Лев Гумилев - Некоторые вопросы истории хуннов

Гумилев Лев

Некоторые вопросы истории хуннов

Л.Н.Гумилев

Некоторые вопросы истории хуннов

Опубликовано в журнале "Вестник древней истории" 1960, No 4 (74)

Проблема тождества азиатских хунну III в. до н.э. и европейских гуннов IV-V вв. н.э. в течение 200 лет считалась нерешенной в европейской исторической науке. В свое время К. Иностранцев, исследуя эту проблему, пришел к выводам, которые имеют основополагающее значение и сейчас.

1. "Кочевавший к северу от Китая... народ хунну образовался из усилившегося турецкого (тюркского. - Л.Г.) рода. Значительная часть подчиненных племен состояла тоже из турков, хотя... в состав государства входили другие племена, как то: монгольские, тунгузские, корейские и тибетские".

2. "После распадения государства на две части (вызванного скорее политическими и культурными причинами, чем этническим различием...) северные хунну не могли сохранить самостоятельность, и часть их выселилась на запад... Хунну прошли... через Дзунгарию и Киргизские степи и вступили в Восточную Европу во второй половине IV в.".

3. "В Северо-Западной Азии и в Восточной Европе турки хунну, или гунну, столкнулись с другими племенами. Прежде всего на их пути стояли племена финские. Чем далее двигались гунны, тем более редел среди них турецкий элемент. Весьма вероятно, что между подданными Модэ и Аттилы было мало общего. Однако нам кажется несомненным, что вторжение грозных завоевателей IV-V вв. находится в связи и вызвано переворотами на крайних восточных пределах Азии" [1].

Эту точку зрения оспаривал 20 лет спустя американский историк Отто Мэнчен-Хелфен [2], который сформулировал следующие три положения: 1) теория, согласно которой гунны (Huns) самостоятельно пришли с Дальнего Востока, не может быть поддержана ни прямыми, ни косвенными письменными или археологическими доказательствами; 2) нет доказательств того, что гунны и хунны (Hsiung-nu) говорили на одном языке; 3) искусство гуннов, насколько оно известно, коренным образом отлично от искусства хунну (Там же. С. 243).

Эти соображения, несмотря на огромную эрудицию автора в исследуемом им вопросе, не могут быть, однако, приняты. Они заставили нас еще раз вернуться к этой проблеме и попытаться внести необходимые уточнения, позволяющие, как нам кажется, более верно установить ход событий. О. Мэнчен-Хелфен справедливо указывает, что лингвистических данных для отождествления хунну и гуннов нет, так как язык тех и других нам неизвестен. Сиратори [3] и Пельо [4] нашли в уцелевших словах хуннского языка много монгольских элементов, но тот же Пельо нашел турчизмы в языке сяньби. Это только указывает на то, что в ту отдаленную эпоху тюркский и монгольский языки стояли близко друг к другу, и оба народа заимствовали друг у друга слова, на что указали уже Кастреп [5], Рамстед [6] и в наше время Лигети [7]. Надо заметить, однако, что единственная уцелевшая хуннская фраза прочитана Аристовым как тюркская, а ведь строй языка значит больше, чем отдельные слова [8].

О. Мэнчен-Хелфен, пренебрегая этим фактом, отвергает гипотезу В. Бартольда, что потомком хуннского языка в Европе является чувашский [9], не предлагая взамен ничего. Но скепсис его не оправдан. Исследованием Б.А. Серебренникова доказывается, что в тюркской струе чувашского языка прослеживаются тюрко-монгольские параллели от времени более древнего, чем вторжение Батыя, показывающие, что тюркоязычные предки чувашей жили около Байкала [10].

Эти работы не могли быть известны Мэнчен-Хелфену, когда он писал свои статьи, но они обращают один из его наиболее острых доводов против него самого.

Гораздо серьезнее возражения О. Мэнчен-Хелфена по линии исторической критики нарративных источников. Хирт строил доказательство тождественности гуннов и хунну на тексте Вэйшу, сообщающем о завоевании страны Судэ народом хуни. При этом под Судэ понималась страна алан, под хуни - хунны, они же гунны [11]. О. Мэнчен-Хелфен убедительно показывает, что Судэ - это Согд, а хуни не могут быть хуннами. Он предполагает, что хуни - это эфталиты, отдавая дань отождествлению эфталитов с хионитами [12]. Относительно слабости аргумента, основанного на ложном понимании топонима Судэ, Мэнчен-Хелфен, безусловно, прав. Затем в качестве очень сильного аргумента против миграции хуннов на запад Мэнчен-Хелфен выдвигает тот факт, что гунны (Huns) появились в Причерноморье до середины II в. н.э. [13] Чтобы доказать невозможность переселения гуннов, он опровергает гипотезу Хирта о том, что это были остатки войск Чжи-чжи шаньюя, разгромленные в 36 г. до н.э. И тут он также полностью прав. Однако Мэнчен-Хелфен упускает из виду правильную дату ухода хуннов на запад - 50-е годы II в. н.э. [14]; все приведенные им возражения недействительны.

На точку зрения Мэнчен-Хелфена в нашей науке откликнулся А.Н. Бернштам весьма краткой и неубедительной фразой: "Отто Мэнчен-Хелфен не учитывает этническую и культурную трансформацию гуннских племен, которые в процессе своего переселения, естественно, изменяли свой облик. Следует только вспомнить их путь и тот факт, что они прошли этот путь минимум за пять столетий (с середины I в. до н.э. до второй половины IV в. н.э.)" [15]. Но именно эту дату Мэнчен-Хелфен отверг, к тому же в советской науке также доказано, что небольшой отряд Чжи-чжи шаньюя (всего 3000 чел.) был полностью уничтожен в Таласской долине в 36 г. до н.э. и никакого влияния на Среднюю Азию не оказал [16]. Вместе с тем А.Н. Бернштам несколько ниже солидаризируется с Отто Мэнчен-Хелфеном: "Считаем необходимым подчеркнуть характерное указание на то, что какая-то часть западных гуннов возникла непосредственно на европейской почве, т.е. автохтонно". (Ук. соч. С. 138.) Таким образом, по мнению А.Н. Бернштама, гунны имели двойное происхождение - предположение, которое Бернштам не разъяснил и не доказал. А.Н. Бернштаму возразили Л.Р. Кызласов и Н.Я. Мерперт в рецензии на его книгу [17], указав, что ядро гуннов было центральноазиатского происхождения, признавая тем самым факт переселения. Однако в краткой рецензии они не привели аргументации и не развили своей концепции так, чтобы она исключала противоположную. Вполне солидаризируясь с Кызласовым и Мерпертом, я считаю целесообразным дать разбор событий хуннской истории, с тем чтобы показать невозможность полемики негативными аргументами.

Этнографические возражения О. Мэнчен-Хелфена сводятся к следующему: гунны были безбороды, так как выщипывали себе бороды (ссылка на Аммиана Марцеллина), а хунны бородаты и носаты (ук. соч., с. 235); это верно, но разве европейцы не меняли моды на ношение бороды и бритье? Почему же отказывать в этом хуннам? Хунны, по мнению Мэнчен-Хелфена, носили косы, а гунны носили волосы, "аккуратно подстриженные в кружок" (ссылка на Приска. - Там же. С. 237.) Однако косы носили только тоба, что и отличало их от прочих племен настолько, что им даже была дана кличка "косоплеты". Хунны носили волосы на пробор, аккуратно подстригая их в кружок, что видно на бляхах из Ноин-улы, где эта "прическа" украшает голову антропоморфного быка [18]. Далее, Мэнчен-Хелфен отмечает обычай гуннов убивать стариков, которого не было у хуннов (но такие обычаи могут и возникать), и обычай деформации черепа (ссылка на Сидония), который у хуннов также не отмечен. Между тем Г.Ф .Дебец указывает именно на краниологическую близость могильников Венгрии и Забайкалья, считая, что те и другие принадлежат палеосибирской расе [19].

Последняя группа возражений Мэнчен-Хелфена - свидетельства археологии: он устанавливает археологическую близость гуннов с сарматами (ук. соч., с. 239), что более чем естественно, так как кочевники-гунны могли награбить вещи у побежденных ими алан. Далее, Мэнчен-Хелфен указывает, что европейские вещи, приписанные гуннам, отличны от азиатских вещей, связанных с хуннами, и в этом видит основание для того, чтобы отвергнуть идентичность хунну и гуннов (ук. соч., с. 243). Действительно, в Ордосе для хуннов работали одни мастера, а в Паннонии для гуннов другие. Но это различие - не довод для кочевого племени, не имеющего собственных ремесленных традиций. Помимо этого, археология вовсе не так уже безоговорочно подтверждает тезис несходства хунну и гуннов. Найденная на Каталаунском поле ручка жертвенного сосуда свидетельствует о его близости к бронзовым китайским сосудам, восходящим по стилю к эпохе Шан. Подобные находки были сделаны в Венгрии, Силезии, на юге России, в Горном Алтае, Монголии и Ордосе [20].

Вследствие этого возражения Мэнчен-Хелфена против идентификации хунну и гуннов оказываются несостоятельными, хотя поставленная им проблема - причина несходства тех и других - негативным анализом не снимается. Хунну и гунны были действительно не похожи друг на друга, и задача историка - объяснить истоки этого несходства, что можно и должно сделать анализом хода событий, вплоть до мельчайших, за период I-II вв. н.э.

* * *

Все народы на протяжении своего исторического существования этнографически меняются, и хунны не были исключением. Их связная история может быть восстановлена с III в. до н.э., когда шаньюй Модэ осуществил превращение конфедерации 24 родов в степную державу (Гумилев. Хунну. С. 71-84). Но и тогда родовой строй остался социальной основой державы Хунну, и это положение законсервировалось до подчинения хуннов империи Хань в середине I в. до н.э. (там же, с. 195). В эту эпоху сложился и развился тот облик хуннской культуры, который О. Мэнчен-Хелфен считает для нее характерным. Действительно, общество хуннов достигло относительно высокой степени развития; структура управления была сложной и вместе с тем гибкой; искусство - разнообразным, так как оно впитывало в себя постороннее влияние [21]; земледелие широко распространилось, и потребность в хлебе стала регулярной; общение с Китаем было тесным и плодотворным, что выражалось в стремлении установить торговлю, которая позволила отказаться от грабительских набегов ("Хунну". С. 89-91). Но полувековое подчинение Китаю нанесло этой системе непоправимый ущерб. Хозяйство хуннов не могло выдержать китайской конкуренции. Как только китайские хлеб, шелк и другие изделия потекли в Степь, хуннское земледелие и ремесло уступили место разведению скота и добыванию мехов на продажу (там же. С. 194). Молодые хунны получили возможность служить в китайских пограничных войсках, что уводило их от родового быта. Аристократы начали соприкасаться с китайским образованием и усваивать у ханьских пограничных чиновников стяжательство и наклонность к произволу. Так создались предпосылки для разложения родового строя, в условиях которого продолжала жить основная масса хуннского народа.