(Исецкий) Соломон - Ленин и его семья (Ульяновы) Страница 10

Надо отдать справедливость, мой отпор подействовал на Ленина. Он вскочил, стал хлопать меня по плечам, полуобнимая, хихикая и все время повторяя "дорогой мой" и уверяя меня, что, увлеченный спором, самой темой его, забылся и что эти выражения ни в коей мере не должно принимать как желание меня оскорбить...

Тем не менее спор наш прекратился. Я предложил Ленину, состоявшему в то время членом ЦК и редактором нашего фракционного (большевиков) органа "Пролетарий", открыть на страницах его дискуссию на эту тему, сказав, что я немедленно же напишу соответствующую статью с изложением моего взгляда... Он согласился, по-видимому, охотно, но, как дальнейшее покажет, совершенно неискренно.

Скосив свои узенькие татарские глазки в сторону, он ответил, что единолично вполне приветствует мое предложение, он не может ответить от имени журнала, так как, де, "Пролетарий" ведется редакционной коллегией из пяти лиц, но что он лично будет поддерживать мою идею о дискуссии и настоит на помещении моей статьи...

ГЛАВА 9

Ленин характеризует разных известных лиц. - Ленин об Ю. О. Мартове. Ленин об А. Луначарском. - Ленин о М. Горьком. - Ленин о Троцком. - Ленин о В. И. Засулич. - Ленин о Литвинове. - Тифлисская экспроприация. - Литвинов и Мартов; они не сошлись, и что из-за этого произошло. - Ленин о Вересаеве. - Ленин о Воровском. - Ленин о Г. А. Алексинском.

Я заканчиваю описание этого первого приезда Ленина в Брюссель. И в заключение считаю небесполезным для характеристики Ленина привести его отзывы о разных более или менее известных деятелях, сделанные им в это его посещение меня в Брюсселе.

Я выше говорил, что незадолго до его приезда в Брюсселе же читал доклад покойный Юлий Осипович Мартов. И вот, говоря о нем, Ленин с обычными своими ужимками и лукавым видом, сказал мне:

- Хотя Ю. О., как известно, мой большой друг... вернее, бывший друг, но, к сожалению, он великий талмудист мысли, и что к чему - это ему не дано...

О недавно смещенном с поста наркомпроса А. В. Луначарском, который незадолго до него тоже читал доклад в Брюсселе на зыбкую тему романа Арцыбашева "Санин", он говорил не только зло, но и с нескрываемым омерзением, ибо, насколько я знаю, в известных отношениях Ленин был очень чистый человек, с искренней гадливостью относившийся ко всякого рода эксцессам, как пьянство, половая распущенность и пр.

В свой приезд Луначарский тоже гостил у меня и тоже пробыл три-четыре дня. Я хорошо знал его покойного брата, доктора Платона Васильевича, моего товарища по работе (революционной) в Москве и арестованного так же, как и я, 1 марта 1901 года. Естественно поэтому, что я встретил Анатолия Луначарского очень приветливо. Но уже после весьма кратковременного знакомства с ним я раскусил его и понял, что это был хотя внешне и блестящий человек, но совершенно пустой малый и морально очень неразборчивый... Он жил тогда на острове Капри под сенью Горького, о котором он говорил с самым пошлым подобострастием, так же как и об его жене (актрисе М. Ф. Андреевой. - Ред.). Он усиленно уговаривал и меня переехать на Капри, причем все время говорил в таком духе, что вот он вернется на Капри, повидается с Горьким и "главное с Марией Федоровной" и поговорит с ними обо мне и уверен, что они согласятся приютить и меня. Все это говорилось тоном какого-то приживалы... Я просил его весьма определенно не хлопотать, говорил, что с отвращением вспоминаю о Горьком и об его жене...

Но тем не менее вскоре после его отъезда я получил от него письмо, в котором он сообщал, что очень хлопотал обо мне перед Горьким и в конце концов добился и от Горького, а "главное от Марии Федоровны" согласия на то, чтобы я приехал к ним на Капри, и что меня у Горьких на их вилле ждет прекрасная комната и пр.

Конечно, я поспешил ответить ему, что, как я говорил ему при свидании, я не хочу и не могу согласиться на это приглашение и вступить в ряды того хора паразитов, который окружает "великого Горького".

В Брюсселе Луначарский отметился гомерическим пьянством. Так, помню, после одного угощения (пьянство и пр.), данного ему поклонниками, мне пришлось в четыре часа утра увозить его к себе домой грязного, пьяного, скверно ругавшегося и все время лезшего в драку, бившего посуду...

Я рассказал об его брюссельских подвигах Ленину, показал ему письмо Луначарского ко мне с выражением "согласия" Горьких на мой приезд на Капри, и Ленин тут-то и сделал самую беспощадную характеристику своему будущему коллеге по Совнаркому, будущему "министру народного просвещения".

- Это, знаете, настоящий фигляр, не имеющий ничего общего с покойным братом Платоном. По своим убеждениям и литературно-художественным вкусам он мог бы сказать устами Репетилова (персонажа комедии "Горе от ума" А. Грибоедова. - Ред.): "Да, водевиль есть нечто, а прочее все гниль..." Да и в политике он типичный Репетилов: "Шумим, братец, шумим!" Не так давно его укусила муха богоискательства, конечно, так же фиглярно, как весь он фиглярен, то есть просто стал в новую позу. Но, знаете, как тонко посмеялся над ним по этому поводу Плеханов... Это было во время партийного съезда (РСДРП, V (Лондонского) в 1907 г. - Ред.)... Плеханов в кулуарах, конечно, вдруг подходит к нему какими-то кротко-монашескими мелкими шажками, останавливается около него, крестится на него и тоненьким дискантом пропел ему: "Святой отче Анатолий, моли Бога о нас!"...

Скажу прямо - это совершенно грязный тип, кутила и выпивоха, и развратник, на Бога поглядывает, а по земле пошаривает, моральный альфонс, а впрочем, черт его знает, может быть, не только моральный... Подделался к Горькому, поет ему самые пошлые дифирамбы, а того ведь хлебом не корми, лишь пой ему славословие... ну и живет у них на Капри и на их счет... (Несмотря на такое мнение о нем, Ленин назначил его руководителем образования и воспитания русского юношества!. - Авт.).

И тут же, придравшись к этому случаю, Ленин посвятил несколько слов и "великому Горькому".

- Это, доложу я вам, тоже птица... Очень себе на уме, любит деньгу. Ловко сумел воспользоваться добрым Короленкой (В. Г. Короленко, известный русский писатель. - Ред.) и другими, благодаря им взобрался на литературный Олимп, на котором и кочевряжится и с высоты которого ругает направо и налево и грубо оплевывает всех и вся... И, подобно Анатолию Луначарскому, которого он пригрел и возложил на лоно, тоже великий фигляр и фарисей, по русской поговорке: "Спереди благ муж, а сзади всякую шаташеся"... Впрочем, человек он полезный, ибо, правда, из тщеславия, дает деньги на революцию и считает себя так же, как и Шаляпин (Ф. И. Шаляпин, великий русский певец и актер. - Ред.), "преужаснейшим" большевиком...

- А знаете вы его жену, Андрееву? - перебив сам себя, спросил он вдруг меня и на мой утвердительный ответ сказал: - Знаете, у Горького есть один рассказ, где какой-то из его героев, говоря своему товарищу о лешем, так характеризует его: "Леший, вишь, вон он какой - одна тебе ноздря..." - "Как ноздря?" - спрашивает удивленный собеседник.

"Да так... просто ноздря и больше ничего, - вот он каков, леший-то..." Так вот Мария Федоровна похожа именно на горьковского лешего, ха-ха-ха! - и Ленин весело расхохотался, довольный своим, по-моему, действительно метким сравнением.

Очень зло отзывался Ленин и о Троцком, который в те времена мирно прозябал среди меньшевиков, все время - это уже у него было от младых ногтей - крикливо позируя и фиглярничая. Характеристика, сделанная Лениным, была не только зла, но и глубоко верна. Мне она вспоминалась впоследствии, уже в Москве, когда "маршал" Троцкий стал во главе Красной армии и одерживал одну за другой победы, выступая с крикливыми речами "а-ля Наполеон", причем за спиной его стоял не кто иной, как Сталин, в качестве политического комиссара (не называясь официально им), неумный, но напористый и, по отзывам всех, лично знающих его, до самозабвения решительный и отважный человек.

- Чтобы охарактеризовать вам Троцкого, - говорил Ленин, хитро щуря свои глазки с выражением непередаваемого злого лукавства, - я вам расскажу один еврейский анекдот... Богатая еврейка рожает. Богатство сделало ее томной дамой, она кое-как лопочет по-французски. Ну, само собой, для родов приглашен самый знаменитый врач. Роженица лежит и по временам, томно закатывая глаза, стонет, но на французский манер: "О, мон Дье!" (О, мой Бог! - Ред.) Муж ее сидит с доктором в соседней комнате и при каждом стоне тревожно говорит доктору: "Ради Бога, доктор, идите к ней, она так мучается..." Но врач курит сигару и успокаивает, говоря, что он знает, когда он должен вмешаться в дело природы... Это тянется долго. Вдруг из спальной доносится: "Ой, вай мир, гевальт!" (Боже мой! - Ред.). Тогда доктор, сказав "ну, теперь пора", направился в спальную... Вот вспомните мои слова, что как революционер Троцкий - страшный трус, и мне так и кажется, что в решительную минуту его прорвет и он заорет на своем языке "гевальт"...

Мне особенно вспомнилось это пророчество, когда при приближении к Петербургу армии Юденича (в 1919 г. - Ред.) Ленин командировал в Петербург покойного Красина, ибо растерявшийся Троцкий (и Зиновьев с ним) обратился к жителям Петербурга с воззванием, рекомендуя им защищаться (это против регулярной и технически хорошо оборудованной армии!) постройкой баррикад. Тогда же один товарищ, имени которого я не назову, сказал мне по поводу этой растерянности Троцкого, что "у него шея чешется от страха перед белыми".