Коллектив авторов История - Всемирная история: в 6 томах. Том 3: Мир в раннее Новое время Страница 10

Перспективнее был переход к более рентабельным формам хозяйства, требующим меньших трудовых затрат. Отсюда распространение пастбищного скотоводства, разведение технических культур (вайды, хмеля, тутовника и т. д.), успехи пригородного огородничества. Конечно, речь шла лишь о тенденции, и большинство крестьян по-прежнему выращивали рожь, ячмень и пшеницу (разве что больше чем раньше ориентируясь на рынок). Однако тенденция эта была выражена достаточно для того, чтобы по морю стали ввозить недостающее зерно из земель Центральной и Восточной Европы. В дальнейшем вывоз на Запад станет определять путь развития этих земель, где основными поставщиками товарного зерна окажутся помещики. Пока же XV в. можно называть «золотым веком европейского крестьянства». К востоку от Эльбы еще не успело развернуться «второе издание крепостничества», а к западу процесс огораживания общинных пастбищ только начался, каталонские крестьяне-ременсы уже добились свободы, повсюду промыслы и надомная работа давали крестьянам возможность дополнительного заработка.

Перед крестьянами не были закрыты пути социального возвышения. Сельский ткач Ганс Фуггер пришел в Аугсбург продавать свои ткани, да так и остался в городе. Женился, приобрел дом, открыл торговлю бумазеей. Его дети занимались поставками сырья, закупаемого через Венецию для ткачей Аугсбурга и Ульма, его внуки в трудную минуту ссужали деньгами и нарядами императора Фридриха III и его сына Максимилиана, а правнук Ганса Фуггера, обретя гербы и дворянство, получил монополию на продажу серебра тирольских копей. Владея множеством шахт по всей Германии, он стал богатейшим банкиром Европы, оплатившим избрание императором Карла V.

Писать общую историю Европы того времени — значит утверждать взаимоисключающие вещи. Распространение огнестрельного оружия и успехи сомкнутого строя швейцарцев подрывали позиции рыцарства. Но это был век наивысшего расцвета рыцарской культуры, великолепия турниров и утонченной геральдики. Новые рыцарские доспехи обеспечивали гибкость движений и защищали от пуль.

Справедливо много говорят об успехах централизованных государств, видя за этой силой будущее. Но ведь XV в. был еще и «эпохой уний», временем подъема «композитарных монархий». Могущество городских республик, вольных городов и городских союзов достигло апогея. Города (более эффективно, чем королевства) проводили социальную, экономическую и даже «экологическую» политику; хорошим примером является рачительное отношение Нюрнберга, центра металлургии, к своим лесным угодьям — лесам св. Зебальда и св. Лаврентия.

Все отмечают успехи ренессансного индивидуализма, накопление научных знаний, растущую секуляризацию общественного сознания, всеобщее недовольство церковью. Но это был также период религиозного подъема, духовных исканий, расцвета религиозных братств, создания новых орденов. Когда с негодованием пишут о беспрецедентных масштабах торговли реликвиями и индульгенциями, забывают о том, что без спроса не бывает предложения, и люди того времени остро нуждались как в реальном обладании святыми мощами, так и в гарантиях облегчения мук чистилища.

Эпоха Ренессанса и «осень Средневековья» — это не только взлет европейского искусства и духовных исканий, но и нарастание религиозной нетерпимости, «охота на ведьм», опустошительные войны, мятежи, жестокость, массовые фобии и суеверия. Тем не менее Запад демонстрировал удивительный запас прочности, гибкость и способность решать сложнейшие задачи, не прибегая к политической консолидации.

Если Европа была столь сильна, то не являются ли утверждения о подвиге народов, заслонивших собой Запад от турок, не более чем удобным мифом национальной историографии — сербской, болгарской, румынской? Фактор времени был очень важен — и он работал не в пользу Османской империи. Армия Сулеймана Великолепного, осадившего Вену, была сильна как никогда. Но и противостоявшая ему Европа оказалась сильнее, чем век назад. Хотя она не стала единой: союзниками султана побывали и французский король, и венецианский дож, а Лютер писал: «Сражаться против турок — все равно, что выступать против Господа, который уготовил нам розги за грехи». Европа опиралась на богатство складывавшегося мирового рынка. Португальцы уже доставляли пряности и другие восточные товары в Европу, минуя Османскую империю, чем сокращали доходы последней и оттягивали ее морские силы на юг. Туркам приходилось воевать и на востоке, где европейцы пытались вооружить Сефевидов пушками. В Австрии Сулейман столкнулся с неплохой артиллерией и новыми видами вооружения (он с удивлением созерцал трофейные сплошные доспехи нового образца, не сковывавшие движений рыцаря). Действия дисциплинированной армии эрцгерцога также впечатлили султана. Но главным было то, что неумолимые законы денежной экономики, действие которых ускорялось влиянием Запада, уже начали подтачивать устои османского порядка.

Сквозь удивительную пестроту цивилизаций и хитросплетения исторических случайностей проступали процессы, имевшие схожий вектор. Попробуем назвать некоторые общие для XV в. тенденции:

— Это период бурного развития денежной экономики, особенно на Дальнем Востоке, в латинской Европе, регионах, омываемых Индийским океаном. Вероятно, это стало результатом действия механизмов, запущенных давно, но к XV в. многократно усиленных кумулятивным эффектом от начавшегося процесса складывания межрегиональных товарных связей.

— Становилась очевидной определяющая роль морской торговли, что вело к упадку традиционных сухопутных путей и, как следствие, к упадку стран, по которым проходили эти пути. Впрочем, зависимость и здесь была кольцевой — политические неурядицы давали обычно первый импульс к поиску обходных, главным образом морских, маршрутов.

— Процессы, порождаемые развитием денежной экономики, имели важные социальные последствия, воспринимаемые, как правило, с негодованием. Купцов, менял, ростовщиков ненавидели почти везде. Конечно, где-нибудь на Окинаве, на Малабарском побережье или в ганзейских городах дела могли обстоять иначе, но это были исключения, лишь подтверждавшие правило. Эквиваленты русской поговорки: «от трудов праведных не наживешь палат каменных», — звучали на многих языках. Разница заключалась в возможностях власти ограничивать, а то и вовсе блокировать социальные последствия развития товарно-денежных отношений.

К XV в. большинство регионов Мир-Системы были ослаблены пандемиями, которые иногда возвращались и в этом столетии. Сохранившиеся кадастры и налоговые описи (Китай, Египет, некоторые европейские страны) свидетельствуют о существенной убыли населения от эпидемий и войн и о постепенном восстановлении докризисного уровня во второй половине века. Рабочие руки были дороги. «Золотой век крестьянства» наступил не только на Западе, но и на Руси и в Китае. Социальная мобильность была сравнительно высока. К тому же рента, взимаемая сеньорами, имела тенденцию к сокращению, что приводило крестьян к поиску иных доходов, зачастую связанных с развитием товарно-денежных отношений.

— Люди продолжали высоко ценить существующие каноны и традиции, доводя до совершенства методы комментирования священных авторитетов, и искали в древности, реальной или вымышленной, новые источники вдохновения. Но при этом охотно заимствовали чужое знание, особенно если речь шла об инновациях технического характера. Небывалая плотность различного рода изобретений и усовершенствований не могла не привести к переменам в социальной жизни, а затем и в мировоззрении. Происходила и очевидная демократизация знания, оно переставало быть монополизированным узкой группой высокоученых профессионалов.

Для большинства регионов Мир-Системы XV столетие стало эпохой интенсивных духовных исканий. Человек этой эпохи даже в доведенном до предела ритуализме, не говоря уже о мистических течениях, искал новые пути спасения, не довольствуясь прежними образцами. Одни пытались переосмыслить древнюю традицию с помощью новых знаний, другие стремились к синтезу различных религиозных и философских систем, третьи подчеркивали необходимость углубленного личного мистического опыта. Упование на поиски индивидуального духовного пути спасения ставило под вопрос необходимость посредников между человеком и Богом (или Абсолютом). Повсюду вспыхивали споры о пользе или вреде стяжания священнослужителями земных богатств. Нельзя напрямую связывать успехи денежной экономики с новыми культурными исканиями, но то, что духовными учителями становились главным образом выходцы из городских, торгово-ремесленных слоев по меньшей мере символично.

Духовные искания, новое отношение к знанию и культуре изменяли лингвистическую ситуацию за счет расцвета «народных» языков. Если в Корее хангыль теснит ханча при прямой поддержке Седжона Великого, то байхуа отвоевывал позиции у классического языка вэньянь скорее по недосмотру китайских властей. Гуджарати, декани, бенгали, да и фарси, как язык индийских парсов, укрепляли свои позиции, нарушая монополию древних языков на трактовку священных сюжетов. На тюркских языках трактовались литературные, исторические и религиозно-философские сюжеты, что доказывало их право на существование наряду с арабским и персидским языками. Позиции латыни в Европе оставались сильны, что не мешало подъему «народных» языков, на которые иногда переводили Священное Писание. Странным образом итогом неспокойного XV в. стала кристаллизация основных этнокультурных и этнополитических общностей, которые сохранятся до настоящего времени.