Рэйвин Коннелл - Гендер и власть. Общество, личность и гендерная политика Страница 7

(с. 26–27). Работа Кэтлин Ньюленд (1975) – превосходный источник, дающий общее представление об участии женщин в политике (в узком смысле слова); приведенная здесь цитата находится на р. 33. Другие источники, по которым цитируются статистические данные: Австралия – Библиотека Федерального суда, Sawer (1985); США – Stille (1985–1986), Hacker (1983), а также журнал «Congressional Quarterly Weekly Report» (10 ноября 1984); Индия, Япония, Италия – письма из посольств этих государств; Советский Союз – Perchenok (1985); Великобритания – данные Центрального управления информации (Central Office of Information), «Женщины в Великобритании» («Women in Britain», 1984).

Глава 2

Исторические корни современной теории

Для понимания фактов, о которых мы говорили в Главе 1, не существует общепринятой концепции, а существуют несколько противоречащих друг другу подходов. Цель следующих трех глав состоит в том, чтобы рассмотреть эти подходы и сформулировать системные основания для понимания гендера.

Делая первый шаг, мы зададимся вопросом, каково происхождение этих подходов и как они приобрели свою современную форму. В задачу данной главы не входит представление исчерпывающей истории идей – она могла бы стать содержанием отдельной книги. Тем не менее нам необходим исторический контекст, поскольку известно, что социальная теория никогда не возникает на пустом месте. Ее всегда следует понимать и оценивать как вид практики, осуществляющейся в определенных условиях.

Социально-научные теории гендера, насколько мне известно, – это изобретение западных ученых эпохи модерна. Другие цивилизации выработали свои собственные подходы к сексуальности и отношениям между полами. Если судить по индийской эротической культуре и китайскому семейному праву, то эти системы могут быть столь же сложными и развитыми, как и продукты Запада. Но это культурные образования иного типа.

В европейской культуре изначально тоже не было такой теоретической перспективы. Секс и гендер в сочинениях мыслителей Средних веков и эпохи Реформации в общем и целом служили одним из аспектов обсуждения моральных отношений между мужчинами, женщинами и Богом. Такой подход был не обязательно жестким. Его сторонники могли видеть неоднозначность и сложность человеческих страстей и трактовать их с большой тонкостью. Например, их волновала тема превратностей любви, которая звучит в романе «Тристан и Изольда», потом – в истории о Паоло и Франческе у Данте и в трагедии «Ромео и Джульетта» Шекспира. Но источником этих историй гораздо чаще выступает дилемма, связанная с противоречащими друг другу моральными обязательствами, нежели интерес к мотивам поступков героев. В том же духе велись теологические и философские дискуссии о сексе. Их смысл сводился скорее к изложению принципов, которым люди должны следовать в своем поведении, нежели к пониманию отклонения их поведения от этих принципов.

Первое значительное изменение этого подхода произошло в результате коррозии представления о том, что жизненные пути женщин и мужчин определены Богом. Мыслители Просвещения обращаются к тем же темам, что и их предшественники, но трактуют их в светском ключе. В это время обсуждается моральное обоснование доминирующих гендерных установлений – и прежде всего в связи с появлением романа как новой литературной формы драмы людей, нарушающих эти установления. Система светского морализма, где на место, занятое ранее Богом, встало общество, допускала целый ряд разных позиций, включая ранний феминизм и либертарианство. Шок, связанный с Французской революцией, сразу сделал обсуждения гендерных правил радикальными. И во Франции, и в Англии в 1791–1792 годах вслед за формулированием «прав мужчин» были сформулированы «права женщин». В книге, больше известной англоязычным читателям, – «Обоснование прав женщин» Мэри Уолстонкрафт – сильный акцент делается на разрушении морального облика женщин, обусловленном угнетением, которое они испытывают. Тот же самый исторический момент зафиксирован в сатире на общепринятую половую мораль, созданной маркизом де Садом в «Жюстине», а затем в монументальной «Джульетте», где исследуется сексуальная распущенность, явившаяся результатом того, что место божественного закона полностью заняла свобода воли.

В течение довольно долгого времени эти сочинения оставались маркерами, свидетельствующими о масштабах сексуального радикализма. Реакция против Французской революции была легитимистской и в половом, и в классовом смысле. Бо́льшая часть интеллектуалов XIX века проявила враждебное отношение и к Уолстонкрафт, и к де Саду (если они вообще были знакомы с их творчеством). Но секуляризация морального суждения о гендере прижилась. На высокой волне либерализма она приняла форму учения о равных правах, форму требования гражданства для женщин. Когда на собрании в Сенека-Фоллз (США, 1848) началась первая значительная по своим масштабам политическая мобилизация женщин, она была связана с этим учением. С развитием либерализма и утилитаризма все сложнее стало находить аргументы против гражданства женщин. Когда Джон Стюарт Милль написал в своей работе «Подчинение женщин»:

[Поскольку] мужчины обладают избирательным правом при любых условиях и при любых ограничениях, то нет ни малейшей причины не допускать женщин [к участию в выборах], —

его слова ознаменовали решающий сдвиг в дискуссии по этому вопросу. Отныне равенство стало логической предпосылкой. На рубеже XIX и XX веков в некоторых колониях на границах капиталистического мира (в таких местах, как Вайоминг, Юта, Новая Зеландия, Колорадо, Южная Австралия, Айдахо) белые женщины получили равные избирательные права; борьба за избирательное право разворачивалась также и в странах индустриального центра.

Когда мы говорим о светском морализме, это не означает, что религиозный морализм полностью иссяк. Поразительно: североамериканский феминизм стал массовым движением только потому, что был связан с религией, особенно с Женским христианским союзом борьбы за трезвость. Не менее поразительно, что реакция против феминизма и освобождения геев в Соединенных Штатах в конце 1970-х годов была тесно связана с фундаменталистским протестантизмом. История развития идей о гендерных отношениях отнюдь не является историей устойчиво поступательного развития. Какой бы радикальной ни была новая ступень развития, она обычно содержит в себе и старые системы взглядов.

Но все-таки Просвещение привело к фундаментальному пересмотру характера дискуссии, а к концу XIX века эта дискуссия стала претерпевать новые изменения. Учение о равных правах воспламенило феминистскую мобилизацию в Европе и Северной Америке, а также на других осваиваемых территориях. К 1920 году женщины в этих странах выявили наиболее жестокие формы своего правового неравенства, раскритиковали их и во многих случаях смогли их сломать; в особенности это касалось сфер избирательного права, права собственности и доступа к образованию. Однако представление о равных правах привело к формулировке нового вопроса. Если подчинение женщин не является естественным и справедливым, каким образом оно сформировалось? Каким образом оно поддерживалось? Эти вопросы уже не являются этическими, это вопросы эмпирического порядка, и в системе светского морализма это эмпирические вопросы об «обществе». Таким образом, логическим следствием учения о правах стала социальная наука о гендере.

В известном смысле это было очевидно с самого начала. Уолстонкрафт подробно анализировала, как формировалась нравственность женщины. Она считала, что этот процесс определяется образованием в широком смысле этого слова, и выступала за реформу того и другого. В том же ключе высказывались первые социалисты, например Роберт Оуэн: они говорили о том, что и женщины, и мужчины испытывают на себе деструктивное влияние угнетения, и выводили из этого обстоятельства необходимость образовательной и экономической реформ. Представление о равенстве полов пронизывает движение социалистов-утопистов начала XIX века. Оно стало частью основной социалистической традиции благодаря работам Августа Бебеля и Фридриха Энгельса. У Энгельса это представление наложилось на спекулятивную историю систем родства, представленную такими теоретиками, как Морган («Древнее общество») и Бахофен («Материнское право»). Знаменитая работа Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства» основывалась на этнографическом материале, который устарел вскоре после ее написания, и историографии, которая потеряла актуальность уже на момент завершения работы над рукописью (см. Главу 7). Но эта работа не потеряла актуальность потому, что в ней выкристаллизовалась идея отношений между мужчинами и женщинами как социальной системы, имеющей определенную историческую перспективу развития. Аргументы, которые использовал автор, показывали различия между гендерными системами, существовавшими в доисторический период, и гендерными системами, зафиксированными в писаной истории, а также то, какими они будут в идеальном будущем. Энгельс связал траекторию гендерных отношений с динамикой классовых отношений, но его наиболее важная идея лежит вне этой связи.