Хавьер Субири - Чувствующий интеллект. Часть III: Интеллект и разум Страница 6

Таким образом, реальное, уже постигнутое прежде, вталкивает нас в постижение иного рода, в мыслящее постижение. Но это реальное, из которого мы исходим, – не просто отправной пункт, оставляемый за спиной, а сама позитивная опора нашего хода, наших поисков. Будучи взято в своем умном характере, мыслящее постижение есть разум, то есть – сущностно и конститутивно – ход, совершаемый во внутренней опоре. Это опора, в которой мы уже постигли реальное. И теперь разум, совершая свой умный ход, должен постепенно и осторожно вновь актуализировать реальное, взвешивая каждый из своих шагов. Именно поэтому такая деятельность называется мышлением [pensar], что этимологически связано со взвешиванием [pesar]. Мышление имеет умный характер взвешивания реального «в» самой реальности, чтобы продвигаться «к» реальному внутри нее. Мыслить – значит умно взвешивать. И этот умный вес реальности есть не что иное, как разум, резон. Так, мы говорим о «весомых резонах». Стало быть, реальность, которой должен достигнуть разум, не является голой реальностью: она была постигнута еще в первичном схватывании, а также во всех позднейших полевых утверждениях. Реальность, которой должен достигнуть разум, есть взвешенная реальность. Что же тогда представляет собой это предварительное утверждение в реальном? Чтобы ответить, мы должны рассмотреть три важных вопроса:

1. Что такое разум.

2. Рождение разума.

3. Разум и реальность.

Мы только что сказали: разум – это мыслящее постижение реального. Но это всего лишь общее высказывание. Чтобы конкретизировать его, нужно прояснить мыслящее постижение в двух его существенных аспектах. В самом деле, такое постижение прежде всего представляет собой мое постижение. В этом нет ни малейшего сомнения. Разум – это прежде всего мой разум. Но, с другой стороны, неоспоримо, что разум – это разумение самих реальных вещей. Поэтому если мы хотим прояснить, что такое разум, мы должны последовательно рассмотреть, что такое разум как мое постижение и что такое разум как разумение вещей. Только таким образом мы достигнем единства в понимании того, что такое разум.

«Мой» не означат здесь, естественно, ничего субъективного; не означает и того, что разум есть просто моя деятельность: деятельность, именуемая мышлением. Ведь мышление формально представляет собой саму деятельность постижения, тогда как разум (в том числе мой разум) есть умный характер самого постижения. Это формальный характер постижения, осуществляемого в мыслящем постижении. Стало быть, разум означает просто модус постижения, а значит, нечто такое, что соотносится с самим постижением как таковым. Говорить о моем разуме означает просто говорить о том, что разум есть нечто модально соотносимое с постижением.

Разум как модус постижения заключает в себе три сущностных момента: это глубинное постижение, постижение как мера, постижение в поиске.

Первый момент. – Мыслящее постижение есть постижение чего-либо «по ту сторону» поля реальности. Я уже сказал, что «по ту сторону» формально означает не просто другие вещи, пребывающие «вне» поля. «По ту сторону» – это также аспект или аспекты вещей, пребывающих в поле, хотя эти аспекты формально в поле не пребывают. Что представляет собой, с позитивной точки зрения, такое «по ту сторону»? Это сущностно важный вопрос. Мы мыслим «потустороннее» отнюдь не в силу произвольного каприза. Дело обстоит не так, как если бы внеполевые вещи или аспекты постигались «вдобавок» к постижению полевых вещей. Стало быть, дело обстоит не так, что имеется постижение по сю сторону поля и «вдобавок» другое постижение – по ту сторону поля. Напротив, мы именно потому, в точном и формальном смысле, мыслим реальность по ту сторону, что вещи, пребывающие в поле, суть те самые вещи, которые «дают о чем поразмыслить». И это дать о чем поразмыслить означает, с одной стороны, быть увлекаемыми к постижению потустороннего, а с другой стороны, быть увлекаемыми по ту сторону неумолимой силой постижения того, что является посюсторонним. Именно в этом состоит «дать о чем поразмыслить». Дать поразмыслить есть почувствованная умная необходимость, сообразно которой полевое отсылает к потустороннему. Потустороннее – это прежде всего сама обращенность «к», это любое «к» как момент впечатления реальности. Но обращенность «к» – не чисто добавочный момент. В самом деле, обращенность «к» есть модус почувствованной реальности как реальности. Отсюда следует, что реальное не просто отсылает к чему-то другому: оно отсылает к этому другому потому, что уже является реальным в этом «к», к которому нас отсылает. Другими словами, обращенность «к» как модус реальности принимает в таком случае, как мы уже видели во второй части книги, характер некоего «потому». Так что «потусторонее» – это не просто «другое», но другое, «потому» что оно по сю сторону есть то, что есть. В обращенности «к» мы имеем не «дедукцию», а само впечатление реальности как момент того, что пребывает по сю сторону. И этот характер есть физически почувствованное «потому». То, что пребывает вне поля, постигается для того, чтобы лучше постигнуть пребывающее в поле. Именно в этом позитивно и состоит «потустороннее»: быть чем-то, к чему нас влечет «посюстороннее», влечет в точном и формальном смысле: для того, чтобы мы лучше постигали само это «посюстороннее». Следовательно, речь идет о чем-то, что противоположно простому добавлению. В силу этого постигать потустроннее означает постигать то, что в своей глубине составляет посюстороннее. То, что дает нам о чем поразмыслить, есть то, что в своей глубине представляет собой постигнутое в поле. Эта глубина может быть внутренностью каждой вещи, а может быть также другими вещами, внешними по отношению к полю. Тем не менее, в обоих случаях постигнутое по ту сторону всегда постигается, в точном и формальном смысле, как то, без чего содержание посюстороннего не было бы той реальностью, каковой оно является. Речь идет о постижении в «потому». Именно в этом «потому» и заключается «глубинное». Идти по ту сторону означает идти в глубину реальных вещей. Эта постигаемая глубина и есть мое разумение вещей. Только постигнув эту глубину, я постигну реальные вещи в поле. Следовательно, глубина – это не какая-то неразличимая пропасть, а просто постижение того, чем в своей глубине является реальная вещь или вещи. Так, электромагнитная волна или фотон суть то, чем в своей глубине является цвет. Поэтому их постижение есть глубинное постижение цвета.

Итак, разум – это прежде всего глубинное постижение реальности. Только в качестве разумения цвета имеется постижение электромагнитной волны или фотона. Цвет, дающий нам о чем поразмыслить, есть то, что приводит нас к электромагнитной волне или фотону. Не будь этого «дать о чем поразмыслить», не было бы никакого постижения потустороннего; в лучшем случае имелось бы одно посюстороннее вслед за другим посюсторонним. Я имею в виду не только тот тип «потустороннего», о котором я говорил. Ведь потустороннее – не просто теоретическое понятие, каковыми являются волна или фотон. Потустороннее может быть также тем, чем созидается роман: он не созидался бы, если бы данное реальное не давало мне о чем поразмыслить. То же самое можно сказать о поэзии: поэт пишет, потому что вещи дают ему о чем поразмыслить; и то, что он таким образом о них мыслит, и есть его поэзия. Будет ли таким образом постигаемое теоретически концептуализированной реальностью, вымышленной реальностью или реальностью поэтической, это не меняет сути постижения как разума. Метафора – лишь один из типов моего разумения вещей. То, что постигается по ту сторону, есть просто постижение того, о чем посюстороннее, будучи постигнутым, дает нам поразмыслить. Поэтому постижение потустороннего есть разумение: глубинное постижение реального. Но разум, мой разум, заключает в себе еще два сущностно важных конститутивных момента.

Второй момент. – Разум, повторяю, есть глубинное постижение реального; но такое постижение осуществляется в уже предварительно постигнутой посюсторонней реальности. Эта предварительно постигнутая реальность – не просто «среда» постижения, но нечто иное: «мера» постижения. Любая реальность есть реальность, конститутивно измеряемая в качестве реальной. Что это означает?

Любое реальное, как реальное, будет конститутивно соответственным. Эта соответственность есть мир. Мир – это единство соответственности реального как реального. Стало быть, любое реальное – именно потому, что оно реально, то есть по причине своей формальности реальности – в точном и формальном смысле есть мир. В силу этого такое мирское соответствие обращается, если можно так выразиться, на каждую реальную вещь совершенно определенным способом: каждая вещь предъявляется нам тогда как форма и модус реальности, детерминированные сообразно соответственной формальности. Такая детерминация и есть мера. Следовательно, реальность – это не просто формальность, которой конституируется «само по себе», «в собственном смысле», но сама мера, сообразно которой каждая реальная вещь является реальной, «самой по себе». Мера – это не реляционное единство реальных вещей; наоборот, мера в каждой вещи есть следствие самого соответствия вещи. Только потому, что реальность, как таковая, соответственна, – только поэтому ее формальность служит мерой ее собственной реальности. Реальное – это реальность, но измеряемая в своей реальности своей собственной формальностью реальности. Так вот, разум – это не только глубинное постижение реального, но и постижение как мера глубинного реального.