Михаил Елисеев - Русь меж двух огней – против Батыя и «псов-рыцарей» Страница 10

Споры разгорелись нешуточные, но то, что князья Галицкий и Киевский уже высказались за поход, постепенно склоняло чашу весов в их пользу, да и половцы превзошли сами себя. «Тогда князь великий половецкий крестися Бастый» (Пискаревский летописец) — вот даже до чего дошло! И в итоге было решено — объединиться с половецкими ханами, идти в степь и там дать сражение монголам. Но проблема была в том, что об этом противнике было практически ничего не известно, а рассказы половцев были довольно путаны и сумбурны. Наглядным примером того, в каком неведении пребывали русские люди относительно нового страшного врага, появившегося у границ, является свидетельство Лаврентьевской летописи. «В тот же год пришли народы, о которых никто точно не знает, кто они, и откуда появились, и каков их язык, и какого они племени, и какой веры. И называют их татары, а иные говорят — таурмены, а другие — печенеги. Некоторые говорят, что это те народы, о которых Мефодий, епископ Патарский, сообщает, что они вышли из пустыни Етриевской, находящейся между востоком и севером. Ибо Мефодий говорит так: «К скончанию времен появятся те, которых загнал Гедеон, и пленят всю землю от востока до Евфрата, и от Тигра до Понтийского моря, кроме Эфиопии». Один Бог знает, кто они и откуда пришли, о них хорошо известно премудрым людям, которые разбираются в книгах. Мы же не знаем, кто они такие, а написали здесь о них на память о русских князьях и о бедах, которые были от этих народов». Зато было известно, где остановилась вражеская рать, сообщение об этом мы находим в той же Лаврентьевской и других русских летописях: «и подошли близко к Руси на место, которое называется Половецкий вал». На мой взгляд, речь идет о Змиевых валах — древних оборонительных сооружениях, которые находились на левобережье Днепра, к югу от Киева. Поэтому, обсуждая предстоящие боевые действия, сошлись на том, что местом сбора объединенной русской рати будет город-крепость Заруб на правом берегу Днепра, около которого находились остров Варяжский и Зарубинский брод. А дальше — полетели во все стороны гонцы, разъехались по своим уделам князья, и Русь всколыхнулась, готовясь к битве с неведомым племенем.

Ну а теперь есть смысл разобрать вопрос, который, мягко говоря, давно стал притчей во языцех, когда речь заходит о монгольском нашествии и битве на Калке, в частности. А заключается он в том, что очень многие исследователи обрушиваются с необъективной критикой на Владимиро-Суздальского князя Георгия (Юрия) Всеволодовича, за то, что он не привел свои полки в Киев и не принял участие в битве на Калке. Вроде как просили помочь, а он отказал, а не откажи, глядишь, и по-другому бы все сложилось — вот и получается, что стал владимирский князь предателем общерусского дела. Но так ли это? Для начала отметим, что во многих летописях четко прописано, что просили именно о помощи, а о том, чтобы князь Георгий лично явился во главе полков, и речи не было — «И послали князья во Владимир к великому князю Юрию, сыну Всеволода, прося у него помощи» (Лаврентьевская летопись). И действительно, упрекать князя Георгия в том, что он не бросил свою землю и не пошел в Дикое поле против неведомого племени, по меньшей мере глупо — он властелин огромного государства, и гоняться по степям за монголами ему явно не пристало, поскольку его владениям угрозы не было никакой. Он — не Ричард Львиное Сердце, которому наплевать на все государственные дела, а лишь бы боевым топором перед сарацинами помахать, у великого князя обязанности несколько другие и князь Георгий относился к ним очень серьезно. А во-вторых, помощь он послал, и опять-таки большинство летописей это подтверждает — «И он послал к ним племянника своего благочестивого князя Василька Константиновича, с ростовцами, но Василек не успел прийти к ним на Русь». Под словом «Русь» здесь явно подразумевается Русь Южная, это же имел в виду и автор «Повести о битве на реке Калке», когда писал, что князья «собрав всю землю Русскую против татар, пошли на них». В. Татищев даже называет численность ростовской дружины князя Василька — 800 человек, и это, надо сказать, цифра довольно солидная для того времени. Это не воины-ополченцы и не ратники от сохи — это прекрасно подготовленные бойцы-профессионалы, полностью снаряженные и готовые к бою. А если учесть, что ростовская дружина была одним из самых боеспособных воинских соединений в Северо-Восточной Руси, то все обвинения в неоказании помощи южным князьям отпадают сами собой. А утверждение В. Татищева о том, что князь Георгий «брата же и сына ни одного не послал, поскольку оных татар презирал», тоже довольно сомнительно, и дело тут вовсе не в монголах, о которых Георгий Всеволодович имел довольно смутное представление. А дело все было в Мстиславе Удатном, которого братья Всеволодовичи ненавидели люто, и бойню на Липице прощать ему не собирались. Четыре брата — Георгий, Ярослав, Святослав и Иван — плечом к плечу стояли на Авдовой горе против полков Мстислава, а потому никакая сила не могла их заставить идти вместе с ним в одном строю. Вот князь Георгий и послал своего племянника Василька, у кого и дружина крепкая, и чей отец Константин сражался на Липице под одним стягом с Мстиславом Удатным. Все понятно, все объяснимо, и никакого предательства общерусских интересов нет и в помине.

Но был и еще один момент, о котором почему-то забывают те, кто делает князя Георгия ответственным за все, что связано с монгольским нашествием, — дело в том, что в этот момент резко обострилась ситуация в Прибалтике. А для Северо-Восточной Руси события в этом регионе имели гораздо более важное значение, чем те, что происходили в половецких степях, а потому внимание великого князя и было приковано к северо-западным границам Руси. В 1222 году в Эстонии вспыхнуло грандиозное восстание против немецких и датских феодалов, повстанцы жгли и разрушали до основания рыцарские замки, резали незваных пришельцев и, что самое главное, обратились за помощью к русским соседям. Первоначально на их стороне сражались немногочисленные отряды наемников и добровольцев из Новгорода и Пскова, но постепенно их количество увеличивалось, а когда орден меченосцев при поддержке епископа Риги перешел в наступление, то ситуация стала критической. На Русь сразу же прибыли эстонские старейшины с просьбами о подмоге, да и новгородцы запросили у князя Георгия помощи. И в итоге они ее получили: «Приде князь Ярослав от брата, и иде с всею областию к Колываню, и повоева всю землю Чюдьскую, а полона приведе бещисла, но города не взяша, злата много взяшя, и придоша вси сдрави» (Новгородская I летопись). Мало того, об этом же сообщает хроника Генриха Латвийского, который подчеркивает всю масштабность мероприятий, которые проводил Георгий Всеволодович в Прибалтике. «Между тем старейшины из Саккалы посланы были в Руссию с деньгами и многими дарами попытаться, не удастся ли призвать королей русских на помощь против тевтонов и всех латинян. И послал король суздальский своего брата, а с ним много войска в помощь новгородцам; и шли с ним новгородцы и король псковский со своими горожанами, а было всего в войске около двадцати тысяч человек». И пусть это грандиозное предприятие князя Ярослава в итоге закончилось неудачей — после трех недель осады Ревель так взять и не удалось, но, тем не менее, этот поход спутал все карты ордену меченосцев и на год задержал их наступление на Эстонию. А потому возникает вопрос — есть ли вина владимиро-суздальского властелина в том, что и сам на Калку не пришел, и все свои полки туда не послал? А ответ однозначный — нет в этом его вины, а все остальное просто досужие байки и домыслы либо просто некомпетентных, либо сознательно искажающих отечественную историю людей.

И еще об одном персонаже, чье имя оказалось неразрывно связано с битвой на Калке, — русском богатыре Александре Поповиче. Дело в том, что богатырь-то он богатырь, только вся его слава по большей части была им заслужена в сражениях против своих, русских людей. Достаточно прочитать летописи, и мы увидим, что все его подвиги были совершены во время жестоких братоубийственных войн, а не в чистом поле против злых кочевников. Служа под стягом Константина Ростовского, он принимал участие во всех сражениях, которые этот князь вел против своих братьев, а особенно отличился в битве на Липице. Одним словом, русской кровушки на руках богатыря было предостаточно, и потому когда его покровитель Константин Всеволодович умер, а великим князем стал Георгий, то лихой воин задумался о дальнейшей своей судьбе. «Когда Александр увидел, что его князь умер, а на престол взошел Юрий, он стал бояться за свою жизнь, как бы великий князь не отомстил ему за Юряту, и Ратибора, и многих других из его дружины, которых перебил Александр» (Тверская летопись). Запомним эту фразу, потому что именно в ней скрывается смысл дальнейших событий. Удалившись в свое поместье, Попович стал рассылать письма другим известным воинам, «которые были в то время поблизости», приглашая всех к себе. Судя по всему, речь шла о таких же, как и он, ростовских дружинниках, которые очень сильно были скомпрометированы во время усобиц между братьями Всеволодовичами и теперь опасались расправы. «Собравшись здесь, богатыри решили, что если они будут служить князьям в разных княжествах, то они поневоле перебьют друг друга, поскольку между князьями на Руси постоянные раздоры и частые сражения. И приняли они решение служить одному великому князю в матери всех городов Киеве» (Тверская летопись). Что ж, вполне правильное и патриотическое решение, только вот есть одно «но». Озаботились судьбами Руси богатыри только тогда, когда дело коснулось лично их персон, и возникла реальная угроза того, что им придется держать ответ за свои прошлые «подвиги». И кинулись они не куда-то, а в Киев, где сидел Мстислав Романович, двоюродный брат Мстислава Удатного, с которым они вместе рубили на Липице бегущих суздальских мужиков. Выбор Киева в качестве места будущей службы тоже был не случаен — сам Мстислав Мстиславич был в это время князем новгородским, а место это, как известно, хлопотное и беспокойное, могут, невзирая на заслуги, и вон попросить. И потому для воинов типа Александра Поповича служба при таком кочующем князе хлебной и выгодной не представлялась, другое дело если бы Удатный к этому времени осел в Галиче. Зато столица Южной Руси давала массу возможностей проявить себя наконец не в сражениях с русскими людьми, а степняками, да и Мстислав Романович крепко сидел на киевском столе, и можно было твердо рассчитывать на его милости. Что в итоге и произошло — «Били челом все эти богатыри великому князю Мстиславу Романовичу, и князь великий очень гордился и хвалился ими» (Тверская летопись). В итоге, как мы видим, не было никакого буйного взрыва патриотизма и пламенных призывов, а был обыкновенный треп, которым хотели прикрыть банальную вещь — страх за собственную шкуру.