Игорь Молотов - Черная дюжина. Общество смелых Страница 11

Получилось так, что распространялось 1500 билетов, а приходило всего 300 человек. Это странно! И Васильев решил взять подготовку вечера в свои руки, дав провокаторам меньшее количество билетов, пометив ряды, на которых должны сидеть их люди. А еще и лишних билетов было напечатано несколько сотен… Когда зал был заполнен официально (остальные люди стояли в проходах, балконы были забиты, сидели на ступенях), то эти ряды оказались пустыми. Тогда все стало ясно. Пришедшим было предложено сесть на свободные места, и, таким образом, зал был битком забит.

Стоит добавить, что когда Дмитрий Васильев вынес вопрос выступления на совет, то весь совет его не поддержал, поддержали только отдельные участники. Но они впоследствии останутся с ним на долгие годы, а остальные сказали, что еще рано. Васильев им ответил: «Не рано! Еще Сергей Александрович, великий князь, написал, что уже поздно, и через три дня погиб от бомбы, которая была в него брошена, поэтому уже тогда было поздно, а сегодня нельзя говорить о том, что рано, надо делать!»

«Я еще предварительно кое по каким людям прошелся, нашим известным. Все испугались… Я им сказал: «Давайте, вы начинайте, а мы вас поддержим». Никто не захотел. Ну, я вижу, что ничего нет, никого нет, а время терять нельзя, все, — надо!»

«Память», по его словам, была до поры до времени «скромной нафталиновой организацией, которая посвящала себя доброму делу восстановления различных памятников старины. Пока мы с лопатами, ломами и носилками занимались восстановлением одного памятника, двадцать других в это время разрушалось. В один прекрасный день нам это надоело. Возникла необходимость понять, что же такое происходит в нашей стране…».

На 17-м вечере он сказал: «Господа, вы все превратились в информативных потребленцев. Вы все только жаждете знаний, чтобы вам все время давали что-то жарененькое. А давать отдачу, то есть как бы выражать сопротивление своей внутренней зрелостью, — на это вы не способны! Так вот, идите и созревайте! А когда поймете, что враг уже в ваших квартирах, и надо вооружаться и изгонять его оттуда, тогда, наверно, и буду нужен я. А пока мы с политической арены уйдем, мы свое дело сделали, и будем заниматься другим, подготовкой второго этапа к осуществлению победы того нашего дела, ради которого мы все живем и этому делу служим».

«Мы отчетливо сознаем, что в мире существуют две силы и обе сражаются за идею монархии в мире. Это, с одной стороны, — сила зла дьявольского начала с идеей посажения царя иудейского на мировой престол, это делают наши враги сионисты, и мы, — православные люди, с другой, которые отстаиваем идею православной монархии в России, то есть утверждение самодержавного царя… И наши интересы оказываются тождественны, только с разным содержанием. И как написано в одном из протоколов сионских мудрецов, единственно правильная форма правления в мире — это самодержавная монархия, а пока гои, бараны, будут драться за идеи равноправия, мира, труда, мая и пр., мы в этот момент будем занимать посты, занимать места и сферу влияния, для того, чтобы потом поработить этих гоев».

Понимая это, руководствуясь словами генерала Драгомирова, который говорил, что, пока не будет офицерского корпуса, не будет армии, Васильев стал этот корпус воспитывать. Это то, чем стала заниматься «Память». Не просто лишь выражением каких-то эмоциональных всплесков несогласия с политическим курсом… Было понимание, что все это — блеф! И в первом документе «Памяти» первой строкой четко было сказано: «Перестройка — это блеф! Затем начнется перестрелка…» С легкой руки «Памяти» это пошло, укоренилось, и все стали это чуть ли не в анекдот превращать: сначала перестройка, затем перестрелка. И Васильев четко доказал в своих документах, что и как будет. Это можно проанализировать, читая документы «Памяти» прошлых лет и тексты его выступлений. Он рассказывал все, что их ждет, но народ его не услышал. Это был глас вопиющего в пустыне, и поэтому что же было так стараться, — Васильев понял, что надо потратить свои силы на воспитание офицерского корпуса. И это ему удавалось. Потому что не было ни одной такой организации в стране, где люди вырастают с детского возраста до зрелых бойцов. Это тоже говорит о многом.

«Но и другое разочарование меня постигло: то, что, к несчастью, нация наша заражена настолько, что мы, практически, занимаемся вопросами нейрохирургии, потому что мы мозговую ткань очищаем от той заразы, которая там оседает, и при этом надо сохранить мозговые клетки, их не поранить, чтобы человек начал мыслить.

Более того, мы еще атлетической работой занимаемся. Ввиду того что вся нация стоит на голове, а мы стоим на ногах, то мы, естественно, ей непонятны. Мы чужаки для нее! Хотя, в общем-то, живем в одном обществе… Но, к несчастью, она видит нас вверх ногами, — вот и все! Поэтому мы решили заняться и атлетической работой, — ставить ее на ноги! Это — тоже довольно сложная работа, потому что люди ведут себя как «ванька-встанька»: их на ноги, — они на голову, их на ноги, — они на голову… Потому что их вестибулярный аппарат приспособился к такому хождению. Тем не менее и это мы делаем, то есть очищаем людское сознание и «переворачиваем» людей с головы на ноги».

Взгляды Дмитрия Дмитриевича в те годы сочетали в себе вещи, многим казавшиеся плохо совместимыми. Журналисты Г. Алимов и Г. Лынев, весной 1987 года посетившие квартиру Д. Васильева, оставили следующее ее описание: «Квартира, где происходил наш разговор, напоминала музей. По стенам иконы, картины, старые фотографии, включая царских особ и Столыпина — да-да, того самого, оставившего о себе память «галстуками»-виселицами. На столе том В. И. Ленина, раскрытый там, где напечатано письмо о необходимости строже наказывать бюрократов. От гнева против бюрократов-коммунистов в комнате, кажется, сгущался воздух…»

Но разумнее всего бы было предоставить слово самому воеводе о его видении русской национальной идеологии в ее исторической перспективе:

«Но здесь вы можете задать вопрос, что как же так, вы называете себя фашистом и т. д. — Безусловно, я — фашист! И я с гордостью произношу это слово, потому что я не могу равнять свое знание с разумением невежд, если таковое у них присутствует. И подчинять воле невежд истину, которая утверждена не мною, а Богом, я не имею никакого права. Если я начинаю ниспровергать то, что является Божественным Началом, то, значит, я начинаю ниспровергать Бога и встаю на голову! Таким образом, я причисляю себя к невеждам. Но если я все-таки среди невежд стараюсь нести этот свет знания и понимания проблемы, то я — боец, я — воин и я стремлюсь к тому, чтобы меня поняли другие. В этом и заключается мой подвиг! А «фацио» — связка, единство, пучок. Как быть православному человеку не фашистом?! — Странно! Мы соединены в мощный кулак, фашину вокруг Бога, Его наместника на земле, — царя, поэтому я и монархист. Бог, Царь, Нация — это и есть то триединство, которое дает основу моему фашистскому мировоззрению. Почему? — Потому что я не шовинист, я не превозношу никакую нацию и себя не превозношу над всеми, но, как фашист, я говорю: «Бог, Царь, Нация!» Потому что мы едины, я и мои соратники, во имя Бога и Царя! Нация крепкой может быть, только объединившись вокруг Бога и Царя! Но если я соединен вокруг Бога и царя, то я уже не могу быть человеком, делающим плохие дела. Значит, уже нарицательное понятие фашизма в данном случае должно отсутствовать. А ведь нарицательное понятие фашизма дал Димитров на процессе по поводу поджога Рейхстага в 1931 году в Германии. Вот тогда желтопрессники уцепились за это слово, потому что понимали, что в нем заложено понятие «единство». А им-то единства не нужно, у них принцип — «разделяй и властвуй». И надо было любыми путями дискредитировать слово «фашизм»… Представителями фашизма были Петр Аркадьевич Столыпин, Хомяков, Аксаков и даже Александр Невский… Ничего здесь страшного нет, потому что это были верные Богу и царю люди, Отечеству своему служившие, преданные… Надо было это слово дискредитировать…

И вот его подмешивают к понятию «национал-социализм», развязав войну… Причем война-то в Германии развязана не немцами, она развязана евреями, и, как сказал художник Глазунов… Я у него недавно брал интервью, мы с ним давно дружим уже, но по некоторым причинам разошлись на одном из этапов в свое время, но это — жизнь, в жизни бывает все. Но мы, тем не менее, поддерживаем с ним отношения. И вот недавно он нашей газете дал интервью, в котором прозвучало хорошее определение, что история — это не борьба классов, а борьба рас и религий. И я, пожалуй, с ним согласен, потому что он дал очень точное определение тем мировым процессам, которые сегодня происходят в мире. Действительно, все войны возникают как следствие борьбы рас и религий, ибо есть на Земле одна раса — иудейская, если можно назвать ее расой, будем говорить, один народ — это иудейский, в религии которого, единственного в мире, сказано о том, что этот народ богоизбранный. Отсюда у них и следует теория расового превосходства, которая через масонство была привнесена в Третий рейх и стала там культивироваться. Для чего? — Для того, чтобы столкнуть Германию и Россию.