Андрей Кофман - Рыцари Нового Света Страница 11

Колумб прощается с королевской четой, отправляясь за океан

Ни одна из заинтересованных сторон не оставалась внакладе. Король ревностно служил святому делу христианизации, притом расширял владения, укреплял свою власть и пополнял казну. Кинта, пятая часть добычи, — это много или мало? Не настолько много, чтобы конкистадоры почувствовали себя сильно ущемленными. Но не так уж и мало: ручейки золота сливались в реки. Кинта — это разумно.

В свою очередь, конкистадоры получали возможность быстро обогатиться и изменить судьбу к лучшему. Здесь важно подчеркнуть вот какой момент. Экспедиций, оплаченных за казенный счет, можно по пальцам перечесть. Крупных — всего две: вторая экспедиция Колумба и экспедиция Педрариаса Давиды в Золотую Кастилию. Большинство экспедиций было оплачено самими завоевателями. Король не рисковал ничем; конкистадоры же ставили на кон все. Эрнандо де Сото, вернувшийся из Перу богачом, свои средства вложил в организацию экспедиции в Северную Америку. Когда он понял, что второго Перу здесь не найдет, то предпочел умереть. А вот удачливый Кесада, также вложивший все свои богатства в экспедицию на поиски Эльдорадо, предпринятую в 1568 г., предпочел вернуться и в результате умер в нищете, осаждаемый кредиторами. Основная тяжесть расходов ложилась на генерал-капитана, но и прочие члены экспедиции вкладывали деньги (часто последние) в покупку оружия, амуниции и коня. Таким образом, инициатива и маниакальное упорство конкистадоров диктовались, помимо прочего, стремлением во что бы то ни стало хотя бы окупить расходы.

В сложившемся балансе личных и государственных интересов важны были обе составляющие. Попробуем сделать отнюдь не фантастическое допущение и вообразим, будто Америку покоряет регулярная испанская армия, какая воевала в ту эпоху во Фландрии и в Италии. У каждого, от пехотинца до генерал-капитана, есть определенное жалование; добыча полностью сдается в казну; имеется генеральный штаб во главе с главнокомандующим, который разрабатывает стратегию и отдает приказы и т. п. Конечно, и в этом случае завоевание Америки состоялось бы, ибо такова была историческая неизбежность; но можно не сомневаться, что тогда конкиста не уложилась бы в столь фантастически краткий исторический срок, тогда бы она, возможно, и впрямь растянулась на столетие. Будь тот же Сото наемным капитаном — стал бы он годами бродить по диким землям Северной Америки в поисках золотого царства? Развел бы перед начальством руками: «Извольте видеть, Теночтитланом там и не пахнет, повсюду только глушь да дикость». Или представим себе: главнокомандующий вызывает Писарро, дает ему сто шестьдесят человек, приказывает вторгнуться в могущественную империю инков и идти на встречу с пятитысячным войском Атауальпы. Писарро возопил бы: «Помилуйте! Это безумие! Чистейшее безумие!..».

Частная инициатива важна; однако нельзя недооценивать и роли государства. Попробуем мысленно перевернуть ситуацию наоборот: корона отказывается от всяких притязаний на Америку, вообще ни во что не вмешивается и стоит в стороне. Без опеки королевской власти конкиста превратилась бы в чисто разбойное предприятие, в пиратство, — и в этом случае она бы не только не выполнила своих комплексных задач, но и вообще могла бы потерпеть провал.

Надо признать, что по части инициативы и энергетики пираты ни в чем не уступят конкистадорам; но, в отличие от последних, они совершенно не были способны к двум вещам. Первое — не умели вести сколько-нибудь длительную совместную военную кампанию. Они могли собрать мощную флотилию, нанести молниеносный удар, — и тут же разбегались «по своим углам». Смешно представить себе, чтобы знаменитый пират Генри Морган, на пару лет повел своих людей в сельву, сам не зная куда, — да ему бы через месяц соратники глотку перерезали. И второе, к чему совершенно не были приспособлены пираты — так это к созидательной деятельности.

Королевская власть стимулировала инициативу конкистадора прежде всего тем, что обещала ему в конце пути законный и постоянный статус в общественной системе, а также официальное признание его заслуг и соответствующее вознаграждение. Он может стать губернатором, управителем города, на худой конец, землевладельцем — главное, он будет не изгоем, а полноправным уважаемым членом общества. Пират — это халиф на час. Конкистадоры же пришли на новые земли, чтобы стать их законными владельцами и передать их своим наследникам. Королевская власть придавала их действиям характер легитимности, законности, и это было крайне важно для участников конкисты.

А кроме того, она давала им убеждение в том, что они действуют в интересах государства, во благо нации. Конечно, личные интересы для конкистадоров стояли на первом плане — чем люди той эпохи ничуть не отличались от своих собратьев по разуму как предшествующих, так и последующих веков. И все же было бы крайним упрощенчеством игнорировать глубоко укорененные в сознании конкистадоров идеи служения христианству и своему королю и веру в величие Испании. Бесчисленные высказывания первопроходцев и завоевателей Америки на этот счет не следует воспринимать как пустую риторику. Когда Кортес уговаривает новобранцев идти на завоевание Теночтитлана, он, по свидетельству хрониста, участника похода Берналя Диаса дель Кастильо,[9] говорит, что они «находятся в землях, где могли бы сослужить службу Богу и королю и обогатиться». Кортес очень ясно обозначил три основных стимула конкистадора; только в этой триаде, если не быть идеалистом, третью позицию следовало бы поставить на первое место. Как бы там ни было, конкистадоры осознавали себя представителями истинного вероучения и великой нации. Равным образом сознавали они и величие своих деяний, и это питало их национальную гордость, которая также служила одним из источников их неукротимой энергии.

«Розовая» и «Черная» легенды

По краям золотой середины

Пристрастность — нечто противопоказанное исторической науке, но присутствующее в ней сплошь да рядом. Оно и понятно: ведь историю пишет и осмысляет человек, а человек по природе своей — существо пристрастное. Но даже при этом не много найдется крупных исторических событий, которые на протяжении веков подвергались бы столь разноречивым тенденциозным оценкам, как испанское завоевание Америки. Вот уже пятьсот лет личности и деяния конкистадоров и конкиста в целом оцениваются с полярно противоположных точек зрения: от безудержного восхваления до яростного осуждения. Один миф порождал новые, одно предзаданное положение притягивало к себе другие и столь же необъективные, игнорирование одного заставляло закрывать глаза на многое. Так и сложились вокруг конкисты две целостные, противостоящие друг другу концепции: оправдательная и обвинительная.

Сказанное, однако, не означает, будто бы все, что было написано о конкисте и о конкистадорах, говорилось с пристрастных позиций: всегда находились те, кто старался придерживаться золотой середины, то есть быть объективным. Они-то и прозвали эти концепции «розовой» и «черной» легендой. И все же приходится признать, что большинство работ на эту тему, созданных в Испании, Латинской Америке и в России, написаны в обвинительном или апологетическом ключе; а главное, «розовая» и «черная» легенды — этот «Двуликий Янус» конкисты — оказались на редкость живучи и постоянно дают о себе знать. Вот почему нельзя их обойти молчанием.

Возможно, столь живучими они оказались потому, что являются сверстниками конкисты и родились как непосредственный отклик на испанское завоевание Америки. «Розовая» и «черная» легенды стали зеркалом, где отразились и пограничный характер эпохи, и двойственность конкисты, сочетавшей разрушение с созиданием, и противоречивый духовный облик конкистадоров. Чтобы поддержать ту или иную легенду, достаточно просто обратиться к документам конкисты, но используя их выборочно. Вам требуется создать «розовые» представления о конкисте? Нет ничего проще. Возьмите реляции и дневники самих конкистадоров: понятное дело, себя и свои деяния завоеватель стремился представить в наиболее выгодном свете и даже неоправданным жестокостям всегда находил оправдание. Человеку свойственно желание думать о себе хорошо и достойно выглядеть в глазах окружающих. А в «окружение» конкистадора входили не столько его соратники и уж тем более не индейцы, а прежде всего колониальные власти и сам король, готовые сурово наказать его по любому навету. Вдобавок ко всему конкистадор думал и о том, как отнесутся к нему потомки, — ведь он ясно осознавал исторический характер своих деяний. Среди хронистов, историографов конкисты, у испанских завоевателей имелись свои защитники и свои противники. Достаточно обратиться к последним — и вы получите материал для создания «черной» легенды. Например, — взять за основу обвинительную книгу великого испанского гуманиста Бартоломе де Лас Касаса (1484–1566) «Кратчайшее сообщение о разрушении Индий», название которой говорит само за себя, и подкрепить ее бесчисленными свидетельствами современников о жестокостях испанских завоевателей. И в том, и в другом случае используются документы, а исторический документ — вещь очень убедительная.