Сборник - Причерноморье в Средние века. Вып. IX Страница 11

Несмотря на узкие хронологические рамки темы и отсутствие письменных памятников, сосредоточенных на финансовых и денежных проблемах, которое для золотоордынской нумизматики является нормальным состоянием, сведения, имеющие отношение к денежному делу Крыма в конце правления Хаджи Гирея, все же сохранились. Этим мы обязаны в первую очередь уже неоднократно привлекавшимся для освещения нумизматической истории Золотой Орды записям казначеев Каффы[173]. Однако первым по хронологии, причем опубликованным еще на заре изучения генуэзской колонизации Причерноморья, стоит документ из другого фонда Генуэзского архива. Он представляет собой мандат на должность и получение стипендии, выданный в июне 1464 г. некоему Ансальдо Миконо, который вместе со своим подмастерьем направлялся на службу в Каффу[174]. Целенаправленная вербовка специалистов различных профессий в метрополии позволяла генуэзцам поддерживать военную и хозяйственную инфраструктуру в консулате Каффы и репродуцировать там культурную среду, привычную западноевропейцам, поскольку местными силами консулат не мог обеспечить ни первое, ни второе, ни третье. Административное планирование стало особенно заметно после того, как Каффа перешла под управление Банка св. Георгия. В компетенцию попечителей Банка входило не только формирование административно-судебного, финансового и военного аппарата колоний, но и подбор специалистов, всегда готовых за немалые, по лигурийским понятиям, деньги (6 лир, без малого 5 флоринов) послужить Республике в Крыму. Туда текли ткачи и бомбардиры, цирюльники и скорняки, кузнецы, стеклоделы, мастера по литью бомбард; коммуна оплачивала художников и органиста, и даже писарь курии, Костантино де Сарра, писавший на досуге хронику Каффы, получал пособие свечами[175]. Но у Ансальдо Миконо была специфическая профессия – он был ювелиром, компетентным в монетном деле, и именно для работы на монетном дворе был направлен.

Судить о его статусе и, как следствие, о тех обязанностях, которые на него возлагались, позволяет размер его стипендии. Она была определена в 400 «аспров», т. е. дангов, что лишь немного уступает стипендии в 450 дангов, назначавшейся в 1420-е годы Пьетро Ронко, который прозывался «чиновником монетного двора» – «ofcialis cecce»[176] и занимал по табели о рангах (согласно зарплате, рассчитанной на него и подмастерье) шестое место в иерархии Каффы – впереди капитанов бурга и антибургов, множества прочих военных и гражданских стипендиатов. Конечно, система управления в 1460-е годы была уже несколько иной, нежели в 1420-е годы, монетное производство теперь сдавалось на откуп, как и множество различных налогов. Но откупщик был лишь кредитором и бенефициарием, не обязанным разбираться в технологиях или делопроизводстве монетного двора. Реальным распорядителем мог быть только компетентный специалист, способный направлять и контролировать жизненно важное для фактории и региона производство. Ансальдо Миконо, действительно, был специалистом высшего разряда – не просто ювелиром, не только золотых дел мастером, но мастером пробирным.

В самой Каффе его присутствие прослеживается лишь с 12 ноября 1465 г.[177], но это не должно вызывать у нас никакого удивления. О том, что назначения в Генуе происходили задолго до вступления в должность, хорошо известно по мандатам консулов Каффы, давно опубликованным А. Винья. Проволочки с отбытием чиновников и стипендиатов случались регулярно. Ансальдо почти наверняка прибыл в Крым вместе с новоназначенным консулом Джованни Ренци да Кабелла[178]. Примечательно же другое: одновременно с ним стипендиатами Каффы становятся еще шесть других ювелиров[179]. И это – не результат стремления Банка гарантировать населению Крыма избыток предметов роскоши. Даже «златокузнец» не является точным синонимом «aurifaber», ювелир же – лишь одна из возможных дефиниций профессии «faber». Как и Ансальдо Миконо с его подмастерьем, шестеро новеньких прибыли для работы на монетном дворе.

Рис. 1. Серебряные монеты Каффы сер. 1460-х – сер. 1470-х годов

a) Хаджи Гирей, данг «круг-круг», ок. 870 г. х. (NB&c 108710);

b) Хаджи Гирей, акча, 870 г. х. (NB&c 108285);

с) Нур Давлат, акча, 871 г. х. (NB&c 104814; Elsen, 80:1175);

d) Менгли Гирей, данг «круг-круг», после 872 г. х. (NB&c 104746)

В предшествующие годы Каффа обходилась всего двумя местными мастерами[180], и увеличение их числа вчетверо говорит о запланированных если не в 1464, то в 1465 г. изменениях в деятельности монетного двора. Результат призыва на службу бригады столичных ювелиров становится очевиден, если сравнить выработку эмиссии с четырехлепестковым картушем и внешний вид дангов с картушами «круг-круг» (рис. 1a, b). Комбинация «круг-круг» появилась в результате последовательных изменений в облике двуязычных дангов Хаджи Гирея. За годы его власти на смену ранней эмиссии с двумя ромбическими картушами пришла монета с картушем «ромб» на аверсе и «круг» на реверсе, и за нею последовало сочетание «круг-круг», внутри которого можно выделить штемпели с точечными картушами и последовавшие за ними – с картушами линейными. Эти последние (рис. 1a) настолько неказисты, что мастерство их создателей впору сравнивать с поделками имитаторов джучидской монеты.

Понять хотя бы отчасти, насколько серьезны были намерения попечителей Банка и администрации Каффы, позволяет счет из массарии Каффы, открытый 11 сентября 1466 г.[181] Хотя в его заглавии есть слова «Расходы монетного двора…» («Expense ceche…»), речи о тратах, связанных с чеканом монеты, там нет. В этот день казначеи начинают выплаты каменщикам и камнерезам, плотникам и грузчикам, которые строили новый монетный двор, судя по всему, с июня месяца[182]. Его местоположение рядом с центром деловой активности – базаром можно определить по позднейшему свидетельству, сообщающему, что конвент францисканцев церкви Девы Марии на базаре получил арендную плату за принадлежащий ему участок, занятый монетным двором[183]. Выдача денег производилась по представлении своеобразных докладных записок, вкладывавшихся в книгу казначеев, но не сохранившихся. Суммы, обозначенные при данной выдаче, не столь значительны: меньше 600 дангов (в лучшем случае это оплата 100 трудодней), потребовавшихся для возведения каменной постройки с воротами, украшенными каменной резьбой с гербами. Завершение «отделочных» работ в неделю, последовавшую за 11 сентября, потребовало еще 200 дангов. Не стоит полагать, что 800 дангов, т. е. 4 сума – сумма незначительная, и подозревать неполную отчетность: в прежние годы не просто дом, а дом на дворцовой площади продавался за 12 соммо 33,5 саджо[184]. Настоящие траты пришлись на закупку инструментов и оборудования: Никколо Докто, назначенный администрацией распорядитель строительства, закупавший все на средства Грегорио Дельпино, откупщика монетного двора в 1466 г., представил расписок более чем на 12 тыс. дангов. Их откупщику вернули, оформив как долг, переведя в пассив массариев следующего года службы.

Счет «Expense cece que nunc fabricatur» (ASG. SG. 34. 590/1247. MC 1466, f. 80v)

Строительство монетного двора в сочетании с озабоченностью квалификацией мастеров и неожиданным увеличением их числа должно подсказать нам, что целью попечителей Банка было отнюдь не улучшение условий труда. Создание комфортных условий для функционирования откупа, приносившего в казну сотню-полторы рублей[185], также нельзя рассматривать как заветную цель метрополии. Масштаб задачи был иной. Скупые свидетельства этому можно найти в самой массарии, но судить о ней лучше мы можем, разгадав, что представляли собой двуязычные монеты Каффы с замком в четырехлепестковом картуше на реверсе.

Их кардинальное отличие от предшествующих дангов XV в. было отмечено выше. Ординарные данги в Орде и в Крыму чеканились по весу 0,655 г, но еще О. Ф. Ретовский отмечал, что двуязычная монета с четырехлепестковым картушем много тяжелее – по его свидетельству, их вес варьирует в пределах 0,95–1,27 г[186]. После того, как была прослежена приверженность монетчиков к простейшим дробям при выборе стопы[187], стандарт данной эмиссии можно реконструировать просто как треть дирхема – 1,0915 г (четыре дирхема по 3,2745 г были равны трем генуэзским саджо по 4,366 г)[188]. Трактовать монету 1466 г. как данги с пробой, упавшей на треть, невозможно не только потому, что отличий в качестве их серебра не наблюдается. Этот тип не столь уж редко (среди 100 монет нашлось 4) перечеканивался на османских акче. О последних же известно, что они были дороже дангов. Курс османского акче в 1466 г. бухгалтеры определяли как «120 за сум»[189], тогда как курс данга составлял «202 за сум». Разумеется, о том, что из дорогой турецкой монеты кто-то пожелал сделать дешевые данги достоинством 1/202 сума, речи быть не может. С маржой меньше 40 % акче на данги поменял бы любой меняла. Налицо появление в Крыму второго номинала серебряной монеты, причем соотношение его весового стандарта со стандартом данга почти точно соответствует разнице котировок акче и данга к суму (оно совпало бы абсолютно, если бы в суме считали не 202, а 200 дангов) [190]. Не связать новоявленный номинал с турецким акче было бы странно, и легко можно понять, почему татары не могли не позаимствовать имя для своей новой монеты у турок. Естественно, в татарском варианте оно звучало как «акча»: в корпусе татарского языка слово «акче» не зафиксировано. Появление в 1466 г. 1-граммовых акча, несомненно, должно огорчить тех «экспертов», которые выдают предшествовавшие им данги за акче.