Олег Вишлёв - Сталин и Гитлер. Кто кого обманул Страница 10

В связи с вышесказанным нельзя не привести и еще один аргумент. Готовить нападение на Германию в условиях, когда назревал, как того опасались в Москве, англо-германский компромисс, а советско-английские отношения находились на критическом уровне (в мае 1941 г. англичане вернулись даже к планам нанесения бомбовых ударов по нефтяным центрам советского Закавказья[161]), означало бы для СССР не только отказаться от выгод, которые давал ему статус нейтрального государства, и навязать себе войну с очень сильным и опасным противником, но и стимулировать примирение между Берлином и Лондоном. В результате могло случиться, что СССР пришлось бы вести войну не только против Германии и Тройственного пакта, но и против более широкой коалиции государств[162]. Нападать на Германию, учитывая далеко непростые международные последствия, который мог иметь такой шаг, означало бы для СССР пуститься в опаснейшую авантюру. Авантюризм же отнюдь не был свойствен тогдашним обитателям Кремля. Советское руководство проводило очень осторожный, расчетливый курс, цель которого состояла в том, чтобы оставаться вне империалистической войны, не допустить межимпериалистического сговора, направленного против СССР, использовать противоречия между капиталистическими державами в интересах советского государства.

И все же, принимая решение о выдвижении дополнительных войск на запад, советское руководство пока что не исключало возможность развития событий в желательном для него направлении. Неслучайно Жуков отмечал в своих воспоминаниях, что это выдвижение было начато «на всякий случай»[163]. Оно имело по существу демонстративный характер (что было подчеркнуто упоминавшимся выше запретом для иностранцев на поездки в западные районы СССР) и являлось не только мерой предосторожности, но и грозным предостережением в адрес Берлина. Однако дальнейшее развитие событий перечеркнуло надежды Кремля на возможность увязания Германии в войне на Ближнем Востоке и в Средиземноморье.

К концу мая 1941 г. Москве стало окончательно ясно, что германского удара в этом регионе не последует. Турция не дала германскому правительству согласия на транспортировку вооружений в Ирак через свою территорию[164]. Иран, несмотря на настойчивые просьбы Берлина, отказался поставлять в Ирак авиационный бензин, в результате чего германская авиагруппа, базировавшаяся на иракской территории, оказалась небоеспособной[165]. 27 мая 1941 г. англичане, развернув наступление, вышли на подступы к Багдаду. Иракское правительство приготовилось покинуть страну, а немцы начали эвакуировать свой персонал[166].

Ситуация на других театрах военных действий также круто изменилась. Все свидетельствовало о том, что Германия и Италия вряд ли могут рассчитывать в ближайшее время на успех в войне против англичан. В Северной Африке наступление группы Роммеля захлебнулось. В Восточной Африке британские войска нанесли поражение итальянцам и 18 мая 1941 г. вынудили капитулировать остатки их экспедиционного корпуса. В ходе «битвы за Атлантику» Германии был нанесен чрезвычайно тяжелый удар — 27 мая 1941 г. англичане потопили линкор «Бисмарк» — гордость и надежду германского военно-морского флота[167]. Данный факт свидетельствовал о том, что захватить стратегическую инициативу в борьбе за атлантические коммуникации Берлину не удается. Наконец, начатая германским командованием 20 мая 1941 г. операция по овладению о. Крит с помощью воздушного десанта, в ходе которой потери вермахта убитыми в два с лишним раза превысили потери, понесенные им за время всего балканского похода, ясно показала, что ни о каком захвате немцами с воздуха стратегически важных центров на Ближнем Востоке, а тем более в Англии, о чем до этого было так много разговоров, не может быть и речи.

К концу мая в войне на западе начали явно просматриваться признаки стагнации, что усилило в Москве опасения относительно возможности достижения англо-германского соглашения. Вдобавок к этому в двадцатых числах мая советское правительство получило из Лондона сообщение, в котором говорилось, что британский кабинет министров обсудил предложения Гесса о заключении мира между Германией и Великобританией и рекомендовал продолжить переговоры с ним на более высоком уровне, подключив к ним лорда- канцлера Дж. Саймона, известного сторонника идеи сотрудничества между Лондоном и Берлином. Сообщалось также, что предполагается встреча Гесса с Черчиллем[168]. О возможности поворота в англо-германских отношениях говорило и то, что с 11 мая 1941 г., т.е. с началом миссии Гесса, германская авиация прекратила массированные налеты на города Великобритании[169]. Все это свидетельствовало об изменении ситуации в опасном для СССР направлении. 27 мая 1941 г. командование Красной Армии по согласованию с политическим руководством отдало приказ западным приграничным округам «о строительстве в срочном порядке полевых фронтовых командных пунктов»[170].

Стратегическое решение Гитлера

Говоря о факторах, порождавших у правительства СССР какое-то время надежды на то, что войны с Германией может и не быть, нельзя не сказать об ошибочной оценке Кремлем ситуации в правящих верхах рейха. Агентурные донесения, поступавшие из посольства СССР в Берлине в министерство иностранных дел Германии, свидетельствуют: в мае—июне 1941 г. в Москве полагали, что в нацистском руководстве произошел раскол и идет борьба по вопросам внешней политики. По мнению Кремля, влиятельные круги нацистской партии, рупором которых являлись Гесс и Й. Геббельс, командование вермахта во главе с В. Кейтелем и «люфтваффе» во главе с Г. Герингом, а также СС и его рейхсфюрер Г. Гиммлер настаивали на примирении с Англией и выступлении против Советского Союза[171]. В противовес им министерство иностранных дел во главе с Риббентропом и германский дипломатический корпус[172], командование военно-морскими силами, многие представители деловых кругов выступали якобы за сохранение мира с СССР. Согласно сообщению, полученному 27 мая 1941 г. советским посольством в Берлине, Риббентроп, высказываясь за продолжение курса на развитие сотрудничества с Советским Союзом, якобы даже заявил: «Я не позволю оказывать влияние на мою политику всякому, кто преследует собственные интересы»[173].

Что касается позиции самого Гитлера, то сообщения из Берлина, которые в мае—июне 1941 г. получала Москва, были весьма противоречивыми. В одних донесениях указывалось на непоколебимую решимость Гитлера начать войну против СССР[174], в других говорилось о его намерении предложить Советскому Союзу более тесное сотрудничество[175], в третьих отмечалось, что в «русском вопросе» он занимает неопределенную, колеблющуюся позицию и даже в беседах со своими ближайшими сотрудниками обходит его «полным молчанием»[176]. Последнее, казалось, подтверждала и программная речь Гитлера в рейхстаге 4 мая 1941 г., в которой об СССР не было сказано ни слова[177].

«Противоборство» в политических верхах рейха двух линий и отсутствие ясного представления о позиции Гитлера побуждало советское правительство действовать предельно осторожно, чтобы не допустить изменения баланса сил в Берлине в пользу сторонников войны против СССР.

Сообщение ТАСС от 13 июня 1941 года

На дипломатическом уровне в отношениях между СССР и Германией царило, казалось, полное затишье. Обе стороны упорно делали вид, что ничего существенного не происходит. Германская пресса корректно высказывалась о СССР, а советская пресса не менее корректно о Германии. Лидеры обоих государств не делали никаких заявлений, которые позволяли бы судить об изменении их курса и атмосферы советско-германских отношений. Показательным было и то, что вплоть до 21 июня 1941 г. визиты посла СССР в Берлине Деканозова в министерство иностранных дел Германии и германского посла в СССР Шуленбурга в НКИД СССР носили по преимуществу чисто протокольный характер. Ни тот, ни другой в беседах с чиновниками внешнеполитических ведомств не затрагивали принципиальные проблемы двусторонних отношений. Обсуждались лишь мелкие текущие вопросы: маркировка отдельных участков советско-германской границы, компенсация за суда прибалтийских государств, удерживае- мые рейхом, выполнение Германией договорных поставок угля в СССР, строительство бомбоубежища на территории советского посольства в Берлине и т.п.[178]

Обе стороны явно занимали выжидательную позицию, что было, в общем-то, объяснимо. Поведение германского руководства определялось целями его политики в отношении СССР. Москва же ожидала, что с инициативой проведения переговоров выступят немцы. Они первыми начали стягивать войска к границе, и потому советское правительство вправе было надеяться, что они дадут объяснение своим действиям. Брать инициативу проведения переговоров на себя, полагали в Кремле, не только неуместно (СССР не являлся виновником осложнения отношений), но и нежелательно. Такой шаг СССР мог быть истолкован как свидетельство его военной слабости.