Константин Рыжов - Все монархи мира. Западная Европа Страница 14

Осенью того же года принц приступил к занятиям в Боннском университете, а с 1879 г. начал проходить военную службу в Потсдаме. В это время ещё у всех на памяти были замечательные победы, одержанные при Садовой и Седане. Как и все пруссаки, Вильгельм гордился прусской армией и прусской боевой выучкой. Прежде всего и больше всего он хотел быть блестящим прусским офицером, а только потом всем остальным Несмотря на то, что он не мог владеть левой рукой, Вильгельм после упорных и мужественных упражнений преодолел этот недостаток и сделался блестящим, ловким кавалеристом. В 1885 г. он получил чин полковника, в 1888 г. был произведен в генералы и в том же году унаследовал после скоропостижной смерти отца германский престол.

Вскоре после коронации Вильгельма его мать, вдовствующая императрица, написала: «Я скорблю о Германии, теперь она станет другой. Наш сын молод, ослеплен, одержим. Он изберет ложный путь и позволит дурным людям склонить себя на дурные дела». Лучше, чем кто-либо другой, она знала, что Вильгельм не имеет ни соответствующих знаний, ни личных качеств для того, чтобы быть правителем такой великой и могущественной страны, как Германия. Но и для других этот изъян недолго оставался тайной. Тинцпетер заметил в 1889 г. об императоре: «Он совершенно не приучен к труду. Всевозможные развлечения в обществе военных, путешествия и охота для него превыше всего. Он читает мало… Сам почти ничего не пишет, не считая пометок на полях отчетов». Неопытность нового государя постоянно давала себя знать в поступках, делах и речах, но он компенсировал её самоуверенностью и неистребимым апломбом. Как никакой другой монарх того времени, Вильгельм верил, что он – государь милостью Божьей, и держал себя соответствующим образом. На одном из банкетов в мае 1891 г. он заявил: «В стране есть лишь один господин – это я, и другого я не потерплю». Подобные высказывания он произносил часто и по разным поводам. Не мудрено, что при таких взглядах он не мог «сработаться» со старым канцлером Отто Бисмарком, привыкшим при его деде к почти неограниченной власти. Вильгельм относился к нему с внешним почтением, однако трения между императором и его канцлером постоянно усиливались. Наконец, в 1890 г. старик попросил отставки и немедленно получил её. С этого времени Вильгельм стал решительно вмешиваться во все сферы управления. «Он никому не даёт говорить, – писал начальник генерального штаба Вальдерзе, – высказывает собственное суждение и не терпит никаких возражений». Императора вообще выводило из себя любое противодействие его воле. В 1891 г., выступая перед новобранцами, Вильгельм обрушился с нападками на рабочее движение. При этом он объявил, что солдаты должны не задумываясь «убивать своих отцов и братьев», если получат такой приказ от императора. В том же духе было его выступление в Кенигсберге в 1894 г., когда император призвал к борьбе «за религию, нравственность и порядок» против подрывных партий. После того как «Законопроект о подрывных элементах» провалился в рейхстаге, Вильгельм воскликнул: «Теперь нам ничего не остается, кроме ружейного огня в первой инстанции и картечи во второй!» И действительно, во время забастовки трамвайщиков от императора пришла телеграмма: «Я рассчитываю, что при вмешательстве войск будет убито не менее 500 человек». Жестокую агрессивность Вильгельм демонстрировал и в других своих выступлениях. Так, в знаменитой «гуннской» речи, которую император произнес перед немецким экспедиционным корпусом, отправлявшимся в 1900 г. в Китай, он дал солдатам приказ вести себя «подобно гуннам»: «Если вы встретитесь с врагом, то для того, чтобы драться. Пощады не давать, пленных не брать. Тот, кто попадет в ваши руки, в вашей власти». Все эти речи, скандализировавшие общественное мнение в Германии и Европе, были причиной многих отставок и конституционных кризисов. Однако близкие к императору люди вскоре поняли, что за этими громовыми выступлениями, в сущности, нет ни продуманной политики, ни даже определенного политического намерения. Они были прежде всего воинственной позой, которую Вильгельм считал нужным принимать перед всем миром. ещё в 1890 г. Вальдерзе писал: «Его поступки определяются исключительно стремлением к популярности… Он буквально гонится за овациями, и ничего не доставляет ему такого удовольствия, как „ура“ ревущей толпы». Граф Цайдлиц-Трюцшлер в свою очередь писал об императоре: «Он ребёнок и останется ребёнком навсегда». Так оно и было на самом деле. Все, кто хорошо знал Вильгельма, в один голос утверждали, что он так никогда и не стал зрелым человеком. Он постоянно фантазировал, путал мечты и реальность, увлекался то одной идеей, то другой. Политика была для него игрой, которой он предавался с азартом и наслаждением, но не отдавая отчета о последствиях своих действий.

Если внутри Германии Вильгельм до некоторой степени был сдерживаем рейхстагом, то внешняя политика всецело находилась в сфере его компетенции. Вильгельм живо откликался на все мировые конфликты, в какой бы точке земного шара они не возникали, постоянно впадая в пророческий и патетический тон. Он то предостерегал «народы Европы» от «желтой опасности», то присваивал себе титул «адмирала Атлантики», то высокомерно указывал русскому царю, что миссия России не в Европе, а в Восточной Азии. В 1894 г. он потребовал аннексии Мозамбика, в 1896 г. – хотел отправить войска в Южную Африку, даже если бы это привело к «сухопутной войне» с Англией. В 1898 г., во время посещения Палестины, Вильгельм объявил себя покровителем всех мусульман мира. В 1899 г. он выслал англичанам оперативные планы войны против буров, изготовленные германским оперативным штабом по его заказу. Он мечтал создать в Южной Америке немецкую колониальную империю, а США пообещал, что в случае их войны с Японией прусские войска возьмут на себя защиту Калифорнии. Напрасно во всех этих зигзагах курса было бы искать продуманную программу действий. Они также были следствием экспромта, минутного увлечения или дурного состояния духа. Но была одна idee fixe, вокруг которой вращались все остальные помыслы императора: Германия должна править миром! Вследствие этого любой сосед Германии был и потенциальным противником, и потенциальным союзником. Многочисленные комбинации складывались в голове Вильгельма для того, чтобы короткое время спустя смениться другими. Руководивший внешнеполитическим ведомством Гольштейн признался однажды, что на протяжении полугода он должен был трижды менять свой курс, подчиняясь воле императора. Сначала Вильгельм требовал сближения с Россией и Францией для того, чтобы защищать германские колонии от Англии. Потом он захотел союза с Англией, даже ценой уступок колоний. Наконец, стал подозрительно относиться к Англии и России и попытался искать поддержки у Франции. Но с тем или иным союзником, против того или иного врага Германия должна была воевать, и Вильгельм деятельно готовился к войне. Центральным моментом его военной программы стало создание мощного военно-морского флота. По планам императора, Германия к 1920 г. должна была обладать колоссальными военно-морскими силами, включавшими в себя 60 линкоров. Он упивался этим замыслом на протяжении всего своего царствования. Уже в 1895 г. государственный секретарь Маршалл писал, что в голове у Вильгельма «только военно-морской флот». Посетив в 1896 г. свою мать в Кронберге, император признался ей, что намерен «выжать все жилы из Германии» с тем, чтобы отнять у Англии то главенствующее положение, которое она занимает в мире. В 1900 г. он уже открыто объявил на весь свет: «Океан необходим для величия Германии». При этом он не раз наивно старался уверить англичан, что рост морского могущества Германии нисколько для них не опасен. Но Англия очень серьёзно отнеслась к этой угрозе. Было объявлено, что англичане будут строить два военных корабля на каждый, построенный в Германии. Эта «дредноутная лихорадка» была в немалой степени причиной окончательного ухудшения отношений между двумя странами. В 1912 г. британское министерство прямо объявило, что в случае европейской войны Англия выступит на стороне Франции и России. Таков был итог императорской политики: постоянно угрожая всем своим соседям, Германия добилась только того, что все они, забыв о своих противоречиях, объединились против неё. Когда в 1914 г. началась первая мировая война, Вильгельму приходилось рассчитывать всего на одного союзника – слабую Австро-Венгрию.

Выстрелы в Сараево глубоко поразили императора. Он поддержал самые решительные требования Австрии по отношению к Сербии («Сербия – это разбойничья шайка, – писал он, – которую нужно наказать за убийство»), но он был до конца уверен, что Россия не начнет войны из-за «цареубийц». Ответ сербского правительства на австрийский ультиматум 28 июня вполне удовлетворил его. Вильгельм написал под ним: «Блестящий результат… Но этим самым устраняется всякий повод к войне». Однако Австрия отвергла ультиматум, а вскоре пришло известие о начале мобилизации в России. С этого момента Вильгельм осознал неизбежность войны. Он вступил в неё с отчаяньем, предвидя в дальнейшем для Германии страшные беды и потрясения. В начале августа ему пришлось пережить ещё одно разочарование: Румыния, Греция и Италия заявили о своём нейтралитете. «Союзники отпадают, как гнилые яблоки!» – писал Вильгельм. Он не хотел признать, что одиночество и изоляция, в которой оказались немцы, были во многом следствием неуравновешенности его характера и неумелой личной политики.