Вячеслав Софронов - Отрешенные люди Страница 11

- А взять того же Алешку Бестужева, - поспешила лишний раз ущипнуть нелюбимого ею государственного канцлера Марфа Егоровна, - почитай, каждый божий день к тебе, матушка, является с бумаги разными. То подпиши, это почитай, как будто, кроме его бумаг, и дел других у тебя не имеется. Тут я слыхала, будто бы он против французского короля зуб большой имеет, невзлюбил его наш умник. Ха! - показала Шувалова острые ровные зубки. - Король французский, верно, шибко расстроился, испужался Алешку Бестужева. Зато англичан подле себя держит, жалует. Болтают, они, англичане, ему даже пенсию особую назначили. Конечно, они ему по всем статьям милее и пригоже. Может ли государственный человек этакие вольности себе позволять? - выкинула она левую ручку в сторону Разумовского.

- Это вы мне? - спросил тот с достоинством и пожал широкими плечами, на которые была накинута богатая, поблескивающая на солнце шубой. - А по мне так все они одинаковы. У нас, в Малороссии, так говаривали: немчуру любить битому быть, турчанина любить - в полоне быть, а москаля любить - голым ходить. - Он чуть кашлянул и бросил вопрошающий взгляд на императрицу, пытаясь угадать, как она восприняла его не совсем удачную шутку. Но та лишь криво усмехнулась и спросила:

- Интересно, дружок, а чего еще такое у вас, в Малороссии, - она особо выделила именно это слово, - про москалей говорят? Верно, не жалуют?

- Не жалуют, матушка, не буду скрывать, - смущенно признался Разумовский, опустив низко голову, щеки его залил алый румянец, натерпелись в свое время много и от панов, и от русских людей. А народ - он памятен...

- Э-э-э... Да чего их, хохлов, слушать, - поспешила воспользоваться оплошностью графа Шувалова, - сколь им добра не делай, а все зазря, память у них короткая. Хохол сам себя лишь до обеда любит.

- Вы сегодня явно намерены оскорбить и унизить меня, - наливаясь неожиданно гневом, приостановился Разумовский, заслоняя своей крупной фигурой дорогу низкорослой Шуваловой.

- И вовсе нет, - ловко прошмыгнула та у него под рукой, - правда - она завсегда глаза режет.

- У каждого человека своя правда. Только я не намерен выслушивать разные дерзости от вздорной бабы.

- Это я-то вздорная баба! - чуть не подпрыгнула на месте Шувалова, воинственно вздергивая остренький подбородок. - Не вздорнее других.

- Тихо, тихо, соколики, - подняла примиряюще руки императрица, - нашли место, где норов свой выказывать. И чего вас совет не берет? Ближнего своего любить надо, как Господь завещал, а вы...

- Я со всеми готов в мире жить, если чести и достоинства моего не касаются, - обиженно поджал полные, сочные губы граф.

- Нужно мне твое достоинство, - негромко, но отчетливо прошипела Шувалова, не глядя на Разумовского, - прости меня, матушка, коль что не так. Пойду я, меня свои санки у ворот поджидают, - она быстро поклонилась императрице и, не дождавшись ее ответа, засеменила по аллейке к выходу из парка.

- Сдерживайся, Алешенька, прошу тебя, - тихо проговорила Елизавета Петровна, беря графа под руку и увлекая за собой, - особенно с Марфушей. Вы оба мне дороги, любимы, и различать вас не желаю, более близких людей у меня нет.

- Виноват, матушка, - низко наклонил тот большую красивую голову, - не вели казнить...

- Да кто тебя казнить собирается? - засмеялась императрица, моментально преображаясь и хорошея. - Хватит на сегодня, погуляли и будет. Надобно ехать к сановникам моим дела делать. Со мной на совет отправишься или как? - она внимательно посмотрела в глаза своему любимцу, хотя заранее знала, что Разумовский откажется присутствовать на заседании верховного совета, где собирались главные ее помощники.

- Нет уж, уволь, матушка, - решительно возразил тот, - меня твои верховники и в грош не ставят, насмешничают. Поеду к себе. Там меня земляки с вечера дожидаются, нужен им зачем-то.

- Твое дело, Алешенька, - капризно скривила губы императрица, - прощай покудова, вечером свидимся?

- Пренепременно, матушка, - поклонился в ответ Алексей Григорьевич.

- Значит, до вечера, дружок? - легонько потрепала его по щекам государыня.

- К вечеру у тебя буду, жди.

- А коль не утерплю, то сама к тебе заявлюсь. Не прогонишь? - игриво спросила она и, резко повернувшись, пошла по заснеженной аллее, гордо неся свою статную фигуру.

Разумовский долго смотрел ей вслед, незаметно, для самого себя, улыбаясь и чувствуя, как горячая волна пробежала внутри, делая его самым счастливым человеком на свете. Потом зачерпнул голой ладонью горсть пушистого снега и приложил ее к разгоряченной голове, отер лоб, щеки и широко перекрестился, привычно ища глазами высокий шпиль Петропавловской крепости с золоченым крестом наверху.

8.

Спустя немного времени императрица уже поспешно входила в свои покои, веселая и возбужденная, кивая застывшим при ее появлении статс-дамам, офицерам гвардии, берущим "на караул", и без задержки впорхнула в приемную перед своим кабинетам, где ее уже поджидали прохаживающиеся взад- вперед сановники.

- Заждались, поди? - переводя дыхание после стремительной ходьбы, спросила она и провела мокрой от снега перчаткой по бледной щеке вице-канцлера Алексея Петровича Бестужева-Рюмина, что с видимым усилием поднимался с низкого кресла. - Да уж сиди, - махнула ему ручкой, - не усердствуй.

- Как можно, матушка, - проговорил тот довольно бодрым голосом, - и со смертного одра при вашем появлении встану, - и добавил уже ей вслед, -рад видеть вас в добром здравии.

- И я рада, - ответила она, уже входя в дверь кабинета, скинула на руки камер-лакею шубу, прошла к зеркалу у дальней стены и быстро провела кончиками пальцев по взлохматившимся льняным волосам, кивнула секретарю "зови" и легко опустилась в подставленное ей малинового бархата кресло, стоявшее во главе большого овального орехового дерева стола.

Первым, осторожно ступая негнущимися от подагры ногами, вошел граф Бестужев-Рюмин. Ему было далеко за пятьдесят и, судя по всему, многочисленные болезни давно подтачивали его здоровье, но при всем том честолюбивая натура графа не позволяла удалиться от дел на покой в какое-нибудь дальнее имение. Гнев императрицы, приказавшей сослать за длинный язык в Сибирь жену его родного брата Михаила Петровича, коснулся и канцлера, но лишь слегка опалил, не сжег до тла, как то могло случиться с иным. Бестужев стойко выдержал удар судьбы и, словно ничего не случилось, продолжал появляться в приемной императрицы в обусловленный час с точностью небесного светила. Более всего он гордился тем, что за всю жизнь ни разу никуда не опоздал, умел с честью выходить из любого самого затруднительного положения; при всем том сплетен о нем в Петербурге ходило больше, чем обо всех столичных сановниках. Кого-кого, а недоброжелателей он сумел нажить немало, но ни одного не ставил и в грош и в удобный момент спешил отплатить им той же монетой.

Следом вошел Петр Иванович Шувалов, надувая и без того пухлые щеки, зорко поглядывая большими широко посажеными глазами по всем углам, словно там мог притаиться заговорщик с палашом. Под мышкой он нес большой рулон бумаги, осторожно придерживая его словно драгоценную ношу. Граф Разумовский был отчасти прав, предполагая, что Шувалов большую часть времени занимается пальбой из пушек. Именно сейчас Петр Иванович опробовал изобретенную им новую пушку, названную весьма грозно - "единорогом". Испытания шли успешно, а потому граф пребывал в благодушном расположении и негромко мурлыкал себе под нос какую-то незамысловатую мелодию, услышанную им от уличного музыканта. Подойдя к столу, демонстративно обошел его кругом, остановился напротив графа Бестужева, прислонил принесенный рулон к креслу, затем неторопливо вынул из бокового кармана огромный кружевной платок вишневого цвета и протяжно высморкался, не спеша сел. Потом, словно вспомнил о чем-то, полез в другой карман и вынул золотую инкрустированную моржовым клыком табакерку, и небрежно положил ее перед с собой, широко улыбнулся глядевшей на него с лукавой усмешкой императрице и сделал ей обычный комплимент:

- Ваше величество как всегда замечательно выглядит. Как вы только время находите на все дела? Диву даюсь, на вас глядючи...

Говорил он неправду, поскольку как раз времени на все у императрицы и не хватало. Большинство государственных важнейших дел задерживались именно по вине Елизаветы Петровны, которая желала поспеть везде, но, когда приходилось выбирать между просмотром бумаг и очередным балом или маскарадом, она выбирала обычно последнее. Приближенные к ней люди считали за лучшее не замечать подобных пустяков, чего никак не могли понять иностранные дипломаты и частенько в своих письмах жаловались на громадные задержки и волокиту в делах. Но императрица с детской непосредственностью считала, что жить надо весело и безоглядно, а потому зачастую поступала вопреки известной поговорке "делу время - потехе час".