Сергей Кара-Мурза - Гражданская война в России Страница 11

Советское государство объявило красный террор как ответ на обострившийся летом 1918 г. белый террор, после покушения на В.И.Ленина 30 августа (в организации белого террора, были, кстати, замешаны английские спецслужбы, что признает в своих мемуарах посол Локкарт). Станкевич В.Б., занимавший в 1917 г. пост комиссара Временного правительства при Верховном главнокомандующем, в эмиграции писал, отвечая тем, кто возлагал вину за террор на большевиков: «[говорят]: «Мы защищались». Но ведь и большевики тоже защищаются. И террор, и массовые казни появились лишь после того, как мы объявили им войну». Строго говоря, «белый» и «красный» террор — не отдельные явления, а две части единой системы, они питали друг друга. Белый террор летом 1918 г. был самым реальным и необратимым объявлением Гражданской войны — террор всегда является прологом к гражданским войнам, «сожжением мостов». Он повязывает кровавой круговой порукой «своих» и создает психологическую обстановку «кровной мести» у противника.

Государственным документом, вводившим красный террор, было воззвание ВЦИК (от 2 сентября), выполняющим его органом — ВЧК. Самой крупной акцией был расстрел в Петрограде 512 представителей высшей буржуазной элиты (бывших сановников и министров, даже профессоров). Списки расстрелянных вывешивались (по официальным данным, всего в Петрограде в ходе красного террора было расстреляно около 800 человек)[7]. Прекращен красный террор был постановлением VI Всероссийского съезда Советов 6 ноября 1918 г. В большинстве районов России он был фактически закончен в сентябре-октябре 1918 г., то есть продолжался один-два месяца.

Видимо, красный террор скорее подтолкнул к расширению Гражданской войны, чем отвратил от нее. Парализовать сопротивление Советской власти с помощью страха не удалось. Если же считать террор акцией уже начавшейся войны, то он привел к резкому размежеванию и «очистил тыл» — вызвал массовый отъезд активных противников Советской власти в места формирования Белой армии и районы, где Советская власть была свергнута (например, в Казани во время красного террора было расстреляно всего 8 человек, т. к. «все контрреволюционеры успели сбежать»).

Сегодня, когда хорошо изучен процесс разжигания и эскалации примерно десятка гражданских войн последних десятилетий (Ливан, Нигерия, Шри Ланка, Югославия и др.), когда выявлена роль в этом процессе государства, можно реконструировать весь период от февраля 1917 г. до конца 1918 г. как систему становления и воспроизводства Гражданской войны (более строго, становление этой системы следовало бы рассматривать начиная с 1905 г.). Советское государство было одним из действующих элементов этой системы — элементом, располагающим очень небольшими средствами для воздействия на фундаментальные процессы самоорганизации.

За годы перестройки критика политики Советского государства в тот период делала упор на известных дефектах и эксцессах. Критики, к сожалению, не выявили тех пороговых точек, на которых, по их мнению, был сделан принципиально неверный выбор. Такой структурный анализ был бы очень полезен. Даже частные решения, которые многие современные авторы представляют как явно ошибочные, выглядят по-иному, как только их помещаешь в более широкий контекст. Так, «демократизация» армии после Октября, — выборность командиров и отмена символов иерархии (погон) — конечно, завершала разрушение старой армии и создавала большую опасность. Однако известно, что те корпуса и армии, где эти меры провести не удалось (1-й Польский корпус, Чехословацкий корпус, армии Румынского фронта), стали готовой и организованной ударной силой, которая начала Гражданскую войну.

По-видимому, на всех фатальных «перекрестках», на которых ему приходилось делать выбор из очень малого набора вариантов, Советское государство не сделало тяжелых, а тем более очевидных тогда ошибок. Причина национальной катастрофы России — в совокупности массивных, фундаментальных факторов. Вопрос о том, могло ли Советское правительство посредством более тонкой и точной политики предотвратить Гражданскую войну, имеет чисто академический интерес. Скорее всего, ресурсов для этого у новой власти было недостаточно. Реальную ценность сегодня имеет выявление тех факторов, которые вели процесс к войне.

Мы видели, что к 1918 г. в России созрел множественный и многоплановый социальный конфликт. Он разрядился Гражданской войной. Срыв в войну происходит в момент неустойчивого равновесия, когда его можно сдвинуть буквально одним пальцем. В такие моменты, бывает, решающую роль играют не фундаментальные предпосылки, а действие «поджигателей» — тех поначалу сравнительно небольших, но активных общественных групп, которые создают напряженность высокого накала и служат «запалом» (или пусковым двигателем, стартером механизма войны).

Из каких же общественных групп и субкультур исходил в 1918 г. импульс войны? Рассмотрение всех активных политических сил показывает, что «воля к войне» концентрировалась именно в тех силах, что соединились в Белом движении. Это рассмотрение уместно провести в рамках методологического подхода, который был применен при исследовании генезиса Первой мировой войны. Недавно опубликован хороший обзор этих исследований, и его главные выводы вполне соответствуют по своей структуре нашей задаче [15]. Начало этому важному направлению в социологии положено такими учеными, как Макс Вебер в Германии и Торстен Веблен в США.

Является общепринятым, что разные общественные группы в разной степени склонны к военным методам разрешения конфликтов. И эмпирические наблюдения, на которых основан этот вывод, подкреплены историческим и логическим анализом. Вывод этот дополняется новыми аргументами в самое последнее время, уточняется, но не отвергается.

Так, например, признано, что само становление современного капитализма, для которого была абсолютно необходима экспансия — овладение источниками сырья и ранками сбыта, — было сопряжено с длительными крупномасштабными войнами. Эти войны были связаны с захватом колоний, подавлением или уничтожением местного населения, войной между самими колонизаторами за контроль над территориями и рынками, захватом и обращением в рабство больших масс людей в Африке и т. д. Все эти войны стали частью процесса формирования буржуазии. В результате в ее мышлении и даже мироощущении военный способ достижения целей занимает важное место.

Именно в буржуазной культуре естественный человек представлен как существо, ведущее «войну всех против всех», и именно здесь родился афоризм «война — это продолжение политики другими средствами». Более того, в смягченной форме идея военного решения конфликтов лежит в основе концепции деловой конкуренции и торговых войн. Как говорят, буржуазия — агент войны. Не вызывает сомнения, что, начиная с 1918 г., российская буржуазия как класс была на стороне Белого движения.

На деле надо говорить о тесном союзе российской буржуазии с буржуазией стран Антанты как активных «агентов» и организаторов Первой мировой войны, накопивших огромную инерцию этой «генерирующей войну» деятельности. Так, важная буржуазная общественная организация военно-промышленные комитеты уже с лета 1918 г. занималась материально-техническим снабжением Добровольческой армии, а 31 октября 1918 г. совещание ее руководства постановило передать все капиталы Центрального военно-промышленного комитета Ростовскому ВПК, т. е. Деникину [7, с. 134–135].

Но, как считают историки, воля к войне буржуазии многократно возрастает в тех случаях, когда буржуазия может создать союз с традиционной аристократией и феодальным государством. Такой «сплав» возник, например, в Германии во времена Бисмарка. Очень похожая конструкция сложилась в зонах Белого движения в 1918 г. Буржуазия, помещики-землевладельцы и осколки сословного бюрократического аппарата монархического государства. Не так уж важно при этом, что осколки лишившегося власти аристократического чиновничьего аппарата, будучи включенными в Белое движение, не ставили задачи реставрации монархии. Их реванш был бы успешным и в случае возврата на траекторию Временного правительства, поскольку оно было вполне готово интегрировать этот аппарат в либерально-буржуазную государственность. История показывает, что в случае всех буржуазных революций аппарат монархического государства в слегка модернизированном виде сохраняется и при экономическом господстве буржуазии[8].

Для землевладельцев и феодальной иерархии военные действия — культурно близкий способ достижения целей. По мнению ряда исследователей войн, эта культурная особенность складывалась исторически в течение длительного времени. В начале это была свойственная феодалам привычка к набегам как способу демонстрации силы и установления желаемого порядка[9]. Архетипы набега с передвижением вооруженной силы особенно характерны для культуры землевладельцев, в то время как для буржуазии более важны виртуальные набеги в виде торговых агрессий и денежных спекуляций. В Белом движении роль этого архетипа усилилась благодаря соединению в нем дворян-помещиков с казаками, для которых набег как образ действий даже еще не ушел в коллективное бессознательное, а сохранился на уровне стереотипа. Тактика белых во многом и базировалась на рейдах-набегах.