Джеймс Холлис - Душевные омуты. Возвращение к жизни после тяжелых потрясений Страница 37

Второй принцип заключается в следующем: при погружении в каждый из этих омутов появляется внутренний вызов раскрыть его смысл, а также изменить свое поведение или определяющую его установку. Попадание в каждый омут – это конфронтация с внутренним вопросом: в чем заключается смысл моей депрессии, с какими эпизодами моей индивидуальной истории связана эта внутренняя тревога, в чем заключается моя одержимость. Отвечая на этот вопрос, мы проявляем активность и перестаем быть пассивными страдальцами. Во время этой борьбы мы расстаемся с фантазией о бесконечном счастье или перестаем стыдиться того, что не достигли этого счастья. Мы приходим к тому, что можно назвать величайшим даром, – к осознанию того, что можем жить без счастья, но не без смысла.

Формулируя для себя задачу в каждом душевном омуте, мы «преодолеваем» страдания и приходим к расширению своего сознания. Как мы уже отмечали, Юнг называл невроз страданием, не обретшим еще своего смысла[121]. Мы не можем без конца страдать, ибо попадем тогда в замкнутый невротический круг, который затянет нас, и тогда нам придется оставаться в нем до полного психического истощения, не получив никакого развития.

Третий принцип заключается в следующем: из-за того, что характерная реакция на стресс, вызванный погружением в омут, по существу, является рефлекторной и связанной с прошлыми переживаниями, нам следует себя «преобразить», чтобы жить в настоящем.

У сознательного взрослого человека, живущего настоящим, есть очень широкий спектр реакций, однако активизированные комплексы ограничивают наше видение крайне узким диапазоном, который определяется только регрессивными реакциями. Мы не можем избавиться от активного воздействия комплексов из-за аффективно заряженных воспоминаний, связанных с личной историей, определенным мировоззрением и привычным набором установок и поведенческих стилей. Некоторые из реакций, порожденных нашими комплексами, нам даже помогают, спасают нам жизнь, позволяют нам формировать отношения с другими людьми или укреплять свою систему ценностей. Совершенно естественно, что основные комплексы образуются вследствие самых ранних детских переживаний, а потому они ограничивают наше восприятие и наше поведение рамками представления и реагирования ребенка.

Теперь вспомним странный образ, введенный Ницше: человек одновременно является пропастью и натянутым над ней канатом. Пропасть – это наша ужасная свобода, простор пугающего нас странствия; канат связан с нашей способностью преобразовать себя, выйдя за границы своих прошлых возможностей. Если мы по-прежнему несем в себе ограничения родительской семьи, своей культуры или своей индивидуальной истории, то мы действительно оказываемся в роли пассивных страдальцев, принимающих на себя удары судьбы. Если мы можем себя преодолеть и сделать шаг в пропасть, пройдя через воображаемую расщелину в психике, то у нас появляется больше оснований считать себя хозяевами своей жизни.

Все мы цепляемся за две несбыточные фантазии: веру в бессмертие и в надежду на чудо или на доброго волшебника. Заметим, что смерть не является ни одним из омутов, о которых идет речь в этой книге, хотя, вне всякого сомнения, какие-то размышления о смерти ежедневно нас посещают и, наверное, даже довлеют над нами. Так как Эго ищет безопасности, стабильности и власти, смерть для него является величайшей опасностью и самым мрачным антагонистом. Может быть, смерть принесет величайшее облегчение Эго, освободив его от мрачной и навязчивой предрасположенности. Если верить хинди, душа в процессе своего освобождения проходит через серию перевоплощений. Если верить буддистам, смерть – это дурной сон, иллюзия реальности, галлюцинация Эго. Выходя за пределы власти Эго, мы таким образом выходим за границы ложной дихотомии жизнь – смерть, которая приносит нам много страданий. Если верить христианам, существует загробная жизнь. Если верить иудеям, мы продолжаем жить в будущих поколениях. Во что бы человек ни верил, его отношение к своей смерти становится точкой отсчета для измерения глубины его жизни: душа восприимчива к тому, кто мы такие и что мы делаем.

Каждый из нас может с полной уверенностью сказать, что у нас внутри существует некое таинство, которое стремится к своему максимально полному воплощению, и, обращаясь к этому внутреннему таинству, мы ощущаем связь с таинством внешним. Начиная осознавать это таинство, мы ощущаем глубину жизни. Хотя время от времени Эго может подавлять экзистенциальный страх, мы знаем, что Эго – это лишь крошечная часть души. Когда царствующее Эго сможет снизойти до добровольных равноправных отношений с остальной частью психики, человек сможет ощутить более глубокое таинство.

Если бы удалось провозгласить бессмертие, то на долю Эго выпало бы существенно меньше страданий. Но, как заметил Шекспир, «Прекрасные дамы и юные девы, в пыль превратитесь когда-нибудь все вы»[122]. Итак, смерть – это не омут, а страх – омут. Смерть – это возможность для проявления мудрости смирения.

Другая фантазия, о чуде или добром волшебнике, связана с надеждой, что появится тот, кто нас спасет, избавит от нашего странствия, выдержит за нас все тяготы жизни. Где только ни встретишь эту фантазию! Огромную популярность книги и фильма «Мосты Графства Мэдисон» можно считать внешним выражением этой тщетной надежды на то, что однажды с черного хода к нам придет странник, сотворит у нас внутри чувство неземной любви и тем самым поможет нам соединиться с душой, ибо мы постоянно жаждем этого воссоединения.

Продолжительное увлечение такой фантазией явно свидетельствует о том, что мы остаемся в плену инфантильного мышления. Оно неизбежно присутствует в детско-родительских отношениях, которые закономерно становятся моделью всех будущих отношений с окружающими. Поэтому мы переносим парадигму всевластного родителя на Доброго Волшебника. Эта фантазия, этот перенос детской веры в чудо больше всего искажает реальные отношения с людьми. Дело не в том, что наши комплексы портят все, что хорошо начиналось и сулило прекрасную перспективу, а в том, что у нас растет раздражение, фрустрация и горечь, когда поведение других людей не отвечает нашей скрытой фантазии и нашим неоправданным ожиданиям.

В конечном счете Добрый Волшебник, даже если нам удалось бы его найти, превратится в величайшую угрозу, ибо он будет постоянно препятствовать развитию нашего Я. Одна мудрая пациентка недавно сказала, что она учится жить, «не завися от надежды». Хотя она все еще ожидает завязывания значимых отношений, у нее появились силы отказаться от фантазии о добром волшебнике, от которой она долго зависела. Именно такое расставание с фантазией имел в виду Т. С. Элиот, когда написал: «…Жди без надежды, ибо надеемся мы не на то, на что следует…»[123]

Обе фантазии: о бессмертии и о чудесном избавлении – затрудняют нам восприятие жизни и мешают нашей жизнедеятельности здесь-и-теперь. Если мы получили благословение богов на достижение среднего возраста и преодоление этого рубежа, нам придется испытать мучительные страдания, чтобы обрести уверенность, но вместе с ней мы получаем возможность посмотреть на себя другими глазами. Чтобы появился этот новый взгляд, нужно посетить не только Парнас, Афины, Иерусалим или Цюрих, но и погрузиться в омут, в глубине которого мы получим самые большие и самые глубокие знания. Достигнув среднего возраста и пройдя через его кризис, мы можем научиться постигать мудрость. Это совершенно не та мудрость, к которой стремится властвующее Эго; она значительно богаче ощущения любого Эго. «Потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их» (Матф. 7:14).

Каждый из нас мог бы отправиться в странствие. Каждый из нас несет ответственность за максимально полное выражение этого обязательного требования индивидуации. Хотя нам следует ежедневно осознанно совершать эту работу, ее можно сделать несколько легче, прибегнув к помощи психотерапевта. Вступая в отношения с нами, терапевт тоже имеет травму, но у нас есть веские основания считать, что он работал над своей травмой и обладает необходимой мудростью, чтобы сопровождать нас в странствии. И тогда для обоих людей погружение в омут и его «преодоление» может стать трепетным и очень важным переживанием. Юнг писал:

Главная цель психотерапии заключается не в том, чтобы довести пациента до несбыточного состояния счастья, а в том, чтобы ему помочь обрести стойкость и философское спокойствие перед лицом страданий. Для ощущения полноты и завершенности жизни необходимо установить равновесие между радостью и грустью. Но так как страдания никогда не ощущаются позитивно, люди обычно предпочитают не думать над тем, сколько страха и печали придется им испытать. Поэтому они обходят острые углы и говорят о прогрессе и самом великом счастье, которое им доступно, забывая о том, что само счастье становится ядовитым, если человек не испил до дна свою чашу страданий. За неврозом зачастую скрываются все естественные и неизбежные страдания, которые не хочет испытывать пациент[124].