Аполлон Коринфский - Народная Русь Страница 10

На этих девяти предложенных царь-Володимиром вопросах — как на девяти китах — стоят-держатся все основы мира. Но не смутился царь Давыд Евсеевич, — на то он и был не только мудрый, а даже «перемудрый», — не задумавшись, ответил спрашивающему на каждое его слово вопросное. «А ты гой еси, Володумир царь, Володумир царь Володумирович!» — возговорил он: «Ино эта книга не малая, высока книга сороку сажень, на руках держать — не сдержать будет, а письма в книге не прочесть будет, а читать книгу ее некому. А сама книга распечаталась, слова Божий прочиталися. Я скажу, братцы, да по памяти, я по памяти, как по грамоте. У нас белый свет взят от Господа. Солнце красное от лица Божия, млад-светел месяц от грудей его, зори белыя от очей Божиих, звезды частыя — то от риз Его, ветры буйные от Свята-Духа, мир-народ Божий от Адамия, кости крепкия взяты от камени, телеса наши от сырой земли»… В приведенном ответе явственно слышится отголосок народного обожествления видимой природы. И теперь она еще живет и дышит каждым проявлением своего существования, обступая призраками древнеязыческих — злых и добрых, темных и светлых — божеств пахаря-хлебороба, думающего не об одном только хлебе насущном. А в дохристианскую пору — что ни шаг, то и могущественный дух восставал перед устремленным в глубь жизни суеверным взором отдаленных пращуров народной Руси наших дней.

Небо является теперь, в представлении народа, престолом Божиим, а земля — подножием ног Его. В седые же времена, затонувшие в затуманенной бездне далеких веков, и Небо-Сварог, и Мать-Сыра-Земля представляли собою великих богов, с бытием которых неразрывными узами было связано все существование миров небесного и земного, и от воли которых зависели жизнь и смерть, счастье и горе человека — этой ничтожной песчинки мироздания, возомнившей себя царем природы.

Небо славяно-русских народных сказаний о богах — светлый прабог, отец и полновластный владыка вселенной; земля — праматерь. В этом — их великая связь, от которой, как лучи от — солнца, расходятся во все стороны света белого причины всех других явлений бытия и небытия. Как видимый всем дивный, сверкающий звездами шатер небесный охватывает-прикрывает своей ризою все пределы земные, — так и древний прабог народа русского обнимал и прикрывал собой все существующее в поднебесном мире. Светила небесные — солнце, месяц и все тьмы-тем неисчислимой россыпи звездной — считались его детьми, созданными им от своей плоти и крови. Солнце, согревающее все живое лучами, солнце, приобщающее темную землю к свету небесному, пресветлое солнце — это светило светил — звалось в языческой Руси Даждьбогом, сыном Небу-Сварогу приходилось. «И после (Сварога) царствовал сынъ его именемъ Солнце, его же наричают Даждьбог… Солнце-царь, сын Сварогов, еже есть Даждьбог, бе бо муж силен»… — говорится об этом в Ипатьевской[10] летописи. Обожествляя пресветлое солнце, народ русский величает его самыми ласковыми, самыми очестливыми именами. Оно является в его выработанном тысячелетиями мировоззрении добрым и многомилостивым, праведным и нелицеприятным заботником обо всем мире живых. Ниспосылая тепло и свет, осыпая мир щедрыми дарами своего непостижимого для смертных могущества, оплодотворяя не только землю, но и недра земные, оно является в то же самое время и грозным судьею-карателем всякой темной силы-нечисти и всех ее пресмыкающихся по земле слуг, нечестивых приспешников кривды. Может солнце счастливить своими благодеяниями, но в его непобедимой власти — и обездолить засухой, неурожаем и моровыми поветриями, от которых не отчитаться никакими причетами, которых не заклясть никакими заговорами-заклятиями — кроме обращенных из глубины стихийного сердца народного все к нему же — к пресветлому, всеправедному, всемогущему солнцу красному (=прекрасному).

Нет для солнца ни богатых, ни бедных, — всем одинаково разливает-раздает оно свои дары и кары: проходят перед его светлыми очами — по народному, пережившему века слову — только праведные и нечестивые. Нет для суеверного русского люда клятвы верней-страшнее клятвенного упоминания имени этого прекрасного светила. «Красна-солнышка не взвидать!» — осеняясь крестным знамением, произносит клянущийся пахарь, и крепко правдою слово его. «Ото всех уйдешь кривыми путями-дорогами, только не от очей солнечных», «Никто не найдет кривду, а солнышко красное выведет и ее на свежую воду!», «Человек целый век правды ищет, да не находит, а стоит выйти на небо солнышку, — только глянет, и правда — перед ним!» — говорит русский народ.

Исследователем воззрений славян на природу — в первом томе его замечательного труда, положительно открывшего глаза изучению отечественного народоведения и народопонимания, записан любопытный простодушный сказ о каре Божией за непочтительность к Солнцу. Это было давно, — гласит он, — у Бога еще не было солнца на небе, и люди жили впотемках. Но вот, когда Бог выпустил из-за пазухи солнце, дались все диву, смотрят на солнышко и ума не приложат…А пуще — бабы! Повынесли они решета, давай набирать света, чтоб внести в хаты да там посветить; хаты еще без окон строились. Поднимут решето к солнцу, оно будто и наберется света полным-полно, через край льется, а только что в хату — и нет ничего! А Божье солнышко все выше да выше подымается, уж припекать стало. Вздурели бабы, сильно притомились за работой, хоть света и не добыли, а тут еще сверху жжет — и вышло такое окаянство: начали на солнце плевать. Бог прогневался и превратил нечестивых в камень…

Воображение предков народа-пахаря, обожествляя животворное светило дня, отвело ему и особое жилище, куда оно удалялось на отдых после дневных трудов. Это жилище было, однако, не на западе, открывающем солнцу объятия перед наступлением ночи — этой темной стихии древнего Чернобога, а на востоке, в волшебном царстве Белбога, олицетворявшего собою стихию света-дня. Там, по народному сказанию, стоял дивный дворец солнца, весь построенный из чистого золота, каменьями-самоцветами разукрашенный. Вокруг дворца рос густой сад, все — яблони с золотыми яблоками; распевали в этом саду жар-птицы. Посредине дворца высился алмазный, покрытый пурпуром престол, на котором и отдыхало красное солнышко, скрывавшееся от темневшей земли. Каждым утром садилось оно в свою лучезарную колесницу и выезжало — светоносное — на белых, огнедышащих конях на свой небесный, проложенный тысячелетиями путь, неся миру благотворный свет и светлую радость. На Иванов день, когда оно, достигнув высшей точки стояния, поворачивается с лета на зиму, выезд солнца совершался с особой торжественностью: в колесницу впрягались не белые кони, а серебряный, золотой да бриллиантовый.

У словаков[11], западных родичей русского народа, существует: следующая сказка, изображающая в лицах смену времен года — борьбою двух враждебных стихий: весеннего освободителя солнца и его зимнего похитчика, — причем первый представляется воплощением всего светлого-доброго, а последний — прообразом темного зла. Здесь понятия о боге-солнце и боге-громовнике сливались воедино, и борьба стихий проявлялась в гулком грохоте летней грозы. Выходили, по словам сказки, на небесный простор два богатыря-соперника, бросались друг на друга с мечами-кладенцами… Длилась борьба, раздавался звон сшибавшихся друг с другом мечей, но не гнулась победа ни на ту, ни на эту сторону. Тогда кидали враги на небесную путину свое оружие. «Обернемся лучше колесами да и покатимся с небесной горы!» — предложил богатырь-весна своему ворогу: «Чье колесо будет разбито — тот и побежден будет!» Согласился богатырь-зима… Полетели-покатились с гор-горы оба соперника колесами яркими. И вот — налетело, ударилось колесо-весна об колесо-зиму, — налетело, раздробило его. Но не сдался противник, не сдался — из колеса добрым молодцем перекинулся, — стоит, а сам насмехается: «Не взяла твоя сила! Не раздробил ты меня, а только пальцы на ногах придавил!.. Обернемся-ка, брат, лучше в огонь-полымя, я — в белое, ты — в красное! Чье пламя осилит, тот над другим и верх взял!..»

И вот — обернулись враги-соперники в два пламени, и принялись они друг друга палить, — жгут-палят, осилить один другого не могут… Шел-проходил той дорогой прохожий — старый нищий с длинной седою бородой. Взмолилось к убогому белое пламя: «Старик! Принеси воды, залей красное пламя! Я тебе грош дам!» — «Не носи ему, принеси мне, я тебе червонец подарю, — только залей ты белое!» — перебило врага красное пламя. Червонец — не грошу медному чета: и залил старик пламя похитчика весеннего солнца… На том и сказке — конец. С этой сказкой стоит в несомненной связи соблюдающийся до сих пор на Руси обычай — скатывания горящего колеса с горы в ночь под Иванов день (с-23-го на 24-е июня).

Немало пословиц, поговорок и различных присловий приурочено народной молвью крылатою к светилу светил небесных, пригревающему землю-кормилицу. Представляет его народ, даже и отрешившись от всяких призраков языческого суеверия, живым, одушевленным, все живящим и все одушевляющим. Как и человек — ходит оно, садится и встает; как и человек — оно веселится-радуется («играет») и слезится-плачет (дождь сквозь солнце), отуманивается грусть-тоскою, закрываясь тучами. Зимой, в морозную пору, станет ему невмоготу студено, наденет оно рукавицы да наушники, — знай себе идет путем-дорогою, с «пасолнцами», ложными солнцами[12], по бокам… «Не пугай, зима, весна придет! Не страши, непогода, солнышко ведет ведрышко!» — так говорит народ-краснослов, а сам приговаривает: «Взойдет красно солнце — прощай, светел месяц!", «Взойдет солнышко и над нашими воротами, нечего ночью грозиться!», «Что мне золото — светило бы солнышко!», «Без милова не прожить, без солнышка не пробыть!» Хотя, по народному слову, солнышко и светит-сияет «на благие и злые», но из тех же уст вылетели на светлорусский простор речения: «На весь мир и солнышку не угреть!», «И красное солнышко на всех не угождает!» и т. п.