Гэри Томас - Образование. Очень краткое введение Страница 6

Может показаться странным, что один из отцов-основателей эмпиризма, похоже, считал совершенно нормальным предлагать такого рода советы, не располагая для этого никакой эмпирической доказательной базой, но мы не будем придираться. Величайшая заслуга Локка состоит в том, что он сумел разглядеть особую природу ребенка – энергичную, открытую для учебы и усвоения знания. Детская «податливость», как он это называет, представляет особый интерес, и эта идея находится в тесной взаимосвязи с его представлениями о знании, получаемом из опыта, а не от авторитетной фигуры. Это был новый взгляд на процесс обучения и прежде всего на то, как этот процесс протекает у детей. Поскольку дети податливы, т. е. их разум – это чистый лист (знаменитая tabula rasa), они как нельзя лучше подготовлены для обучения опытным путем, для находок, открытий и поиска доказательств.

Локк подарил нам новый взгляд на ребенка как на существо с особым родом восприятия. Это невероятно важное наблюдение. Среди всех этих диковинных советов насчет фруктов в трактате Локка разбросаны семена абсолютно новых представлений о процессе обучения, основанных на наблюдениях за тем, как в действительности происходит обучение у детей или почему оно терпит неудачу. Вот что, например, он пишет о том, как дети учатся читать: «необходимо всячески заботиться о том, чтобы учение никогда не превращалось в обязательную работу, чтобы ребенок не смотрел на это как на задание. <…>, мы по природе своей с самой колыбели любим свободу и поэтому питаем отвращение ко многим вещам только потому, что они нам предписываются». Мы теряем интерес, говорит Локк, когда нас заставляют что-то делать. Как и Платон за 2 тысячи лет до него, Локк считает, что учеба должна быть связана не с принуждением, а с игрой. «Превратить учение в игру!» – таков, несомненно, был его девиз.

Не будем забывать, что трактат Локка был написан в то время, когда Сэмюэль Батлер в своей сатирической поэме «Гудибрас» уже обессмертил библейское изречение «Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына». «Кто жалеет розги своей» было вершиной педагогической мысли той эпохи и квинтэссенцией педагогической практики: мало что изменилось за 2 тысячи лет, прошедших со времен учителя Ламприска и его верной бычьей плетки. В противоположность такому подходу Локк предлагает стратегию, очень напоминающую современную практику дошкольного воспитания: например, он придумывает особую игру в кости – на грани игральных кубиков наклеены буквы алфавита. Он даже дает родителям и учителям совет, который заставил бы содрогнуться от ужаса наших современных министров образования, – не учить детей читать в слишком раннем возрасте: «Лучше ему научиться читать годом позже, чем получить в результате подобного метода отвращение к чтению».

Как это верно и как прозорливо, учитывая, что самая продвинутая по части грамотности среди молодежи страна в мире – это Финляндия, где дети поздно начинают учиться. Дети поступают в школу только с семи лет, а читают лучше всех. Да, локковское «лучше позже» – это отличный совет. (Кстати говоря, этот финский феномен – лучшие результаты по чтению, самый поздний возраст поступления в школу – иногда называют «финским парадоксом». Но это парадокс только в том случае, если вы считаете, что лучший способ обучения – это методичное вдалбливание детям информации при каждом удобном случае и с самого раннего возраста, лучше всего прямо в утробе матери.)

Взгляды Локка на образование сформировались под влиянием не только его наблюдений за детьми, но и его политических взглядов и представлений об устройстве общества. Можно сказать, что он был первым прогрессивным воспитателем не только потому, что заставил своих современников и будущие поколения по-новому взглянуть на участие ребенка в образовательном процессе, но и потому что считал, что образование непосредственно влияет на развитие открытого и свободного государства. Политическая система, говорил он, нуждается в порядочных добросовестных гражданах с гибким и самостоятельным мышлением, а не в тех, кто безоговорочно покорен вышестоящим.

В сочинении «Об управлении разумом» Локк с неодобрением отзывается о людях, «которые вообще редко рассуждают, но поступают и думают так, как им указывает пример других – родителей, соседей, служителей церкви и прочих, кого им угодно избрать предметом своей слепой веры, избавив себя от труда и беспокойства самостоятельного мышления и исследования»[17].

Здесь он совпадает во мнении с Аристотелем, который за много веков до него сказал в «Политике» (кн. VIII): «Едва ли кто-нибудь будет сомневаться в том, что законодатель должен отнестись с исключительным вниманием к воспитанию молодежи, так как в тех государствах, где этого нет, и самый государственный строй терпит ущерб».

На взгляд Локка, открытый просвещенный обмен мнениями необходим для того, чтобы преодолеть безраздельное влияние церкви и аристократии на политику. Идеи Локка глубоко повлияли на политическую жизнь в целом и на создание американской конституции в частности. В известном смысле фигура Локка олицетворяет собой глубинную связь между политикой и воспитанием: вопросы воспитания всегда интересовали тех, кто хотел изменить и улучшить устройство общества, – а также тех, кто хотел уберечь общество от разрушения и забвения истоков (как станет ясно, когда мы перейдем к формалистам).

Локк и Руссо заложили основы для современного сдвига в сторону иного типа воспитания. Я говорю о «современном» сдвиге, поскольку, как мы уже видели, подобное направление мышления существовало уже с давних пор. Но эти ранние идеи затерялись где-то во тьме веков и были открыты заново только уже пионерами современного подхода. Но они не просто вдохнули жизнь в мудрые соображения древних о воспитании: они подробно обосновали все выгоды от применения этих соображений на практике.

Несмотря на то что новые идеи по-разному воспринимались в течение следующих 300 лет, они стали искрой, из которой возгорелось пламя нового педагогического мышления и новой педагогической практики: благодаря нескольким энтузиастам произошел очередной прорыв – к экспериментальным школам. Среди этих энтузиастов можно назвать еще одного швейцарца – Иоганна Песталоцци. Песталоцци восхищался Руссо (даже назвал в его честь своего единственного сына) и, соединив идеи своего учителя с идеями Аристотеля, Бэкона и Коменского, воплотил их на практике: он открыл школы на основе воспитательных методов, описанных у Руссо, и занялся разработкой собственного подхода. Свои идеи и методы он изложил в работе под не слишком захватывающим названием «Как Гертруда учит своих детей». Песталоцци взял за основу идеи Руссо о необходимости исследования и наблюдения, но сделал их частью более широкого и целостного подхода, подразумевавшего соединение разума и сердца: воспитательная практика строилась на нежном и уважительном отношении к детям. Песталоцци отказался от телесных наказаний в своих школах и утверждал, что без любви и теплоты «ни физические, ни умственные способности не будут развиваться естественным образом».

Чуть позже Фридрих Фребель, немецкий ученик Песталоцци, который проводил наблюдения в его школах, продвинулся еще дальше, сосредоточившись на воспитании детей помладше. Если вы когда-нибудь задумывались, откуда взялось странное выражение «детский сад» (kindergarten), обратитесь за ответом к Фребелю. Он придумал это слово как-то раз на прогулке по холмам Тюрингии: теперь оно обозначает заведение, где занимаются воспитанием дошкольников. В 1826 г. он издал книгу «Воспитание человека», в которой на первое место ставит творческую практическую деятельность и игру, обозначая тем самым траекторию воспитания от дошкольного возраста до возраста взросления и далее. Это траектория, подразумевающая пестование таланта, а не передачу информации: задача воспитания – поддерживать и развивать врожденные задатки ребенка. Из идей Песталоцци и Фребеля вырос метод Марии Монтессори, которая разрабатывала свой подход в начале 1900-х годов. В основу его были положены практические задачи, такие как умение позаботиться о себе и о своем окружении. Самостоятельность была стержнем этой образовательной программы. Метод Монтессори одно время широко применялся в Европе и Америке.

Однако идеи прогрессистов были восприняты лишь выборочно, и широкого движения за прогрессивное образование никогда не существовало. Энергичный и обаятельный Руссо, конечно, вскружил немало женских головок в пудреных париках (парижские дамы носили на груди медальоны с его миниатюрным портретом), но его идеи и идеи его последователей встретили отпор со стороны консервативной педагогики. Все эти разговоры про свободу были уж слишком радикальными. И за следующее столетие мало что изменилось. Попытки полностью переделать школьное образование на прогрессивный лад рассматривались как экспериментальные и «хипповые», и предпринимались они лишь в отдельных частных заведениях. Одним из таких заведений стала Хэмпстедская школа, открывшаяся в 1897 г., чтобы воплотить в жизнь «лучшие теории современной педагогики», прежде всего идеи «Песталоцци, Фребеля… Луиса Комптона Майэлла и других, придерживающихся схожих взглядов». Школа задумывалась как совместный труд родителей и учителей; учебная программа была составлена так, чтобы поощрять скорее интерес, нежели запоминание. В ней не должно было быть места соревнованию и наказаниям; а еще в ней были заведены вегетарианские обеды – наверное, как дань нетрадиционной, неформальной природе прогрессивного воспитания (см. [Cockburn et al.]).