливы, но могли бы быть справедливы. Даже к сказанному прибавлю, что я не только сейчас справедлива, но не была бы нисколько несправедливее и тогда, если бы вы мне представили всех равными; ибо к тому, что невозможно, не применима ни справедливость, ни несправедливость. А ведь пусть невозможно дать главенство всем, пусть невозможно всем пользоваться одним жребием, зато возможно предоставить этот жребий всем одинаково. Из этой возможности вытекает необходимость, т. е. надо, чтобы из всех выиграл только один. И в этом нет еще несправедливости и зла, ибо больше одного – невозможно. Но беда в следующем, в том, что этот один подлец, что он злодей, что он негодяй, а этого зла причина уже не в Фортуне, одаряющей властью и способностями, но в богине Добродетели, которая не дала и не дает всем добродетелей.

105. – Фортуна превосходно защищает себя, – сказал Отче Юпитер, – и во всяком случае, по-моему, она должна иметь престол на небе, только неудобно бы иметь ей свой собственный престол, ибо у нее престолов столько же, сколько звезд: Фортуна присутствует на звездах не меньше, чем на земле, ибо они – такие же миры, как и земля. Кроме того, по всеобщему признанию людей, Фортуна зависит от всех звезд [77] , и, конечно, если бы люди были умнее, они сказали бы об этом гораздо больше. Посему (что бы ни говорил Мом в свое удовольствие), так как твои доказательства, о богиня, кажутся мне очень вескими, то, если против тебя не будет выставлено других, более убедительных, чем до сих пор, доводов, я окончательно не смею назначить тебе место, ибо тем самым я как бы принуждал и привязывал тебя к нему, но я даю тебе, лучше сказать, оставляю тебя в твоей власти, которая, как ты доказала, простирается на все небо: ты сама по себе имеешь власть открывать себе места, которые закрыты для самого Юпитера и всех прочих богов. И я не хочу больше говорить об этом, так как все мы вместе много-премного обязаны тебе. Ты, отмыкая все двери, открывая все пути и располагаясь во всех горницах, присваиваешь себе все чужое. И вот почему даже те места, что принадлежат другим, все же не замедлят стать твоими, ибо, поскольку все подлежит изменчивой судьбе, все, все проходит через урну, через круговращение и через руку твоей светлости.