Евгений Анисимов - Россия в середине XVIII в.: Борьба за наследие Петра. Страница 10

Переписка Шетарди с Амело дает возможность уловить существенную разницу в подходе каждого из дипломатов к заговору Елизаветы. Посол с головой окунулся в пьянящую романтику заговора с переодеваниями, ночными визитами, тайниками для записок, многозначительными улыбками и разговорами на придворных балах. Мать Екатерины II отметила в своих письмах-мемуарах, что «свидания происходили в темные ночи, во время гроз, ливней, снежных метелей, в местах, куда кидали падаль»48. Немудрено, что перспективы заговора, идейным руководителем и крестным отцом которого Шетарди считал себя, казались ему весьма оптимистичными.

Амело, вероятно, человек не столь увлекающийся, как маркиз, и, судя по письмам, глубокий аналитик, смотрел на все дело иначе. Министр считал, что у Елизаветы мало шансов на успех и что шведы не смогут найти с цесаревной общего языка. Однако свержение проавстрийского правительства Анны Леопольдовны устраивало и Францию, и Швецию. Поэтому Амело согласился поддержать группировку Елизаветы, хотя постоянно оппонировал не в меру увлекшемуся заговором послу в Петербурге. По мнению министра, задача французской дипломатии состояла не в участии ее представителей в заговоре, а в умелом руководстве шведами. Иначе говоря, французы намеревались таскать каштаны из огня чужими руками. Амело считал, что «не только желательно, чтобы план принцессы Елизаветы увенчался успехом, но необходимо еще, чтобы это произошло не иначе как при содействии Швеции и чтобы даже в этом случае принцесса Елизавета доподлинно знала о главной пружине, давшей ход ее делу, так, чтобы для интересов короля можно было пожать плоды, которые мы вправе ожидать отсюда»49.

Сам же Версаль ограничивался туманными и крайне осторожными обещаниями содействовать исполнению желаний Елизаветы. В феврале 1741 г. Шетарди было поручено «уверить принцессу Елизавету в следующем: если король найдет возможность оказать ей эту услугу и она захочет доставить ему средства к тому, то может рассчитывать, что е. в. доставит удовольствие содействовать успеху того, что она может пожелать, и ей следует вполне положиться на добрые намерения е. в.»50.

Вообще отношения сторон не отличались доверием. Велась довольно осторожная игра, и партнеры не спускали друг с друга глаз. Когда во встречах Нолькена и Елизаветы наступил длительный перерыв и Шетарди не сообщал в Версаль ничего существенного о ходе переговоров, Амело был обеспокоен тем, как бы шведы и Елизавета не договорились обо всем за спиной Франции. «Вы понимаете, — писал он Шетарди, — все основания, побуждающие нас желать, чтобы эта принцесса имела возможность чувствовать признательность к (французскому. — Е. А.) королю за успех своих планов». Однако перерыв в переговорах, так обеспокоивший Версаль, был вызван тем, что Елизавета и ее сторонники решили, что «все раскрыто на основании слухов, касавшихся примирения между Швецией и Россией», и что участившиеся визиты Шетарди к Остерману «имели целью уладить это примирение»51.

Для взаимного недоверия были веские причины. Шведы предлагали Елизавете следующий план действий: она готовит силы переворота, а Швеция объявляет войну России и начинает наступление на Петербург, чем вызывает там панику. Этим и должна была воспользоваться группировка Елизаветы для захвата власти. Однако за помощь шведов Елизавета должна была заплатить очень дорогую цену — вернуть Швеции значительную часть территорий, отошедших к России по Ништадтскому миру 1721 г. Шведские требования, касавшиеся кардинальной ревизии Ништадтского мира, принципиально не устраивали Елизавету Петровну, репутация и популярность которой зиждились как раз на сохранении наследия Петра Великого. Амело, внимательно следивший за переговорами, не без оснований писал Шетарди: «Я ничуть не удивлен, что принцесса Елизавета избегала предварительных объяснений о какой бы то ни было земельной уступке Швеции со своей стороны; я всегда думал, что эта принцесса не пожелает начать с условий, которые могли бы обескуражить и, пожалуй, расстроить ее партию, опозорив принцессу в глазах народа». В другой раз он писал, что Елизавету, вероятно, останавливает то, что Россия лишится «по ее вине выгод и приобретений, составлявших предмет громадных усилий Петра I»52. Однако до серьезного обсуждения территориальных уступок дело так и не дошло — переговоры застопорились на начальной фазе.

На первых же встречах Нолькен предложил Елизавете подписать обязательство, текст которого гласил, что она уполномочивает посла просить шведского короля об оказании ей помощи в захвате престола, одобряет и обещает одобрять впредь «все меры, какие е. в. король и королевство шведское сочтут уместным принять для этой цели». В случае успеха она была обязана «не только отблагодарить короля и королевство шведское за все издержки этого предприятия, но и представить им самые существенные доказательства… признательности»53. Елизавета отказалась подписать такой документ и пыталась ограничиться устной просьбой, что в свою очередь не устраивало Нолькена, стремившегося связать цесаревну письменным обязательством. Министр иностранных дел Швеции Гилленборг пошел еще дальше: он потребовал, чтобы Елизавета приехала в Швецию, «когда наступит момент нанесения решительного удара». Елизавета сразу же отвергла идею бегства.

Дальнейшие переговоры Нолькена и Шетарди с Елизаветой состояли в основном в уговорах цесаревны подписать обязательство, чего она всячески избегала. Елизавета не скрывала своих опасений: в случае провала подписанная бумага будет равносильна вынесенному приговору. Не менее, а, возможно, и более Елизавету волновало другое обстоятельство, которое Шетарди и Нолькен обсуждали между собой в апреле 1741 г.: «…что касается нерешительности принцессы, мы с Нолькеном предполагаем, что партия ее, с которой она не может не советоваться, ставит ей на вид следующее: она сделается ненавистной народу, если окажется, что она призвала шведов и привлекла их в Россию»54. Думается, дипломаты были недалеки от истины — опасения дискредитировать себя как политического деятеля, возведенного на престол армией враждебного России государства, останавливали Елизавету, заставляли ее колебаться, высказывать сомнения, надолго прерывать переговоры и даже избегать встреч с Нолькеном и Шетарди.

Елизавета сомневалась, колебалась, а время шло. Нолькен, сообщая в Стокгольм о переговорах, изображал их ход вполне успешным, а результат — почти достигнутым. Шетарди, как и Нолькен, преувеличивал успех переговоров, считая, что Елизавета вот-вот подпишет требуемое от нее обязательство. Но прошла весна, наступило лето — время военных кампаний, и шведское правительство решилось начать войну против России, не дожидаясь результатов переговоров с Елизаветой. Собственно, сами переговоры были лишь дополнительным аргументом в пользу начала военных действий. Война была предопределена общей политической обстановкой в Швеции, усилиями группировки «шляп», стремившейся добиться политического господства в стране посредством победоносной войны с Россией. Перевороты в Петербурге, слабость правительств после смерти Анны создавали, по мнению шведских руководителей, благоприятную обстановку для начала войны. Наличие в русской столице оппозиционной группировки Елизаветы и переговоры с ней рассматривались шведским правительством как один из факторов, создавших эту благоприятную обстановку.

В связи с готовившимся разрывом дипломатических отношений с Россией Нолькен получил приказ покинуть Петербург. Перед отъездом, в середине лета 1741 г., посол в последний раз встретился с Елизаветой, которая вновь под благовидным предлогом отказалась подписать обязательство, текст которого Нолькен принес и на прощальную встречу. Расхождение взглядов сторон было столь значительным, что переговоры с самого начала зашли в тупик и в сущности не дали реальных результатов.

Анализ дипломатической переписки позволяет предположить, что цесаревна не хотела подписывать компрометирующие ее документы еще и потому, что не особенно доверяла действенности помощи Швеции. Елизавета ожидала развития русско-шведского конфликта. Амело, анализируя ситуацию в России, писал, что пассивность Елизаветы «может быть вызвана некоторым недоверием, что сама Швеция, несмотря на первоначальные демонстрации, ничего не предпримет и вследствие этого бездействия принцесса Елизавета останется подверженной неприятным последствиям»55. Когда началась война, Елизавета заверила Шетарди, что подпишет обязательство, как только дела шведов пойдут хорошо. В доказательство своих намерений Елизавета передала французскому послу дополнительные пункты, в которых обещала компенсировать расходы шведов на войну, выплачивать Швеции субсидию, разорвать соглашения с Англией и Австрией и ориентироваться на Францию и Швецию. Однако, как и раньше, в пунктах не было речи о территориальных уступках.