Клаус Шарф - Екатерина II, Германия и немцы Страница 40

Еще повсюду обсуждался Наказ Екатерины, еще заседала Уложенная комиссия, когда императрица впервые была поставлена перед необходимостью определить свою позицию по проблемам истории России. Поводом послужили политико-исторические пассажи из путевых заметок Жана Шаппа д’Отроша, опубликованных в 1768 году[629]. Следуя примеру астронома, не притязавшего на звание историка и всего-навсего установившего некую корреляцию между впечатлениями, полученными им во время путешествия, с расхожими западными представлениями о древней и новой России, Екатерина не стала строить Антидот как самостоятельное историческое сочинение[630]. Ее анонимный ответ, написанный «по случаю», – подобно большинству из адресованных Вольтеру писем и другим культурно-политическим начинаниям, – следует отнести скорее к числу характерных для нее приемов, направленных против Франции в годы, когда Россия воевала с Османской империей (1768–1774). По убеждению Екатерины, скрывавшийся под маской естествоиспытателя аббат, cостоявший на службе у французского правительства, исказил истинное лицо России и русского народа отчасти по незнанию, отчасти злонамеренно[631]. Она сочла своим долгом не только разоблачить его как врага России, но и уличить его как предвзятого и поверхностного ученого. Этой целью Антидота исчерпывается и его основное содержание. Поэтому Екатерину следует рассматривать как автора этого опровержения, даже несмотря на то, что за ее спиной стояли помощники – Андрей Петрович Шувалов и Григорий Васильевич Козицкий[632], а следовательно, и все слабые места памфлета следует отнести на ее счет. Поскольку научные изыскания пока не позволяют составить четкого представления об источниках и процессе возникновения Антидота, а также в силу того факта, что произведений патриотического толка по новейшей истории России в то время было не так уж много, императрице и ее секретарям почти не на что было опереться. Основная тема Антидота и способ интерпретации истории России XVII–XVIII веков, принятый в книге, позволяют предположить, что авторы использовали два труда, опубликованные почти одновременно в 1760–1761 годах: Краткий Российский летописец Ломоносова[633] и Опыт новейшей истории о России Миллера[634]. Самим ученым эти произведения служили оружием в соперничестве друг с другом, но на защиту чести древней России от Вольтера в эти же годы они встали плечом к плечу. Поэтому вполне вероятно, что в своем поединке с Шаппом д’Отрошем Екатерина воспользовалась тем же оружием.

В последующие годы она консультировалась с Миллером по некоторым проблемам законодательства, объяснение которым, по ее мнению, можно было найти лишь в истории[635]. И, разумеется, она доверилась научному авторитету Миллера, решив в 1782 году самостоятельно взяться за исторические исследования, плодом которых стали Записки касательно Российской истории, вышедшие в свет год спустя[636]. В Германии еще при жизни Екатерины подлинность авторства Записок подвергалась сомнению. Время от времени в плотном потоке новостей, шедшем от немецкого ученого общества Петербурга, возникал слух о том, что императрица всего-навсего подобрала выдержки из неопубликованной работы историка Иоганна Готтгильфа Штриттера, а источником этих разговоров было, вероятно, ближайшее окружение императрицы или даже сам Штриттер[637]. Однако русским и советским ученым удалось найти значительно более убедительные, сравнительно с Антидотом, доказательства тому, что автором этого увесистого исторического труда действительно являлась императрица. Правда, ни в одном из его российских изданий той эпохи монаршего имени и не значилось: ни в первых русскоязычных публикациях в Собеседнике, ни в немецкоязычном St. Petersburgisches Journal, ни в последующих книжных изданиях, ни в дополненных переизданиях, ни в новом переводе на немецкий язык, выполненном Кристофом Готлибом Арндтом[638]. Лишь в начале царствования Александра I, в 1801 году, вышло третье, не содержавшее изменений, издание русского оригинала, явившее авторство Екатерины[639]. Однако если в более ранние годы она прятала свое имя, в Антидоте – за непроницаемым, а в ранних комедиях – за «прозрачным» инкогнито, то в 1780-х годах она фактически уже и не скрывала, что пишет на русском языке. В 1782 году Фридрих Кристоф Николаи взял на себя заботу о том, чтобы распространить за пределами России известие о том, что именно он пользуется привилегией издавать в немецких переводах труды Ее Императорского Величества Императрицы Российской, используя авторскую аббревиатуру I. K. M. d. K. v. R.[640] В 1783 году он начал издавать в Берлине составленную Екатериной Библиотеку великих князей Александра и Константина – сборник трудов, написанных, как говорилось в предисловии, «самой выдающейся женщиной сего времени […] на благо своих возлюбленных внуков». В 1784 году к ним прибавились Записки касательно Российской истории[641]. Еще более убедительным подтверждением историографической деятельности Екатерины являются те неопубликованные источники, которые легли в основу исторических трудов, заполнивших четыре тома из полного собрания ее сочинений, изданных Академией наук в 1901 году: из 3071 листа русскоязычной рукописи ее Записок, хранящейся в Российском государственном архиве древних актов, ее перу принадлежат 2612 листов[642].

В отличие от полемического Антидота опубликованные в Петербурге Записки и в своем русскоязычном оригинале, и в немецком переводе первоначально предназначались для российских читателей, хотя впоследствии автор не возражала против их распространения за границей. Кроме того, судя по письмам Екатерины Гримму и дневнику Храповицкого[643], с начала 1780-х годов и до конца ее жизни исторические изыскания оставались, несмотря на многочисленные перерывы, главным интеллектуальным занятием императрицы. Уже само затраченное на изучение истории время исключает предположение о том, что императрицу увлекло стремление к быстрому успеху в публицистическом жанре. Кроме того, она не могла не отдавать себе отчет в том, что и в России, и за границей ее трудам предстояло выдерживать конкуренцию с активно дифференцировавшейся и специализировавшейся исторической наукой. Записки касательно Российской истории в самом деле оказались результатом тщательной научной работы. Это нисколько не противоречит тому, что познавательные интересы императрицы продолжали определяться политическими соображениями. Читая екатерининские тексты по русской истории Средних веков, можно обнаружить в них историческую легитимацию централизованной великокняжеской власти с самого основания Киевского государства. Однако ее парафразы древнерусских летописей отражали, прежде всего, их собственную политическую тенденцию, и этим труды императрицы не сильно отличаются от приближенных к источникам трудов, написанных историками XVIII века – Татищевым, Миллером, Ломоносовым и другими[644]. В предисловии к ее Запискам отмечается, что они предназначены юным читателям. А выбранный для публикации момент Екатерина объясняла довольно поверхностно – расплывчатым утверждением о необходимости дать ответ зарубежным авторам исторических описаний России:

Сии записки касательно Российской Истории сочинены для юношества в такое время, когда выходят на чужестранных языках книги под именем Истории Российской, кои скорее имяновать можно сотворениями пристрастными; ибо каждый лист свидетельством служит, с какою ненавистью писан; каждое обстоятельство въ превратном виде не токмо представлено, но к оным не стыдилися прибавить злобные толки[645].

Более определенно императрица выражалась лишь в письмах своему парижскому корреспонденту. Едва ли она могла успеть ознакомиться с многотомной историей России Пьера Шарля Левека[646] и первым томом труда Николя Габриэля Ле Клерка[647], но в апрельском (1783 года) письме к Гримму она уже в который раз называла свои исторические исследования «противоядием», «антидотом»: «…это будет противоядием против тех негодяев, которые унижают Российскую историю, подобно доктору Ле Клерку и учителю Л’Евеку [так! – К.Ш.], кои являются скотами, нравится Вам это или нет, и скотами надоедливыми и отвратительными»[648]. Однако, учитывая тот факт, что в том же месяце в Собеседнике началась публикация ее Записок, работу над которыми Екатерина начала за много месяцев до того, но так и не закончила до конца своей жизни, замечание о необходимости срочного ответа иностранным историкам, пусть даже исходившее от самого автора, безусловно, не исчерпывало познавательных интересов императрицы[649].