Сергей Голяков - Рихард Зорге - Подвиг и трагедия разведчика Страница 10

Зимой 1915 года на реке Ипр Рихард получил первое ранение. Из полевого лазарета его отправили в берлинский госпиталь. То, что он увидел в Берлине, поразило: прошло всего несколько месяцев с начала войны, а город нельзя было узнать — будто сорвали с дряхлой старухи пышные наряды и стерли косметику. Не осталось и следа от медноголосого воодушевления и барабанного патриотизма. Народ голодал. Изможденные женщины часами простаивали с продовольственными карточками у магазинов. Зато процветал черный рынок, там за бешеные деньги можно было приобрести все — еще одна сторона войны.

В госпитале, расположенном в берлинском Ланквице, Рихард подружился с Эрихом Корренсом, тоже солдатом. Шесть месяцев — койка к койке. Долгие сумбурные разговоры о политике, о свободе личности, о месте человека в обществе, об отношении к жизни, об истории и литературе. Ровесники, они пытались найти свое место в развертывающихся событиях. Как-то Рихард поделился с Эрихом сокровенным:

— Не хочу жить только для себя. Хочу посвятить себя служению великой идее, которая целиком, без остатка, захватила бы меня!

Рихарду полагался отпуск. Родные настаивали, чтобы он сдал выпускные экзамены за курс школы и поступил в университет.

Он стал учиться на медицинском факультете. Вскоре, однако Рихард понял, что его больше интересует политика. Оставив занятия медициной, он увлекся изучением политического состояния общества в стране и, как ему казалось, постиг здесь многое и теперь может объяснить солдатам на фронте подлинную суть войны. И вот, не закончив курса лечения, он снова надел военную форму, вернулся в часть, готовый вновь разделить со сверстниками опасности и лишения. Однако почти никого из друзей-однокашников он не застал в живых…

Вскоре их часть перебросили на Восточный фронт, в Россию, страну, в которой он родился.

Воспоминания о России у него сохранились смутные, отрывочные. Скорее всего, это были картины виденного не им самим — что может сохранить в памяти трехлетний мальчуган? — а перешедшие в зрительные образы рассказы, которые он в детстве слышал в родительском доме. Он знал, что родился под Баку, около станции Сабунчи…

Адольф Зорге, отец Рихарда, имел в Сабунчах механические мастерские и рядом с ними, у соленого озера, собственный двухэтажный дом. В мастерских выполняли заказы, поступавшие с нефтепромыслов братьев Нобель, которым принадлежало большинство участков на Апшероне. Адольф Зорге рано овдовел и решил, по своей педантичной практичности, взять в дом новую хозяйку, молодую, здоровую и — бедную. В "Заведении Святой Нины" — так назывался благотворительный приют для сирот — ему приглянулась девушка с грустными карими глазами — Нина Кобелева. Ее отец, рабочий-железнодорожник, и мать умерли; остались шестеро сирот, Нина — старшая. Местные "филантропы" пристроили их в приюты. Нина стала женой владельца мастерской Адольфа Зорге. 4 октября 1895 года у них родился сын Рихард. Спустя три года семья переехала в Германию, поселилась в пригороде Берлина Вильмерсдорфе, в доме № 18 на Манизерштрассе. Став взрослым и узнав о судьбе матери, Рихард понял, что побудило ее выйти замуж за пожилого чужеземца. Жена состоятельного предпринимателя, Нина Семеновна имела теперь возможность помогать пятерым младшим братьям и сестрам. Она учила Рихарда и других своих детей русскому языку, воспитывала в них уважение и любовь ко всему русскому.

— Я, может быть, слишком русский, — признался Рихард как-то в госпитале Эриху Корренсу. — Я русский до мозга костей.

И вот теперь — окопы на русской земле…

В начале 1916 года Рихард был ранен во второй раз. Снова госпиталь в Берлине. Снова пристальное внимание ко всему, что происходит за стенами лазарета. Мрачные заводские окраины — и сверкающие огнями особняки политических и военных дельцов; надменное разглагольствование о превосходстве германского духа — и молчаливое отчаяние обездоленных. Но Рихард улавливал и приметы нового. Все чаще люди открыто говорили о том, о чем еще недавно не решались даже думать: "Хватит воевать! Даешь мир!"

Рана залечена — и Рихард опять попросился на фронт.

"Я не мог выносить всего того, что делала эта надменная, тупая компания, представлявшая так называемый "немецкий дух"", — напишет он впоследствии.

Снова ранение. Несколько мучительных месяцев в кёнигсбергском госпитале.

У его койки — сестра милосердия. Из-под крахмальной косынки смотрят умные, заботливые глаза. Однажды, в ночное дежурство девушки, Рихард поделился с ней своими мыслями. И не только нашел отклик на душевные муки впервые узнал от сестры милосердия, что существует учение, осмысливающее развитие общества, причины возникновения войн, противоречий между классами, между трудом и капиталом.

Оказалось, что сестра милосердия и ее отец, врач этого же госпиталя, были членами революционного, независимого, крыла социал-демократической партии. Девушка познакомила Рихарда со своим отцом. С тех пор они втроем вели долгие беседы о революционном движении в Германии.

Свой путь к марксизму Рихард начал, по его словам, в кёнигсбергском госпитале, куда он попал в марте 1916 года после тяжелого ранения осколком снаряда. Санитары подобрали его на поле боя, висевшим на колючей проволоке противотанкового заграждения. Хирурги спасли Зорге жизнь и сохранили левую ногу, укоротив ее на два с половиной сантиметра.

В госпитальной палате буквально день и ночь кипели политические дискуссии. Люди, вопреки физическим страданиям или для того, чтобы утолить боль, старались больше читать, отвлекаться от тяжелых мыслей о "жизни и смерти".

"Я читал Энгельса, а затем Маркса, изучал каждую книгу, какую мог только достать. Я изучал так же врагов Маркса и Энгельса, которые бросали вызов их теоретическим, философским и экономическим построениям, рылся во всей истории рабочего движения в Германии и остальной части мира. За несколько месяцев я приобрел основные познания о Марксе и началах практического образа мышления".

Но главным для себя Рихард считал тогда необходимость разобраться в сущности и характере империалистических войн, и не только разобраться, но и участвовать в устранении причин бессмысленного саморазрушения, бесконечного повторения войн в Европе. И этот последний вопрос казался ему более фундаментальным, нежели окончание любой текущей войны.

"Мы не были настолько трусливы, чтобы бояться ее продолжения…". Не в этом дело… "Мы слишком хорошо знали, что простой отказ от вооруженной борьбы лишь предоставлял бы врагам Германии свободу рук для осуществления их империалистических замыслов. Решения многих вопросов мы не могли найти и были слишком далеки от движения левых сил в Германии и других странах".

В одной из принесенных медсестрой книг — издании писем Карла Маркса и Фридриха Энгельса — Рихард обратил внимание на имя одного из их адресатов: Фридрих Зорге.

Еще в детстве в семье Рихарда вспоминали о деде и двух его братьях по отцовской линии — людях, чьи судьбы были окутаны легендами. Об этих родичах одни говорили с гордостью, а другие — недоброжелательно: их жизненные пути расходились с бюргерско-предпринимательской стезей, которой, как полагал отец Рихарда, следовало идти истинному немцу. Все три брата участвовали в революции 1848 года. Особенно активным был Фридрих Адольф Зорге, двоюродный дед Рихарда. Он сражался волонтером в добровольческом батальоне революционной Пфальцской армии против войск, направленных прусским королем Фридрихом Вильгельмом IV для подавления восставших Бадена и Пфальца. В этот период он и познакомился с Фридрихом Энгельсом. После разгрома революционных отрядов Фридрих Адольф Зорге скрывался в Швейцарии, Бельгии, эмигрировал в Англию, затем в Америку. В Нью-Йорке немецкие эмигранты основали Коммунистический клуб. Фридрих Адольф был избран его председателем. Клуб присоединился к созданному Карлом Марксом Международному товариществу рабочих. Фридрих Зорге получил от Генерального совета мандат, в котором говорилось: "Рекомендуем г-на Зорге всем друзьям Международного товарищества рабочих и вместе с тем уполномочиваем его действовать от имени и в интересах этого Товарищества". Мандат был подписан: "Карл Маркс, секретарь для Германии". Двоюродный дед был организатором американской секции I Интернационала, избирался секретарем его Генерального совета.

В будущем, в 1941-м, мандат деда-коминтерновца станет криминалом в политическом деле против Рихарда Зорге в Токио.

Однако в памяти Рихарда, вплоть до этих месяцев, проведенных на госпитальной койке, дед и его братья оставались легендарными личностями, подобно мифическим Прометею или братьям Диоскурам. И только теперь, углубившись в книги, Рихард понял, что Фридрих Адольф Зорге стоял у истоков революционного учения, которое должно было преобразить этот мир. Рихард мог гордиться своей родословной. И он гордился ею.