Борис Тумасов - Жизнь неуёмная. Дмитрий Переяславский Страница 10

Селятся русичи и у самого Студеного моря. Их жилища встречаются в лесах вековых, в глуши лесной. Они рубят города и ставят избы, пашут землю и ловят рыбу, промышляют охотой и разводят скот.

По всей славянской земле до самого степного окоема можно встретить русича.

А в степях Прикаспия и Причерноморья раскинулась могучая Золотая Орда, держава внука Чингисхана, Батыя, и его преемников.

Со времен Батыя русичи - данники татаро-монголов. Их переписчики и счетчики ведут учет по всей Руси, выход собирают и увозят в Орду, а сами удельные русские князья владеют своими землями милостью великого хана. В столицу Орды они ездят на поклон к великому хану. Здесь они судятся и клевещут друг на друга. В распрях княжеских сила ордынских ханов.

Отшумела Русь, отгуляла Масленицу, успокоилась. Тихо и по удельным княжествам. А в деревнях смерды приглядывались, когда первое тепло жевать начнет снег, чтобы по земле оралом пройти, рожь высеять.

Великий князь еще жил в Берендееве, когда с далеких Кавказских гор, из страны, которую кличут Колхидой, через Киев добрался до Переяславля-Залесского лекарь. Был он годами не стар, но, по слухам - а на Руси слухи летали быстрее птицы, - считался тот Амвросий лекарем искусным.

Великому князю Дмитрию Амвросий приглянулся, и князь доверил ему излечить Апраксию.

С этой надеждой и Берендеево покинул, во Владимир отправился, не чуя, что ждет его в стольном городе, какое известие подстерегает.

В стольный город Владимир на Клязьме превратился после того, как им побывали Ростов и Суздаль. За эти годы он разросся, сделался центром Русского государства и духовной столицей, когда сюда, во Владимир, из Киева перебрались русские митрополиты.

Первые городские стены, по преданиям, срубил князь Владимир Святославич, когда шел в землю словен, и назвал город своим именем. Тогда же и церковь соборную поставили и дали ей имя Святой Богородицы.

Так гласит первая версия. А может, правы те летописцы, которые утверждали, что основал город на высоком северном берегу Клязьмы-реки Владимир Мономах?

Вьется река в песчаных берегах, а вдали, на южной стороне, отливают синевой леса.

За городскими укреплениями овраги, поросшие колючим кустарником. Тихо скользят воды Клязьмы, впадают в Оку, чтобы верст через сорок слиться у Нижнего Новгорода с могучей русской рекой Волгой.

Владимир обнесен двумя рядами укреплений. Внутренний город владимирцы назвали Печерним, находится он на возвышении и окружен каменной стеной. Это детинец.

Здесь дворец великого князя. «Княж двор» соединен переходами с чудным творением владимирских, суздальских и ростовских мастеровых собором Дмитрия Солунского, - дворцовой церковью великих князей.

В детинце и «владычные сени» - двор, где прежде жили владимирские епископы. Ныне палаты митрополита вплотную придвинулись к Успенскому собору.

Стены детинца на западе с трех сторон охватил Земляной город. Это вторая часть Владимира, густо заселенная ремесленным и торговым людом. В Земляном городе хоромы многих бояр.

С востока, с нагорной стороны, примкнул к владимирским стенам и рвам мастеровой посад. Жили в этой части города пахари, огородники и иной трудовой люд.

По спуску к Клязьме торговище и церковь Воздвижения. Церкви стоят по всему Владимиру. Когда орды Батыя овладели городом, в огне пожаров сгорели почти все деревянные церкви. С той поры владимирцы начали строить церкви из камня, подновили великокняжеский дворец и многие боярские хоромы, восстановили разрушенные каменные стены.

За детинцем разбросались по холмам и обрывам Клязьмы дома и избы. А внизу, по берегу реки, курились по-черному приземистые, вросшие в землю баньки…

Князь Дмитрий въехал в город через Золотые ворота, которые стояли во Владимире вот уже сотню лет.

В эти мартовские дни на бревенчатых мостовых блестели грязные лужи, весело чирикали, скакали проворные воробьи, пастух, щелкая кнутом, выгонял стадо на пастбище.

Несколько смердов, засунув топоры за веревочные пояски, шли к лесу.

В детинце великий князь сошел с коня, передал повод гридину. Помолился на Успенский собор и, миновав митрополичьи палаты, вступил на княжеский двор. Хотя день лишь начался, город уже зажил повседневной жизнью. У поварни свежевали тушу быка, мясники разделывали ее споро. Неподалеку мужики рубили дрова. Завидев князя, поклонились.

Навстречу Дмитрию уже торопился владимирский дворецкий Анкудин. Князь поднялся по ступеням, вошел в просторные светлые сени дворца. Анкудин принял княжий плащ.

- Ну, сказывай, Анкудин, как жилось без меня?

- На прошлой неделе князь Городецкий приезжал, в Орду отправился, - ответил дворецкий.

Дмитрий от неожиданности остановился, поднял брови:

- Не говорил, зачем поехал? Анкудин пожал плечами:

- Молчал. С ним бояре и несколько гридней. Без поезда подался, груз на вьючных конях.

Насупился князь, буркнул:

- Видать, с жалобой, стола искать.

Прошел в хоромы, окинул палату взглядом - те же сундуки кованые у стен, ларцы, лавки и столы. Все как было, когда в Новгород выезжал. Перед божницей лампада тлеет. Дмитрий перекрестился, вздохнул. Подумал: «Коли с жалобой, Бог ему судья». Встал спиной к отделанной изразцами печи. Тепло побежало по всему телу.

Спросил:

- Велик ли груз у Андрея?

- Все на конях вьючных. Повернулся к дворецкому:

- Вели воеводу позвать.

Вскоре пришел Ростислав. Князь сказал:

- Андрей в Сарай отъехал. - Чуть погодя, добавил: - Подобна грому небесному весть эта.

- Ан, задумал недоброе городецкий князь. Может, княже, на обратном пути укараулим?

- К чему? Коли у него дела злобные, так пусть они на его совести останутся. Однако ты, воевода, помнить должен: ну как он с татарами воротится и Русь зорить начнет? В таком разе ему отпор надобно дать.

Ростислав слушал, хмурясь, а дворецкий переминался с ноги на ногу.

- Что еще скажешь, Анкудин?

- От гридней слышал, городецкий князь накануне у московского князя Даниила побывал.

Дмитрий промолчал, долго прохаживался по палате. Ростислав продолжал стоять скрестив руки.

- Нечиста совесть у князя Андрея, - сказал Анкудин, - ох как нечиста.

Великий князь остановился, поглядел на дворецкого:

- Так-то оно так, Анкудин, да не волен я в поступках князей удельных.

Дворецкий удалился. Дмитрий отстегнул саблю, с помощью отрока скинул кольчужную рубаху.

- У городецкого князя есть такие бояре, какие за его спиной стоят, - в том уверен. Одно горько: ужели и Даниил с ним? - как бы сам с собой рассуждал великий князь.

Присел к столу, обхватил голову. Воевода и отрок покинули палату. Дмитрий заговорил вслух:

- Кто они, что руку Андрея держат? Борис Ростовский, Федор Ярославский?

Всех князей перечислил. Нет, будто бы на него, Дмитрия, зла не держат. Да и в чем Андрей Дмитрия обвинит? Разве, в том, что земель не прирезал. Но за это хан великого князя не накажет. Разве что о Копорье и Ладоге Андрей наплетет?

Неожиданно - даже пот прошиб - вспомнил мурзу Умара: неужели он сторону городецкого князя возьмет? Потеребил бороду, сам себя успокоил. Нет, Умар подарки получил, не должен руку Андрея держать.

Злобен городецкий князь, упаси бог. Даниила бы не подбил… А то, что он, Дмитрий, землями с братьями не делится, так откуда их взять? Аль запамятовал, как съезд князей в Любече определил: всяк владей вотчиной своей…

В палате сгустились сумерки. Снова вошел дворецкий, внес поставец со свечами, напомнил:

- Князь Дмитрий, ужин ждет.

Дмитрий поднялся, направился в трапезную. Здесь его уже дожидался Ростислав. Они ели молча. Но вот воевода промолвил:

- Как бы Андрей не воротился с татарами. Дмитрий вздрогнул. Выкрикнул зло:

- Не хочу верить, что брат татар наведет! Козни против меня замысливает - это одно, но на разор пойти, Русь грабить? Не Каин же Андрей! В очи бы его поглядеть, прочитать, какие мысли в голове князя Городецкого! Слышишь, Ростислав, не верю, что на измену Андрей горазд!

- Да какие мысли, когда злобствует он. А где злоба, там и предательство, - заметил воевода.

- Забыл завет отца нашего, Невского: не води недругов на землю родную.

Дмитрий закрыл глаза, потер виски. Не верилось, что брат измену замышляет. Ростислав еду отодвинул, ждал, что князь скажет. А у того лицо исказилось в гневе. Встал резко, отодвинул ногой стул:

- Не говори никому, воевода, что брат на брата замахивается. Может, облыжно все?

Городецкий князь торопился. Переправившись через Клязьму, он трое суток не делал ночных привалов: опасался погони. И только на четвертый день, к вечеру, велел поставить шатер.