А Ромашов - Кондратий Рус Страница 10

Завел он жеребца в воду, помолился Миколе-заступнику и поплыл.

Жеребец вытягивал шею, как гусь, плыл ходко. Ивашка держался одной рукой за стремя, другой - по воде бил.

На середине река развернула их и понесла.

- Наперед коня заплывай! Наперед! - кричал ему Пера. Ивашка и сам понимал, что заплывать надо, отпускать стремя, да рука не разжималась. Спасла его песчаная коса. Увидев ее, Ивашка рванулся вперед и помог жеребцу развернуться. Стремнина осталась позади. Большая река смирилась, не крутила их, как осенние листья. По спокойной воде жеребец легко плыл к берегу.

Пера ждала их на косе. Он поймал выскочившего из воды жеребца.

Ивашка оделся, опоясался мечом и вскочил в седло.

Они погнали коней в гору.

Ивашка выехал первый и увидел в лесу две большие ултырские избы, отгороженные высоким заплотом.

Ултыряне стояли кучей за воротами и глядели в небо. Перед ними топтался поп в черной рясе, с мечом на поясе и с золотым крестом в руках.

Они остановили коней в саженях трех и стали слушать. Поп говорил по-ултырски. Ивашка не все слова понимал и тормошил Перу:

- Куда он зовет их? Ну, пересказывай!

- На небо. Наших богов ругает, а своего хвалит. Милостивый, говорит, ваш бог. Всех любит.

- Знаю. Гляди, еще люди, в кольчугах!

К ним подошел воин и спросил по-ултырски: кто такие и откуда?

Пера сказал ему, что люди они вольные, охотники, едут князю служить.

Поп замахал крестом и погнал ултырян к реке. За попом шли воины.

- Кому они служат? - спросил Ивашка.

- Князя Михаила слуги, - ответил Пера. - Князь Михаил чужим богам кланяется!

- Небось, поклонишься! Христос-то не болван деревянный. Поразит огненной стрелой, и все тут!

- Ехать нам пора, сын Руса.

- К Михаилу поедем?

- К нему. - Пера вздохнул. - Больше некуда...

Ивашка расспрашивал: какая у князя дружина, молодой князь Михаил или старик? Но Пера молчал, видно, не любо ему показалось, что князь его от ултырской веры отошел, болванам не молится.

Стемнело. Они остановились в логу, отпустили стреноженных коней пастись и легли спать у костра.

Ночью кто-то придавил Ивашку.

- Не дури! - закричал он. - Сосед я тебе, другодеревенец!

Он думал, Пера его вяжет, но, приглядевшись, понял: чужие навалились. Пера один, а тут трое... Пера сам связанный лежал, на нем кучей мужики сидели.

Утром их развязали, вывели из лога на широкую лесную поляну.

На поляне кишела не одна сотня ратников в длинных кожаных рубахах. Ратники расступились, и к ним подошел молодой воин, не старше Ивашки. Все блестело на нем: и кольчуга, и пояс, и короткий меч в серебряных ножнах. На голове у молодого воина шапка из зимних соболей, на ногах поршни из красной кожи.

- Мы не воры, - сказал ему Ивашка. - Князю едем служить.

- Какому князю? - спросил по-русски молодой воин, прищурясь.

Пока Ивашка думал, как лучше сказать, Пера ответил:

- Нашему, Михаилу.

Молодой воин что-то сказал по-ултырски ратникам и ушел. Им отдали луки и мечи, подвели заседланных коней.

Пера шепнул Ивашке:

- Матвей с тобой говорил, сын князя Михаила.

Воины молодого князя сели на лошадей и стали выезжать на тропу.

Ивашка хлестнул жеребца, но Пера остановил его:

- Нам впереди ехать не велено!

Весь день они ехали за дружиной, а вечером князь позвал их к своему костру. Он накормил их, напоил сюром и опять начал расспрашивать: кто такие и куда едут?

Ивашка сердился, кричал на него:

- Крест надел, а християнину не веришь!

Князь посмеивался.

Пера снял с пояса меч, положил его к ногам князя и стал рассказывать, как жил в ултыре Сюзя, как охотился, ловил рыбу в Шабирь-озере вместе с оштяками Юргана.

- Но большой отец прогнал меня из ултыра.

- Ты нарушил обычай отцов?

- Я хотел взять в жены Вету. Она внучка старого Сюзя. Она из нашего ултыра, князь. Старый Сюзь продает ее чужому охотнику. Я остался один. Тебе буду служить.

- Я верю тебе, богатырь!

Пера поднял с земли меч, поклонился князю и сказал:

- Парня зовут Ивашкой. Он сын Кондратия Руса. Хорошего человека сын.

- Меня крестил епископ Иона, - сказал молодой князь Ивашке. - Поп русов Иона, надевая кресты моим воинам, велел жить праведно, почитать бога и князя.

Ивашка выдернул крест из-под рубахи.

- Хошь, поклянусь на кресте?

Ивашка поклялся служить верно, за чужую спину в бою не хорониться, худого в душе не держать.

Князь Матвей отпустил их. Они ушли к своему костру.

Пера сразу уснул, а Ивашка ворочался с боку на бок, ругал хитрого ултырского князя и думал о родном доме. Вспомнил ни с того ни с сего, как хлеб молотили прошлой осенью, как избу конопатили, окна в хлеву завешивали берестой. За неделю до покрова волки собирались в стаи, коров и овец запирали в хлев. Тятька скармливал последний, дюжинный сноп скотине, ставил на повети в хлебальной чашке пиво, кланялся дедушке-дворовому и просил: "Береги, хозяин, скот зимующий от хвори липучей, от силы нечистой". А с Параскевы-роженицы начинали сумерничать. Татьяна зажигала светец, ставила под него корыто с водой. Огонь с лучины капал на воду и шипел. Тятька зашивал подволожные лыжи, а он с братьями стрелы тесал, липовые, на белку. Липа сладкой травой пахла... Девки пряли у печки. Татьяна варовые нитки сучила и рассказывала про нечистую силу, будто боится нечистая сила солнышка ясного, дня светлого, а как солнышко угасать начнет, земля замертвеет - тогда ее царствие. Бесится тогда, воет нечистая, душу христианскую ищет.

Засыпать уже начал Ивашка, тяжелела голова и слепла память, а Татьянина песня в ушах звенит неумолчно:

То не два зверя сбегалися,

Не два лютые сходилися.

Гасил солнышко пресветлое

Чернокрылый зверь:

Захлестнет крылом - травы высохнут,

Захлестнет другим - реки вымерзнут,

Земля-матушка тьмой покроется...

ГОЛОД

Костер попискивал, как мышь. Искры рвались к черному небу и умирали.

Князь Юрган отодвинул палкой огонь, снял камусы и поставил больные ноги в горячую золу.

- Утром выйдем на тропу лосей, - сказал он брату.

- Емас, брат Юрган, Емас.

Согревшись, князь задремал. Качались перед ним золотые рога самца шоруя. Князь хватался за лук, рвал из колчана стрелу, но старые больные руки не слушались. Лось уходил в темноту.

Просыпаясь, князь глядел на желтый покачивающийся огонь и слушал брата.

Золта жаловался Нуми-Торуму:

- Мы не видели снега, великий, а едим лошадей!

Тьма густела. Ели подступали к костру... Князь бродил по глубокому, рыхлому снегу, искал табун, а с неба сыпался на него горячий снег и жег ему руки.

Он проснулся, открыл глаза. Костер шипел и плевался искрами. Молодые охотники кормили огонь сухими сучьями, грели застывшие спины.

- Звезда Соорб умерла, - сказал брату Золта. - Идти надо.

Юрган надел камусы, взял лук и повел их к лосиной тропе.

Небо белело, но князь не торопился. Осенний лес чуток, стылая земля звонкая, а тропа рядом. Хрустнет под ногой сук - уйдет зверь далеко.

У болота с двумя молодыми охотниками остался Золта, а он поднялся выше и на середине горы залег в осиннике.

Рассвело. На палых листьях поблескивал иней.

Он лежал в неглубокой яме, глядел неотрывно на старую большую березу. На ее шершавой коре лоси оставляли клочки шерсти.

От березы тропа поворачивала к болоту. "Зверь не обойдет и птица не облетит это место", - говорил ему отец.

Взошло солнце. Лес повеселел, заискрился. Заурлыкали черные косачи.

Стаи мелких птиц садились на березу и, покачавшись, улетали.

Пестрая лесная кошка перешла тропу у березы и скрылась в густом пихтовнике.

Две усатые белки уселись на сломанную осину, разглядывали его, вертели хвостами.

К полудню лес затих, будто вымер. Птицы спустились на ягодники к болоту. Звери ушли в глухие урочища.

Пологая гора, вся облитая солнцем, дремала. Дремал и старый князь... Щелкнула сухая вица, и опять все стихло. Он понял - идет осинником Золта.

Золта залез к нему в яму, лег рядом.

- Будем сидеть вечер, будем сидеть ночь, - сказал он брату.

Золта вздохнул:

- О-хо, нету лосей. Ушли... и достал из сумы кусок мяса.

Старый князь обнял брата, но мясо не взял.

- Отдай охотникам, - сказал он. - Скажи молодым - придем в пауль без лося, принесем голод.

Золта уполз.

Князь опять глядел на старую березу и думал. В месяц гусиных птенцов хворь совсем одолела его. По обычаю предков, он роздал сородичам богатства свои у большого костра и думал, что обманул смерть. Но смерть обманула его. Орлай и раба не догнал, и сам не вернулся. На медвежьей шкуре принесли его в пауль охотники. Он похоронил сына, кровь жертвенных лошадей вылил на костер, мясо роздал сородичам. Прошло семь дней - еще двух охотников убил лось в урочище Ворса-морта. Люди собрались у большого костра. Шаман Лисня трижды спрашивал богов, и трижды боги говорили ему: не лось убил охотников, а Торум-пыл, сын великого бога. Люди верили шаману и дрожали от страха, как дети... Шли дни. Подул с востока люльвот, принес холод. Звенели ночами побелевшие звезды. Кралась зима, страшная, голодная зима. Убыли запасы рыбы, таял табун кобылиц. А люди сидели в юртах, не охотились, не ловили рыбу на Шабирь-озере. Он созвал мужчин и женщин в свою юрту, сам разжег живой огонь в каменном чувале. Хитрый шаман покачался над огнем и стал говорить людям плохое, будто они забыли обычаи и веры предков и великий Нуми губит их за это...