Евгений Тарле - Бородино Страница 10

Гибель Багратиона совпала с тем моментом, когда Наполеон направил на атаку флешей уже почти в три раза больше орудий, чем до сих пор, уже не 150, а больше 400 пушек. Когда в Багратиона попал осколок ядра, раздробившего берцовую кость,- он, зная, как может смутить солдат ранение их любимца, пытался некоторое время скрыть свою рану, но кровь заливала его и лилась на землю. Он стал молча валиться с лошади. Его унесли. Левое крыло несколько подалось назад, но продолжало биться с прежним мужеством: жажда мести за погибающего раненого героя охватила солдат. Кирасир Адрианов, прислуживавший Багратиону во время битвы, подбежал к носилкам и крикнул: «Ваше сиятельство, вас везут лечить, во мне вам уже нет надобности!» Прокричав это, Адрианов, как передают очевидцы, «в виду тысяч, пустился, как стрела, мгновенно врезался в ряды неприятелей и, поразив многих, пал мертвым».

Еще далеко было до конца сражения, но какой-то непосредственный и верный инстинкт говорил русским участникам и наблюдателям борьбы за Багратионовы флеши, что французские потери на русском левом фланге и у деревни Семеновской решительно никакой «победой» в этом месте не могут быть возмещены. Вот что видел и слышал участник и правдивейший наблюдатель, военный инженер Богданов: «Трепетное чувство сильных впечатлений и вместе величественное начало центральной битвы представило поразительное зрелище. С двух батарей у деревни Горки, по всей линии 6 и 7 корпусов, до деревни Семеновской, поднялся беловатыми клубами дым от многочисленной артиллерии, и все это в момент слилось в один неумолкаемый гром с огнем левого фланга. Все вокруг нас покрылось, в полном смысле слова, облаками густого дыма; ничего нельзя было видеть. Общий непрерывный гул грома, вой и свист бесчисленных снарядов колебали воздух, земля дрожала. Трудно определить время нашего напряженного состояния, не знаю, что совершается около нас и за нами? Явление редкое, небывалое! До тысячи орудий с обеих сторон гремели, и более 150 тысяч воинов сражались на каком-нибудь четырехверстовом протяжении, считая от деревни Горок до Утицы. История народов и по настоящее время не вписывала еще новой страницы о битве, подобной при Бородине, по числу павших воинов. Но странное, изумительное и непонятное дело: на четырех верстах неумолкаемого грома, яростном наступлении с одной и героической защиты с другой стороны, вдруг, как бы по мановению условного знака какой-либо силы, псе смолкло, слышны были лишь одни победные клики. Два полка нашей кавалерии в этот момент бурно мчались среди нестройной толпы бегущего неприятеля, нанося смерть и конечное поражение».

Пока шел бой за флеши и за Семеновское, еще невозможно было дать себе приблизительно отчет о чудовищных потерях неприятеля: «Маршал Даву, наступая на укрепления левого фланга у деревни Семеновской, был два раза отброшен с большими потерями к лесу.

Ней спешит присоединить к нему свои войска, и оба маршала, пользуясь превосходством числа сил, поддерживаемые кавалерией и громом многочисленных пушек, три раза входили в промежуток укреплений, и солдаты их, падая под сосредоточенным жестоким картечным и ружейным огнем, умирали под русскими штыками. Твердость, укрепленная верой доблестных наших воинов, выдержала все три напора громадных сил неприятеля, который мужественно отбит подоспевшими к этому времени на подкрепление всего корпуса генерала Багговута, и каждый раз прогоняем был к лесу. Но и мы не остались без потери многих храбрых. Князь Багратион и генерал Тучков 1-й получили смертельные раны. Начальник артиллерии граф Кутайсов убит».

Русский участник боя и очень умный, проницательный и осторожный наблюдатель генерал-лейтенант Богданов вспоминает в своих рукописных заметках, как Наполеон боялся ночью перед Бородинским боем лишь одного: как бы русские не уклонились от сражения, и для него роковой просчет Наполеона был очевиден уже теперь, после первых же часов кровавой схватки: «Едва густые облака порохового дыма, тихо поднимаясь, открыли горизонт; какое ужасающее зрелище представилось глазам, вся площадь от укрепления до ручья Семеновского и реки Колочи была покрыта трупами врагов; на волчьих ямах лежали груды перемешанных людей и лошадей. Неприятель в общем наступлении понес, как видно, громадные потери своих сил. Вся местность пред деревнею Семеновскою, в кустарниках до леса, среди, люнетов и далее влево от них, по свидетельству очевидцев, устлана была сплошь телами. Здесь, видимо, пробил последний час могуществу гордого притеснителя народов и указал начало его падения»23.

Как глубоко правдиво и проницательно это суждение человека, лишь случайно уцелевшего среди ужасов Багратионовых флешей, Семеновского и Утицы! Он ясно понял уже тогда, на месте еще не окончившегося побоища, что после таких потерь у неприятеля быть победы не может никак, т. е. настоящей победы, той, за которой он гнался два с половиной месяца от Немана до Шевардина.

После гибели Багратиона в командование силами 2-й армии вступил Коновницын, который и отвел войска к деревне Семеновской. Французы заняли флеши и стали укрепляться в них. Коновницын мог бы возобновить борьбу, прося только нужных подкреплений. Но, как сказано, Кутузов не считал нужным удовлетворить явственное стремление неприятеля разыгрывать здесь «генеральную битву» и не только отказал Коновницыну, но и назначил вместо него командиром осиротевшей 2-й армии Александра Вюртембергского. Александр Вюртембергский поддержал просьбу Коновницына. Тогда Кутузов немедленно заменил и его и приказал Дохтурову принять командование над всеми силами тяжко раненного и унесенного с поля битвы Багратиона. Кутузов предвидел то, что упускали из вида многие, даже очень талантливые и доблестные генералы, вроде любимца Кутузова - Коновницына, которым гордилась русская армия («Коновницын, ратных честь!»). Старый главнокомандующий ожидал того, что и случилось: после овладения флешами Наполеон уже наметил новое направление главного удара или, точнее, усиление уже с утра происходивших атак на позиции центра русской армии.

Густая масса французских войск получила новое задание: овладеть Курганной высотой, разгромив стоящую там батарею Раевского и стоявшие около нее войска.

Вокруг Курганной высоты разыгрался второй основной акт великого столкновения, которое сначала наполеоновские бюллетени, а затем французские историки как старые, так и новые называют «Бородинской победой», но которое было на самом деле, со всякой сколько-нибудь беспристрастно взвешивающей события точки зрения, подвигом русских вооруженных сил, отнявших у Наполеона то, чем он всегда больше всего дорожил,- стратегическую инициативу, а у его армии былую мощь, которой она еще обладала в значительной степени перед Бородинским сражением,- мощь материальную и моральную. Первым актом наполеоновской трагедии, разыгравшейся на полях Бородина, была кровавая борьба за Багратионовы флеши и за Семеновское, вторым - борьба за Курганную высоту. Если французам (в том числе и последнему по времени из них Луи Мадлэну) угодно называть победой событие, очень приблизившее французскую армию и французскую империю к пропасти, куда они и свалились,- пусть его так называют вопреки очевидности и здравому смыслу. Для русского народа и для русской истории, воссоздавшей его прошлое, Бородино навсегда останется великим торжеством могучего самоотверженного героизма русской армии, русского военного искусства и народного несокрушимого, гордого самосознания. Первым актом великой исторической трагедии, принесшей России такую немеркнущую славу, а напавшему на нее агрессору - в близком будущем такую страшную гибель, была борьба за флеши, вторым - бои на Курганной высоте. Дорого, неимоверно дорого запатили Наполеон и Франция за обладание в течение меньше чем одних суток этими двумя местами…

Войска после ранения Багратиона отведены были Коновницыным от флешей в полном боевом порядке.

Один из главных просчетов Наполеона в течение Бородинского сражения заключался в том, что он явно считал после исчезновения Багратиона и последовавшего отхода русских сил от флешей дело на левом фланге ликвидированным. А на самом деле оно только вступало в новый фазис.

Было уже около часа дня, когда русские возобновили у Семеновских высот бой «страшным громом артиллерии». С обеих сторон гремело до 700 орудий. Вот показания непосредственного участника этого фазиса новой схватки на левом фланге: «Эта поражающая сцена представила новый пир смерти; трупы падали и покрывали прежние жертвы… Русские стройно и мужественно удерживали порядок и свои места; не раз редели колонны наступавших от картечь и пуль, а бесстрашные из них падали от русских штыков!.. Русские полки тоже много теряли своих храбрых, но за всем тем линии их были в грозном положении. Генерал Дохтуров, предводительствуя ими против громадных масс наступавшего неприятеля, исполнил с твердостию и достоинством возложенное на него доверие в столь важном деле; он являлся повсюду, где только была опасность, и войска мужественно удерживали свои места.- Под ним одна лошадь убита, другая ранена. Наполеон долго колебался затруднительным положением от неудавшихся покушений сломить наши линии…»24. Мюрат, король неаполитанский, еще более усердно и неотступно, чем он это делал вместе с Даву и с маршалом Неем в утренние часы перед Багратионовыми флешами, умолял императора двинуть, наконец, гвардию. И Наполеон уже не отвергал эти просьбы с прежней решительностью и нетерпением, он раздумывал и колебался. Но вдруг примчались адъютанты, привезшие совсем неожиданную весть: русская конница появилась у расположения гвардейских полков и атаковала тылы французской армии! Наполеон снова - не в первый и не в последний раз - убедился, что его «перехитрил» тот противник, о котором Суворов говаривал: «Умен, умен! Хитер, хитер!» Не в «хитрости» было дело, а в том, что своим воинским гением, своим проницательным пониманием натуры врага Кутузов учуял, что происходит в эти минуты в уме противника, и решил, что настал момент для смелой и внезапной диверсии.