Николай Коняев - Романовы. Творцы великой смуты Страница 11

Слух был нелепым, и относиться к нему надо было как к знаку, что Романовы могут вступить в борьбу за русский престол… Или как к напоминанию, что Романовы такие же, как Годуновы, «сродичи царскому корени по сочетанию брака» и, с полным шурьевским правом, могут претендовать на трон Московского царства.

Годунов понимал это и высоко оценил проявленную Никитичами «скромность». После венчания на царство он наградил и самих Романовых, и близких им людей. Помимо Федора Никитича, который уже входил в Думу, ввели туда Александра Никитича, Михаила Никитича, а заодно и зятя Никитичей – князя Черкасского.

Мы уже приводили цитату из книги Жака Маржерета.

Этот знаменитый наемник прожил в России бурную и насыщенную жизнь…

Вначале он находился на службе у Годунова, затем служил Лжедмитрию, а в конце даже попытался поступить к Дмитрию Пожарскому, но князь не принял его.

«Маржерет кровь христианскую проливал пуще польских людей и, награбившись государевой казны, пошел из Москвы в Польшу с изменником Михайлою Салтыковым. Нам подлинно известно, что польский король тому Маржерету велел у себя быть в Раде: и мы удивляемся, каким это образом теперь Маржерет хочет нам помогать против польских людей? Мнится нам, что Маржерет хочет быть в Московское государство по умышленью польского короля, чтоб зло какое-нибудь учинить. Мы этого опасаемся…» – писал Дм. Пожарский в 1612 году.

Помимо всего прочего, Жак Маржерет попал и в персонажи пушкинского «Бориса Годунова»…

Воистину – редкостная для наемника судьба [13] …

Сочинение самого Маржерета «Состояние Российской империи и великого княжества Московии» является бесценным источником слухов, бродивших в Смутное время…

Находим мы здесь и слухи о спасении царевича Дмитрия…

Н.И. Костомаров считал, что Маржерет слышал о спасении Дмитрия боярами, и «по догадкам» мог называть Нагих и Романовых как людей, облагодетельствованных Лжедмитрием.

Для России 1600 год памятен началом трехлетнего голода, а также неожиданно жестокой расправой Бориса Годунова с боярской оппозицией.

До сих пор при Борисе почти никого не казнили на Москве…

И вдруг царя словно бы подменили.

Царь, который, как утверждают современники, в начале своего правления был «естеством светлодушен, нравом милостив, паче же рещи – нищелюбив; от него же многие доброкапленные потоки приемше, и от любодаровитые его длани в сытость напитавшиеся: всем бо неоскудно даяние простираше, не точию ближним, но и странным», – превратился в подобие Иоанна Грозного, устраняющего «совместников», казнящего недоброжелателей.

Первой жертвой гнева Бориса Годунова стал его свояк – Богдан Бельский.

Бельский, как мы говорили, в конце царствования Грозного был едва ли не самым могущественным человеком. Умирая, царь назначил его одним из правителей государства и, кроме того, воспитателем царевича Дмитрия. Но после смерти Грозного Бельский неудачно пытался действовать в пользу царевича и был сослан в Нижний Новгород.

Теперь, когда разнесся слух, что Дмитрий жив, Годунов первым делом вспомнил о его воспитателе, посланном строить крепость Борисов в дикой степи на берегу Донца Северского…

Борис Годунов отобрал у него все вотчины, а потом приказал своему доктору, шотландскому хирургу Габриэлю, по волоску выщипать у боярина бороду, якобы в наказание за то, что, будучи в Борисове, на пиру свояк расхвастался и скаламбурил: «царь Борис – в Москве царь, а я в Борисове царь».

Но интересовал Годунова, разумеется, не каламбур свояка, а источник слухов о спасении царевича Дмитрия.

Богдан Бельский выдержал пытку, не назвав имен…

С этих пор, говорит Жак Маржерет, Борис Годунов занимался только истязаниями и пытками…

Холоп, обвиняющий своего хозяина, получал от царя Бориса награждение, а хозяина холопа подвергали пытке, дабы исторгнуть признание, иногда – в том, чего он сам не видал.

Марфу Нагую (мать царевича Дмитрия) вывели из монастыря и удалили из Москвы. В столице очень немногие из знатных родов спаслись от подозрений Бориса Годунова.

«Царь хотел все знать», – свидетельствует летопись.

Маржерет уточняет, что Борис хотел знать. Годунова встревожил слух о Дмитрии; он догадался, что ему подготовляют Дмитрия, и хотел во что бы то ни было отыскать и самого Дмитрия, и тех, кто ему готовит это тайное оружие.

События разворачивались так…

К Семену Никитичу Годунову, возглавлявшему сыск, явился Второй Никитин Бартенев, служивший вначале у Федора Никитича Юрьева (Романова), а сейчас – казначеем у Александра Никитича, и сказал, что в казне у того приготовлено «всякого корения» для отравления царя Бориса.

Был произведен обыск, «корение» нашли, и оно послужило началом «сыска», длившегося около полугода.

«Подобного проявления мрачной подозрительности и варварства в характере нельзя объяснить иначе, как тем, что Борис, вообще опасавшийся за свою корону и жизнь, в это время был встревожен чем-то важным, искал какой-то тайно грозившей ему опасности и потому прибегал к таким суровым средствам, – пишет Н.И. Костомаров. – На это, конечно, могут возразить, что наши летописцы, описывая тиранства Бориса, не говорят, однако, чтоб поводом к его свирепствам было спасение Дмитрия, и Борис, отыскивая тайные замыслы врагов, не говорил, что они хотят выдумать против него страшилище в образе углицкого царевича… А что Борисовы преследования и гонения не совершались гласно ради Дмитрия, то это в порядке вещей: Борису имя Дмитрия было до такой степени страшно, что он не решался и не должен был решиться произносить его громко на всю Русь. Это был для него только слух. Объявить гласно, что он боится Дмитрия, значило бы рисковать вызвать на свет этот призрак; тем более что сам Борис не мог быть вполне уверен, что Дмитрий убит: он сам не был в Угличе; тех, кто убил его, не мог спросить, ибо их на свете не было; а на преданность Шуйского, производившего следствие, он никак положиться не мог. Да если б он и был вполне уверен, что в Угличе действительно совершилось убийство дитяти, которое считалось царевичем, то кто мог поручиться, что, проникая его козни, заранее не подменили Дмитрия, что не случилось именно то, чем морочили народ во время самозванца. Как тиран подозрительный, но вместе осторожный, Борис старательно укрывал – какого рода измены и замыслов он ищет; он только преследовал тех, кого, по своим соображениям, считал себе врагами, чтоб случайно напасть на след искомого. Для это го-то он и употреблял холопов, надеясь таким путем знать всю подноготную того, что происходит в подозрительных для него домах».

И что-то Борису Годунову, по-видимому, удалось узнать.

Разумеется, не про «коренья», а про слухи, распускаемые о царевиче Дмитрии. И это и послужило причиной преследования коварных родственников…

26 октября 1601 года началась расправа Бориса Годунова со своими недавними союзниками.

Ночью стрельцы подожгли дом бояр Романовых…

Федора Никитича Романова (будущего патриарха Филарета) заключили в Антониево-Сийский монастырь, что в девяноста верстах от Холмогор, и насильно постригли в монахи. Его жену «замчали» в Заонежский Толвуйский погост и тоже постригли.

Дочку Татьяну и сына Михаила (будущего царя) сослали с тетками в Белоозеро…

Кара была жестокой…

Однако, как свидетельствует предание, еще более жестоко поступили с ближними слугами Романовых. Почти все они были казнены.

Историки этому обстоятельству особого значения не придают, но, может быть, именно в нем и скрыты сведения, какие именно коренья были отысканы в доме Романовых.

«Кореньями» этими мог быть подготовленный Федором Никитичем кандидат в самозванцы…

Как известно, самому кандидату удалось уйти.

Он (по-видимому, еще в начале розыска) покинул Романовых и укрылся, приняв постриг, среди чернецов Чудова монастыря.

Звали его теперь Григорием.

Уже давно стали замечать недобрые знамения…

Нередко всходило на небо по две, а то и по три луны, два, а то и три солнца светили днем, по земле, по полям и лугам ходили огненные столпы…

То и дело поднимались невиданные доселе бури, сносившие кресты с церквей…