Валентин Пикуль - Побег в юность

Пикуль Валентин

Побег в юность

Пикуль Валентин

Побег в юность

1

Роман Иванович Олешев, человек уже немолодой, вида унылого, за что был прозван в насмешку "плакучей ивою", работал главным калькулятором в бухгалтерии знаменитого на весь город ресторана "Универсаль".

Работа его была довольно-таки сложной. В вечернем меню ресторана насчитывалось свыше сорока различных блюд, продукты поступали на кухню по государственным и по рыночным ценам - все это делало калькуляцию такой запутанной и хитрой, что, пожалуй, только один Олешев и мог свести ее к безукоризненному ажуру.

Однако в бухгалтерии Романа Ивановича ценили как опытного работника, но зато и недолюбливали как человека черствого и безрадостного.

Уборщица в канцелярии ресторана уже привыкла, что Роман Иванович появлялся в бухгалтерии постоянно первым, вешал на гвоздь свое старомодное пальтишко, с помощью ненужной бумажки стаскивал с ботинок сияющие галоши и, пригладив редкие волосы, садился на рабочее место, проверяя ладонью чистоту настольного стекла.

Запоздавшую сотрудницу Олешев никогда не бранил, а только вежливо осведомлялся:

- Любовь Осиповна, вы не будете так любезны сообщить мне, сколько сейчас времени?

- Ой, Роман Иванович, - смущалась женщина, уже восемь минут как я запоздала. Извините, пожалуйста.

- Ничего, с кем не бывает, - тихо отзывался Олешев, - а я было решил, что у меня опять спешат часы. Да, кстати, - добавлял он спокойно, - этот баланс я подписывать не стану. Его следует переделать заново, ибо по нему за прошлый месяц наш "Универсаль" потерпел убыток на семьдесят три копейки.

Взбешенная такой скрупулезностью, счетовод забирала громадную "простыню" отчетной ведомости и, чуть не плача, начинала подводить новый баланс. Роман же Иванович, придвинув к себе арифмометр, невозмутимо крутил его зыкающую ручку, хлестко кидал костяшки на счетах и в каждой из бумаг придирчиво отыскивал ничтожные огрехи своих счетоводов.

Но - странно, в работе Олешев не воодушевлялся; казалось, что подсчет цифр не доставляет ему того артистического удовольствия, какое всегда имеют от любимого занятия люди, и он просто отбывал за деньги наскучившую ему трудовую повинность.

Оттого-то, наверное, за его сутулой спиной часто раздавались такие нелестные отзывы:

- Вот бюрократ! Ну и чинуша! Бумажная крыса. Чтоб ты сдох, чертова кукла! И как жена только живет с ним, - вот, должно быть несчастная женщина.

В бухгалтерии знали, что Роман Иванович давно женат и что сын его погиб на погранзаставе, а дочь вышла замуж за полярного летчика и укатила с ним, кажется, на Чукотку.

- От такого грызуна и подальше сбежишь! - говорили иногда в канцелярии женщины, обсуждая все мотивы невозможности мирного сосуществования с таким человеком, каким представлялся Олешев большинству сослуживцев.

2

Восьмого марта женщинам (а в бухгалтерии работали почти одни женщины) пришла в голову озорная и веселая идея - зазвать Романа Ивановича к себе на девичник и.

- И знаете, что? - предложила Маша Колосова, самая молодая, а потому и самая проказливая. - Давайте напоим как следует сухаря несчастного. Просто интересно, что из него получится?

Роман Иванович, к удивлению сотрудников, от приглашения не отказался и самолично составил список участников праздничной складчины. Быстро прикинув, сколько и чего требуется для стола, Олешев подсчитал, что с каждого приходится по два рубля и восемьдесят с чем-то копеек новыми деньгами. Естественно, что все выложили на стол по три рубля ровно.

Садясь в троллейбус вместе с женщинами, нагруженными покупками, Олешев был настолько галантен, что взял пожилую красавицу Любовь Осиповну под руку и даже пролепетал ей какую-то неловкую любезность, от которой Маша Колосова прыснула в кулак от смеха.

Задуманный план - напоить Романа Ивановича (этот коварный и мстительный план, созревший в очаровательных женских головках) коллективу бухгалтерии удалось осуществить: главный калькулятор ресторана "Универсаль" быстро и сильно охмелел.

Но опьянение выразилось у него как-то странно. Сначала он показал женщинам, как надо танцевать по всем правилам моряцкую "джигу", причем пожелал тут же научить этому танцу и Любовь Осиповну. Выпив еще стопку, Олешев вызвался спеть песню, прозвучавшую весьма подозрительно для женского праздника. В этой песне были, например, такие слова:

У Порторико брось причал!

На берегу ждет каннибал.

Чек-чеккелек.

В котел красотку суй живей

Со всем, что есть на ней и в ней:

Была мягка, сладка, нежна

Ешь, вкусней теперь она!

Чек-чеккелек.

- Жаль только, - заметил Роман Иванович, - что у нас не имеется кастаньет. Матросы Карибского моря любили распевать в старину эту песню под грохот кастаньет.

Когда же Роман Иванович охмелел порядком, две сотрудницы вызвались проводить его до дому, и потом они рассказывали, что всю дорогу главный калькулятор, не стесняясь прохожих, размахивал руками, долго объяснял женщинам, как завершается постановка парусов при сильном ветре.

Но на следующий день, когда женщины пришли на работу, Олешев уже сидел за столом и, как ни в чем не бывало, жужжал своим арифмометром, по-прежнему невозмутимый и строгий. Женщины тогда поняли, что план их удался лишь наполовину, и снова затрепетали перед грозным начальником.

А весной, когда в холодных блюдах ресторана появились первые огурцы в сметане и ресторанный кот привел на кухню покормить на казенных харчах свою новую подругу жизни, - вот тогда-то Роман Иванович Олешев не явился однажды на работу.

И было так странно видеть пустой его стол, не подписанные им бумаги, что все в бухгалтерии даже как-то невольно растерялись. Однако решив, что Олешев просто схватил где-нибудь весенний грипп, скоро успокоились.

Но, правда, ненадолго.

В один из этих дней пришла в бухгалтерию скромно одетая женщина лет пятидесяти. Лицо ее, милое и моложавое, хранило на себе следы какой-то страшной усталости, запавшие глаза были обведены темными кругами переутомления и бессонницы.

- Я жена Романа Ивановича, - тихо назвалась женщина. - Скажите, пожалуйста, когда он последний раз был на службе?

Ей ответили, и Олешева выговорила в отчаянии:

- Где же он?.. Дома нету. какой уже день все милиции обегала, хочу в морг пойти. он всегда был такой аккуратный! Это впервые в жизни.

Она не выдержала и тихо всплакнула. Женщинам стало жаль ее. Они начали, как это водится в подобных случаях, утешать ее бодрыми рассказами, что вот, мол, у моей подруги тоже муж куда-то пропал, но потом явился, как стеклышко. Оказывается, он был там-то и там то. ну и так далее!

Жена Олешева внимательно выслушала все эти занимательные новеллы и, попрощавшись, тихо ушла. Хорошая, добрая женщина, как подумалось тогда про нее всем.

И потому, когда Маша Колосова, фыркнув, сказала:

- А что, девочки, если у нашего старого пирата любовница завелась?

Все тогда накинулись на Машу, и общий приговор был таков, что она глупая девчонка и даже бесстыдница.

А стол Романа Ивановича пустовал еще долго и сесть за него снова ему было уже не суждено.

3

Екатерина Михайловна, как звали жену Олешева, вышла на перрон незнакомого полярного города, и ее сразу же поразил воздух - он как-то резанул ее йодистым запахом моря и свежей рыбы.

Боясь воров и жуликов, она стиснула меж колен дорожный чемоданчик и нерешительно огляделась. Разбросанные по скалам небоскребы высились рядом с гнилыми бараками пакгаузов, в пасмурном небе плыл четкий квадрат метеозмея, кричали корабельные сирены, в глазах рябило от моряцких эмблем и нашивок, а какая-то девица, расставив ноги в болотных сапогах, кричала с перрона:

- Ах ты, мякиш пеньковый, только вот посмей мне, так я тебя выстираю!..

Оглушенная и оробевшая, Екатерина Михайловна выбралась на привокзальную площадь. Взяла такси:

- Ничего-то я здесь не знаю, - обратилась она к шоферу. Уж отвезите вы меня, пожалуйста, до порта.

Вдоль полосы портовых причалов высились тупые бивни корабельных форштевней; здесь же на досках причалов матросы драили щетками громадные полотнища парусины, и шофер привычно гнал "победу" прямо по густо намыленным тентам.

- Может, заодно уж, и где "Александр Матросов" стоит, знаете? спросила Екатерина Михайловна.

"Александр Матросов" оказался пузатым, с крепкой грудью, океанским буксиром, почерневшим от тяжких и неустанных трудов. Волна сильно качала его, перекинутая на пирс с его борта сходня ерзала под ногами, и Екатерина Михайловна очень боялась упасть в воду.

Какой-то человек в промасленном ватнике и с трубкой в зубах подхватил ее за локти, бережно поставил на скользкую палубу:

- Кому прикажите доложить? - спросил он игриво.

- Мне бы Олешева, я жена его. Вот. приехала!

- А-а-а, - нисколько не удивился моряк, как будто жены к Олешеву приходили каждый день. - Идите под полубак, третья дверь от камбуза. Вы, что такое камбуз, знаете? Так вот, третий клинкот по левому борту. Каюта кочегаров, там написано.