Андрей Костин - Июнь 1941-го. 10 дней из жизни И. В. Сталина Страница 10

Как видим различия разительные. В первом случае вид у Сталина был «спокойный, но какой-то странный», в во втором уже «настороженный, какой-то странный», что дало основание заявить: «У меня не было сомнений: он решил, что мы приехали его арестовывать». Кто, кроме самого Микояна, мог сделать столь кардинальные правки? Ссылки на заявление, сделанное сыном А. И. Микояна Серго, что: «Сравнение диктовок отца с текстом, подвергшимся экзекуции редакторов, показало, что в ряде случаев мысли автора были искажены до неузнаваемости», ничего не проясняют, поскольку это было сказано по другому поводу: «Третий том, начинавшийся с периода после 1924 года, находился в работе в «Политиздате», когда отца не стало, он умер 21 октября 1978 года, не дожив месяца до 83 лет. Через несколько недель меня вызвали в издательство и сообщили, что книга исключена из планов, а вскоре я узнал, что это было личное указание Суслова, побаивавшегося отца до самой его смерти и теперь осмелевшего».

Речь идет о доныне неизданном 3-м томе мемуаров А. И. Микояна, которые после его смерти редактировали, если верить Серго, под патронажем самого М. А. Суслова. Насколько верно это заключение, будет ясно, когда мемуары А. И. Микояна будут полностью опубликованы и введены в научный оборот.

Редактировать же «до неузнаваемости» прижизненный текст мемуаров без согласования с автором непозволительно было никому, даже самому Суслову, поскольку оба они были членами Политбюро, и такое не могло случиться по определению. Только сам автор мог внести столь кардинальные правки, например в угоду Н. С. Хрущеву, который впоследствии смело ссылался на мемуары А. И. Микояна, да еще на «свидетельства» Л. П. Берия, который никаких письменных свидетельств, как известно, не оставил, а с мертвого какой спрос. Так что это был единственный источник информации о странном поведении вождя, который находился в «прострации» в течение всей недели, с 22 по 29 июня, отказывался от управления страной, от власти и испугался, что соратники привлекут его к ответственности.

Что связывало Микояна и Хрущева в их антисталинской политике? Только ненависть. Микоян не мог простить Сталину, частенько иронизировавшему над ним, называя его «27-м бакинским комиссаром».

Процедура обсуждения кандидатур в состав ГКО воспроизведена Микояном во втором томе своих мемуаров:

«Молотов от имени нас сказал, что нужно сконцентрировать власть, чтобы быстро все решалось, чтобы страну поставить на ноги. Во главе такого органа должен быть Сталин. Сталин посмотрел удивленно, никаких возражений не высказал. Хорошо, говорит.

Тогда Берия сказал, что нужно назначить 5 членов Государственного Комитета Обороны. Вы, товарищ Сталин, будете во главе, затем Молотов, Ворошилов, Маленков и я (Берия).

Сталин заметил: тогда надо включить и Микояна, и Вознесенского. Всего 7 человек утвердить.

Берия снова говорит: товарищ Сталин, если все мы будем заниматься в ГКО, то кто же будет работать в Совнаркоме, Госплане? Пусть Микоян и Вознесенский занимаются всей работой в Правительстве и Госплане. Вознесенский выступил против возражения Берия и предложил, чтобы в составе ГКО было семь человек с учетом названных Сталиным лиц. Другие на эту тему не высказывались. Впоследствии выяснилось, что до моего с Вознесенским прихода в кабинет Молотова Берия устроил так, что Молотов, Маленков, Ворошилов и он (Берия) согласовали между собой это предложение и поручили Берия внести его на рассмотрение Сталина. Я был возбужден тем, что мы тянем время, поскольку вопрос касался и моей кандидатуры. Считал спор неуместным. Знал, что как член Политбюро и Правительства буду нести все равно большие обязанности.

Я сказал — пусть в ГКО будет 5 человек. Что же касается меня, то, кроме тех функций, которые я исполняю, дайте мне обязанности военного времени в тех областях, в которых я сильнее других. Я прошу назначить меня особо уполномоченным ГКО со всеми правами ГКО в области снабжения фронта продовольствием, вещевым довольствием и горючим. Так и решили. Вознесенский попросил дать ему руководство производством вооружения и боеприпасов, что также было принято. Руководство по производству танков было возложено на Молотова, а авиационная промышленность и вообще дела авиации — на Маленкова. За Берия была оставлена охрана порядка внутри страны и борьба с дезертирством».

Чем не заседание Политбюро, обсудившего важнейший вопрос, кардинально менявший структуру власти страны на военное время? Был подготовлен Указ Президиума Верховного Совета СССР об образовании ГКО от 30 июня 1941 года, и Иосиф Виссарионович Сталин, уже будучи главой ГКО, занялся кадровыми вопросами, о чем несколько позже.

Мы уже выше отмечали, что Е. Прудникова вообще высказала сомнение по поводу участия Микояна в подготовке решения о создании ГКО, и вся сцена, разыгранная у Сталина на Ближней даче 30 июня, им просто выдумана, поскольку его в составе инициативной группы просто не было: «…почему те, кто принимал решение о создании ГКО, позвали именно Микояна, который даже не вошел в его состав? При том, что Ворошилов, например, остался «за бортом» — этого блиц-совещания?» — Согласимся с Е. Прудниковой, Анастас Иванович действительно несколько преувеличил свою реальную роль в государстве. Никакого особого криминала в этом нет, так делают многие, и это не дает оснований отметать его рассказ (он мог узнать обо всем этом от того же Маленкова или Берия.

Конечно, это не утверждение, а всего лишь предположение, которое вряд ли будет подтверждено какими-то достоверными источниками. Но оно имеет право на существование, хотя бы по той причине, что рассказ Микояна действительно похож на пересказ с добавлением некоторых своих версий, якобы сделанный в угоду Н. С. Хрущеву Л. П. Берия.

Так, свой рассказ о заседании Политбюро в урезанном формате на Ближней даче вождя Микоян заканчивает словами о том, что после образования ГКО Сталин обрел «полную форму, вновь пользовался нашей поддержкой». Здесь ключевое слово «вновь». Это означает, что якобы был период, когда Сталин не пользовался такой поддержкой соратников! Это полный бред в стиле Э. Радзинского про хитрого царя Ивана Грозного и пытавшихся бунтовать непослушных бояр. А пересказ событий 30 июня у Микояна в чем-то напоминает аналогичный рассказ (пересказ) об этих же событиях Я. Чадаева, якобы со слов Булганина, который и близко не участвовал в этих мероприятиях.

Тут уже появился и Ворошилов, который «единодушно выражал мнение» бояр, что достойнее И. Сталина на роль диктатора никого нет. И эту развесистую клюкву Э. Радзинский преподнес как некое открытие, хотя известно, что Ворошилов уже отбыл на Западный фронт.

На удочку подобных литературно-исторических подделок попадаются порой и серьезные исследователи. Так, у ряда авторов всерьез обсуждается микояновская выдумка о неадекватном поведении Вознесенского в критический день 30 июня, когда он якобы призывал коллег передать абсолютную власть Молотову, ну а что следовало сделать в таком случае со Сталиным — догадывайтесь сами.

Например, Ю. Емельянов в своей монографии «Сталин. На вершине власти», списав у Микояна сцену подготовки проекта решения о создании ГКО и поездки на Ближнюю дачу его соратников, пишет:

«Решили поехать к нему. Он был на Ближней даче.

Молотов, правда, заявил, что Сталин в последние два дня в такой прострации, что ничем не интересуется, не проявляет никакой инициативы, находится в плохом состоянии. Тогда Вознесенский, возмущенный всем услышанным, сказал: «Вячеслав, иди вперед, мы за тобой пойдем», то есть в том смысле, что если Сталин будет себя так вести и дальше, то Молотов должен вести нас, и мы пойдем за ним.

Другие члены Политбюро подобных высказываний не делали и на заявление Вознесенского не обратили внимания. У нас была уверенность в том, что мы сможем организовать оборону и сражаться по-настоящему. Однако это сделать будет не так легко. Никакого упаднического настроения у нас не было. Но Вознесенский был особенно возбужден».

Как «глухой тетерев», Ю. Емельянову вторит Е. Рыбас, написавший совместно с дочерью 2-томную монографию «Сталин». Во втором томе «Судьба и стратегия» читаем:

«Это походило на признание краха.

Именно на следующий день Молотов и предложил создать ГКО.

Перед тем, как ехать к Сталину, Молотов предупредил, что тот «в последние два дня находится в такой прострации, что ничем не интересуется, не проявляет инициативы».

Эти слова вызвали возмущение Вознесенского, и он заявил: «Вячеслав, иди вперед, мы за тобой пойдем».

То есть судьба Сталина повисла на волоске. Если бы сейчас предложение Вознесенского было поддержано, у государства бы появился новый начальник.

Но на самом деле никто не собирался свергать Сталина. Свергать вождя в этот критический час было бы самоубийством. И, повиснув на мгновение, судьба Сталина вернулась на прежнее место». Эх, куда занесло неразборчивого в использовании «достоверных» свидетельств А. И. Микояна, известного биографа И. В. Сталина.