Сергей Кара-Мурза - Интеллигенция на пепелище родной страны Страница 10

Все это еще не привело к слому, катастрофе, потому что оказалась неожиданно высокой, даже необъяснимой прочность и советской морали, и советской техники. Народ стихийно (и даже, можем сказать, подпольно) сопротивляется одичанию, и основная масса людей проявляет поразительную нравственную стойкость. Но эти ресурсы не вечны, как не вечны ресурсы советских самолетов, поездов метро и рижских электричек. Не подкрепляемые строем жизни и материальными средствами, все это изнашивается. И не надо, как некоторые, вспоминать войну — и тогда, мол, было трудно, а народ не одичал. Тогда ненормальные материальные условия компенсировались душевным подъемом и солидарностью — было много горя, но не было тоски и апатии, не было моря брынцаловской водки. И главное, само государство и его идеологическая машина — радио, кино, пресса — старались людей укрепить и поднять, а не задавить и духовно растлить.

И какими бы дефектами советского строя и личными удобствами при режиме Ельцина ни оправдывали свою позицию на выборах те, кто проголосовал за продолжение его программы, они должны осознать свою ответственность.

Раскол русского народа.

Объектом интенсивных атак стало самосознание самого русского народа, системообразующего ядра России (СССР). Стравить русских с русскими — голубая мечта. Ведь если русский народ самоуничтожится, остальные проблемы будут решены автоматически. Вот и "формулируют" радикальные интеллигенты обоснование войны. В февpальском (за 1991 г.) номеpе газеты "Утpо России" (оpгане Демокpатического союза) В.Кушниp пишет: "Я за войну. Война лучше худого лживого миpа. Стpана должна пpойти чеpез испытания… Война очищает воздух от лжи и тpусости. Нынешняя "гpажданка" скоpее будет напоминать амеpиканскую, между Севеpом и Югом… Сpажаться будут две нации: новые pусские и стаpые pусские. Те, кто смогут пpижиться к новой эпохе и те, кому это не дано. И хотя говоpим мы на одном языке, фактически мы две нации, как в свое вpемя амеpиканцы Севеpных и Южных штатов. Таким обpазом выбиpайте, где вы и с кем. Повеpьте, это очень увлекательное занятие". В.Кушниру, в сущности, неважно, кто прав — новые или старые русские. Важно, чтобы они начали друг с другом воевать.

Одним из важнейших условий для слома советского строя жизни было изменение представлений о человеке — смена господствующей в обществе антропологической модели. Программа-максимум заключалась в изменении глубинных представлений (архетипов), срочная задача — слом солидарной идеологии. Сам этот сдвиг к конфронтационной антропологии (конкурирующий индивид) создавал культурные предпосылки к расколу — вплоть до гражданской войны.

Никогда pанее в России элита не осмеливалась деклаpиpовать такого пpезpения к наpоду своей стpаны, пpотивопоставляя ему меньшинство. Новодвоpская пpосто выходит из себя: "Холопы и бандиты — вот из кого состоял наpод. Какой контpаст между нашими самыми зажиточными кpестьянами и амеpиканскими феpмеpами, у котоpых никогда не было хозяина!".

Нужно было разрушить все узы солидарности, приучившие нас считать друг друга братьями, любые формы общинности и коллективизма. Главное — стравить людей, разрушить у них почву под ногами, разорвать народ. Замечательна сама фразеология А.Н.Яковлева: "Нужны воля и мудрость, чтобы постепенно разрушить большевистскую общину — колхоз… Здесь не может быть компромисса, имея в виду, что колхозно-совхозный агроГУЛАГ крепок, люмпенизирован беспредельно. Деколлективизацию необходимо вести законно, но жестко".

Мы видим, что у этого идеолога демократии и плюрализма и мысли нет предложить соединившимся в коллектив людям (пусть бы и "люмпенам") другой, лучший способ жизни, чтобы они смогли сравнить и выбрать. Нет, он требует именно разрушить общину. Главное — разделять людей, хоть соблазном, хоть силой. Любое общинное, соединяющее начало вызывает ненависть.

Вот, например, сентенция Юрия Буйды из "НГ": "Антирыночность есть атрибут традиционного менталитета, связанного с "соборной" экономикой… Наша экономическая ублюдочность все еще позволяет более или менее эффективно эксплуатировать миф о неких общностях, объединенных кровью, почвой и судьбой, ибо единственно реальные связи пока в зачатке и обретут силу лишь в расслоенном, атомизированном обществе. Отвечая на вопрос о характере этих связей, этой чаемой силы, поэт Иосиф Бродский обошелся одним словом: "Деньги". Все собрал Ю.Буйда в этом проклятьи "ублюдочной соборной экономики", вплоть до денежных чаяний поэта, и все для того, чтобы приукрасить главную мечту — расслоить, атомизировать российское общество. Разорвать народ и во времени, и в рамках одного поколения.

Перед идеологами встала трудная задача: убедить, что "человек человеку — волк", что "ворон ворону глаз выклюет". Братоубийство для этого — эффективное, хотя и сильное средство. Привыкший к присутствию братоубийства в нашей жизни человек уже не ужаснется при виде угасающих в бедности пенсионеров: "Эва! Вон в Фергане турок живьем сжигают — и ничего!". И убийства на этнической почве взяты лишь как пусковой механизм, снимающий запрет на убийство ближнего. Этот механизм и был запущен, как самый мобильный, уже в начале перестройки. Параллельно велась "фундаментальная" идеологическая обработка.

Вот как "Московский комсомолец" излагал сущность человека: "Изгнанный из эдемского рая, он озверел настолько, что начал поедать себе подобных — фигурально и буквально. Природа человека, как и всего живого на земле, основывается на естественном отборе, причем на самой жестокой его форме — отборе внутривидовом. Съешь ближнего!". Такая обработка велась во всем диапазоне средств — от желтой прессы до элитарных академических журналов.12

На деле в течение уже почти десяти лет ведется интенсивная кампания по внедрению в общественное сознание таких представлений о человеке, которые бы снимали запреты на убийство ближнего — хоть пулей, хоть голодом.

Раскол, произошедший в России, углубляется сегодня даже не столько экономическими, сколько культурными средствами. История повторяется. Вспомним, как вызревало братоубийство в России. Смотрите, как Иван Бунин ("Окаянные дни") воспринимает, чисто физически, тех, против кого в сознании и подсознании элиты уже готовилась гражданская война. Он описывает рядовую рабочую демонстрацию в Москве 25 февраля 1918 года, когда до реальной войны было еще далеко: "Знамена, плакаты, музыка — и, кто в лес, кто по дрова, в сотни глоток:

— Вставай, подымайся, рабочай народ!

Голоса утробные, первобытные. Лица у женщин чувашские, мордовские, у мужчин, все как на подбор, преступные, иные прямо сахалинские… И Азия, Азия — солдаты, мальчишки, торг пряниками, халвой, папиросами. Восточный крик, говор — и какие мерзкие даже и по цвету лица, желтые и мышиные волосы! У солдат и рабочих, то и дело грохочущих на грузовиках, морды торжествующие".

И дальше, уже из Одессы, поминая уголовную антропологию Ломброзо: "А сколько лиц бледных, скуластых, с разительно ассиметричными чертами среди этих красноармейцев и вообще среди русского простонародья, — сколько их, этих атавистических особей, круто замешанных на монгольском атавизме! Весь, Мурома, Чудь белоглазая…". Здесь — представление всего "красного простонародья" как биологически иного подвида, как не ближнего. Это — извечно необходимая культурная подготовка, внушение и самовнушение, снимающее инстинктивный запрет на убийство ближнего, представителя одного с тобой биологического вида.

Идет ли этот процесс "биологической дискредитации" противников реформ в России? Да, идет, и весьма интенсивно, с использованием мощных СМИ. Достаточно вспомнить, как тщательно выбирают операторы и редакторы ТВ для показа лица участников митингов и собраний оппозиции (и как тщательно, в зависимости от момента, дозируется такой показ).

А вот поэт Аронов в самой читаемой газете демократов "Московский комсомолец" пишет об участниках первого митинга оппозиции 9 февраля 1992 г.: "То, что они не люди — понятно. Hо они не являются и звеpьми. "Звеpье, как бpатьев наших меньших…" — сказал поэт. А они таковыми являться не желают. Они пpетендуют на позицию тpетью, не занятую ни человечеством, ни фауной". А это обозpеватель "Комсомольской пpавды" Л.Hикитинский об избитых участниках демонстрации 23 февраля того же года: "Вот хpомает дед, бpенчит медалями, ему зачем-то надо на Манежную. Допустим, он несколько смешон даже ископаем, допустим, его стаpиковская настыpность никак не соответствует дpяхлеющим мускулам — но тем более почему его надо теснить щитами и баppикадами?".

Получило ли это какой-нибудь отпор в среде элитарной художественной интеллигенции? Никакого. Напротив, оттуда не раз слышались вопли: "Запретить! Раздавить гадину! Патронов не жалеть!".