Е. Ганапольская - Россия: характеры, ситуации, мнения. Книга для чтения. Выпуск 1. Характеры Страница 2

– Га́лстучек-то? Како́в?

– Да, га́лстук, – неопределённо бро́сил хозя́ин, – зелёный, ка́жется…

– Не в том де́ло, что зелёный, а как ку́плен-то… Я ведь подари́л.

Я немно́го смути́лся.

– Я и забы́л вас поблагодари́ть…

– Что тут благода́рность… Е́ле нашли́ тако́й…

Через не́сколько мину́т ко мне подошёл како́й-то малознако́мый челове́к и делови́то попроси́л:

– Мо́жно вас к све́ту? Мне Шва́нин с утра́ звонка́ми надое́л: приходи́те, говори́т, посмотре́ть, како́й я ему́ га́лстук подари́л… Ничего́ себе́…

Га́лстук я подари́л швейца́ру.[5] О Шва́нине почти́ забы́л. Встре́тил его́ то́лько вчера́. Шёл по у́лице и ду́мал, что в таку́ю ночь тяжело́ быть одному́. Броди́ть по у́лицам надое́ло, а до́ма была́ ску́ка.

– Алексе́й Серге́ич! Вы? Куда́ э́то?

Я огляну́лся и уви́дел Шва́нина.

– Здра́вствуйте. Так брожу́. Ску́чно что́-то…

– Пойдёмте ко мне…

До́ма шва́нинская доброта́ хлы́нула нару́жу пото́ком.

– Ну, съе́шьте вот э́тот кусо́чек, – с дро́жью в го́лосе говори́л он, – ну, ра́ди ва́шей мо́лодости… Ну, я прошу́…

Я ел во и́мя мое́й мо́лодости, ра́ди сча́стья шва́нинских дете́й, пил за здоро́вье восемна́дцати незнако́мых мне сослужи́вцев Шва́нина. Шва́нин закида́л меня́ сочу́вственными вопро́сами.

– Плоха́я, говори́те, ко́мната? Холо́дная?

– Вода́ замерза́ет. Ду́маю смени́ть.

– И ску́чно одному́?

– Быва́ет. Ре́дко, а всё-таки быва́ет… Ну, я пошёл…

– Что? Уходи́ть? И вы ду́маете, что в таку́ю ночь я…

Через полчаса́ борьбы́ мне пришло́сь оста́ться ночева́ть.

Когда́ я верну́лся домо́й и стал переодева́ться, в карма́не пиджака́ что́-то зашурша́ло. Я откры́л конве́рт и удивлённо вы́нул отту́да де́ньги. «Не серди́тесь, – написал Шва́нин в запи́ске, – я сам был мо́лод и зна́ю, что тако́е без де́нег пра́здник проводи́ть. Когда́ у вас бу́дут, отдади́те». Я смущённо улыбну́лся и переложи́л четвертну́ю[6] к па́чке други́х бума́жек, без де́ла лежа́вших у меня́ в бума́жнике.

Доброта́ Шва́нина начала́ чу́вствоваться через четы́ре дня. Мне неожи́данно позвони́ли:

– Алло́! Слу́шаю вас… Слу́шаю…

– Э́то вы, Алексе́й Серге́евич?

– Ах, Дми́трий Миха́йлович! Каки́ми судьба́ми?

– Вы то́лько не серди́тесь… Я да́же не пове́рил снача́ла… Почему́ вы не обраща́етесь ко мне? Через не́сколько ме́сяцев мы с ва́ми, мо́жно сказа́ть, бу́дем ро́дственниками, я так рад, что я отдаю́ дочь за тако́го ми́лого молодо́го челове́ка, а вы идёте снача́ла к чужи́м лю́дям… Мне Шва́нин звони́л, говори́л, что дал вам два́дцать пять рубле́й и да́же не назна́чил сро́ка…

– Дми́трий Миха́йлович, пове́рьте…

– Да, я сам понима́ю, де́ло молодо́е… Мне то́лько неприя́тно, что у меня́ в до́ме вы всегда́ говори́те о хоро́ших за́работках, о свобо́дных деньга́х, а тут на са́мом де́ле…

– Я же не проси́л… Вы понима́ете…

– Вы отда́йте ему́… Одолжи́те у меня́ и отда́йте… Вы извини́те меня́… Неприя́тно, что жени́х мое́й до́чери хо́дит и занима́ет четвертны́е…

– Я бы проси́л вас… Алло́! Алло́… Дми́трий Миха́йлович… Де́вушка! Что вы нас разъединя́ете? Что? Пове́сил тру́бку… Ага́… Хорошо́…

Да́льше – бо́льше. Кварти́рная хозя́йка вдруг говори́т мне:

– Что же, вы и́щете ко́мнату себе́? Мне, коне́чно, всё равно́, я так, как хозя́йка спра́шиваю… Объявле́ние на́до вы́весить…

– С чего́ вы взя́ли, Мари́я Миха́йловна? Я ничего́ не понима́ю…

– Да и понима́ть тут не́чего. Ваш же знако́мый, господи́н Шва́нин… Прочита́йте.

Она́ передала́ мне письмо́, в кото́ром Шва́нин укоря́л мою́ хозя́йку в том, что она́ не ота́пливает ко́мнат…

– Тут недоразуме́ние како́е-то, – ро́бко произнёс я, – я ничего́ не говори́л…

– Вы поду́майте и скажи́те насчёт объявле́ния, когда́ вы́весить мо́жно, – хму́ро возрази́ла она. – Не из-за удово́льствия ко́мнату сдаёшь, что́бы пото́м спле́тничали… Мне э́то не нра́вится.

Через не́сколько дней мне удало́сь восстанови́ть пре́рванную чужо́й доброто́й ли́нию свое́й жи́зни. Де́ньги я верну́л Шва́нину с коро́ткой и характе́рной припи́ской, по́сле кото́рой мы избега́ли встреч друг с дру́гом. Я слы́шал пото́м, что, ка́к-то говоря́ обо мне, Шва́нин сказа́л:

– Как тяжело́, как бо́льно быть до́брым…

С тех пор я избега́ю встреч с до́брыми людьми́.

Бухов Аркадий Сергеевич (1889–1937) – прозаик и поэт, сотрудничал в сатирических журналах”Сатирикон”, “Крокодил”. В 1937 г. арестован, посмертно реабилитирован.

Вопросы и задания

1. Какой подарок и почему сделал Шванин герою рассказа?

2. Почему Алексей Сергеич подарил галстук швейцару?

3. Почему герой пришел в гости к Шванину? О чём он говорил в гостях?

4. Кто такой Дмитрий Михайлович? Почему он позвонил Алексею Сергеичу?

5. Почему квартирная хозяйка решила вывесить объявление?

6. Почему герой избегает встреч с добрыми людьми?

7. Перескажите историю от лица Шванина.

8. Какое письмо написал Шванин квартирной хозяйке? А какую записку герой написал Шванину, возвращая деньги?

Л. Андреев. Полёт

1

День полёта начался́ при счастли́вых предзнаменова́ниях. Их бы́ло два: луч ра́ннего со́лнца и по́лный таи́нственных и ра́достных намёков сон, кото́рый присни́лся Ю́рию Миха́йловичу перед тем, как он просну́лся.

Ю́рий Миха́йлович Пушкарёв был о́пытный офице́р-пило́т. Э́то зна́чило, что в тече́ние полу́тора лет он уже́ два́дцать во́семь раз – ро́вно сто́лько, ско́лько бы́ло ему́ лет, – поднима́лся в во́здух и всё ещё был жив, не разби́лся, как мно́гие други́е. Лу́чше, чем все, он знал це́ну э́той смешно́й и ма́ленькой о́пытности, кото́рая после ка́ждого счастли́вого возвраще́ния на зе́млю заставля́ла забы́ть о пре́жних чужи́х несча́стьях. Но был он челове́к му́жественный и не хоте́л ду́мать о том, что у коро́ткой жи́зни отнима́ет после́дний её смысл. «Упаду́ так упаду́, – ду́мал он, – а мо́жет быть, до тех пор и маши́ну сде́лают тако́й, что па́дать не на́до, вот я и обману́ смерть, проживу́ до ста́рости, как други́е. О чём же гада́ть?»

И, ду́мая э́то про себя́, он улыба́лся той свое́й споко́йной улы́бкой, за кото́рую так люби́ли его́ и уважа́ли това́рищи. Но жил в его́ те́ле кто́-то ещё, кто не поддава́лся угово́рам, и э́тот друго́й страши́лся стра́хом тре́петным и тёмным. После уда́чного полёта э́тот друго́й станови́лся глу́по сча́стлив и самоуве́рен, а перед полётом ка́ждый раз наполня́л ду́шу вздо́хами и дро́жью. Так же бы́ло и в э́тот раз, накану́не ию́льского полёта.

Ве́чером Ю́рий Миха́йлович погуля́л с жено́й по зелёным у́лицам ма́ленького городка́; и уже́ в полови́не оди́ннадцатого, когда́ в до́ме никто́ ещё не спал, лёг в посте́ль и сра́зу усну́л. А под у́тро присни́лся ему́ тот ра́достный, волну́ющий сон, кото́рый уже́ тре́тий раз в жи́зни посеща́л его́ и был ка́ждый раз счастли́вым предзнаменова́нием.

Бу́дто просну́лся он на рассве́те в тёмной ко́мнате. И хотя́ ко́мната была́ незнако́мая, но была́ она́ в то же вре́мя свое́й, настоя́щей, той, в кото́рой он всегда́ жил и живёт. Просну́лся он бу́дто от трево́жного и стра́шного сна. Тогда́ подня́лся он и вы́шел в сосе́днюю ко́мнату, где бы́ло уже́ светле́е. «Как хорошо́ и споко́йно: все спят», – поду́мал он, успока́иваясь. И тут неожи́данно вспо́мнил, что у него́ есть други́е, прекра́снейшие ко́мнаты, в кото́рых он почему́-то давно́ не́ был, да́же совсе́м забы́л о них. С ра́достным ожида́нием он откры́л о́чень высо́кую бе́лую дверь и ти́хо вошёл в э́ти забы́тые прекра́сные ко́мнаты. Их бы́ло мно́го, и они́ бы́ли тех огро́мных и торже́ственных разме́ров, каки́ми быва́ют ко́мнаты и за́лы то́лько во дворце́. «Как хорошо́! И как я мог забы́ть!» – ду́мал он и ти́хо шёл вперёд. И так дошёл он до две́ри, за кото́рой послы́шались голоса́. Он загляну́л и уви́дел, что сидя́т на полу́ два маляра́, что́-то де́лают и пою́т.

Тут Ю́рий Миха́йлович просну́лся, но ещё с мину́ту не мог поня́ть, где конча́ется сон и начина́ется настоя́щее. Пото́м уви́дел ря́дом жену́ и сра́зу всё вспо́мнил и всё по́нял: что сего́дня ему́ лете́ть, и что ря́дом его́ жена́, и что ию́льское со́лнце стои́т про́тив о́кон. Спроси́л себя́, не стра́шно ли ему́ лете́ть, но вме́сто обы́чного, кре́пко сде́рживаемого стра́ха бы́ло глубо́кое и ра́достное волне́ние: как бу́дто ждёт его́ сего́дня необыкнове́нное и вели́кое сча́стье. «Сего́дня я полечу́!» – впервы́е с восто́ргом и ра́достью поду́мал он о небе́сном вели́ком просто́ре, предчу́вствиями кото́рого всю ночь жила́ его́ душа́.

Ю́рий Миха́йлович встал и на́скоро оде́лся. Захвати́в папиро́с, он вы́шел из спа́льни. На не́бе не́ было ни еди́ного о́блака, и там, отку́да но́чью па́дал дождь на зе́млю, тепе́рь видне́лась я́сная синева́. По кни́гам э́то называ́лось во́здухом, атмосфе́рой, но по чу́вству челове́ческому э́то бы́ло и всегда́ остава́лось не́бом – ве́чной це́лью всех стремле́ний, всех по́исков и наде́жд. «Вся́кий челове́к бои́тся сме́рти, и кто захоте́л бы лете́ть, е́сли бы э́то бы́ло то́лько во́здухом каки́м-то?» – поду́мал Ю́рий Миха́йлович.