Игорь Фроянов - Мятежный Новгород. Очерки истории государственности, социальной и политической борьбы конца IX — начала XIII столетия Страница 11

Основание Новгорода со всей очевидностью свидетельствует об успехах интегрирующих тенденций у словен Приильменья. С его постройкой устанавливается полный контроль словенских племен над Волховом, который прочно был закрыт как с севера, так и с юга. Район истока Волхова, где встал Новгород, занимал ключевое географическое положение: сюда вели водные пути рек Ильменского бассейна, открывавшие выходы по Ловати и Поле на юг, по Шелони — на запад, а по Мсте — на восток.{126} Новгород был узловым пунктом двух великих водных дорог: балтийско-волжской и балтийско-днепровской.

Новгород, как и Ладога, концентрировал торгово-ремесленную деятельность. Но порожденный аграрным обществом, он не порывал с сельскохозяйственным производством, а находился в органической связи с сельской округой. Археологами собрано в городе большое количество деревянных граблей, железных кос-горбуш со стальными лезвиями. Найдены серпы, вилы, встречены и сощники.{127} По Б. А. Колчину и В. Л. Янину, основная масса новгородцев земледелием не занималась.{128} Полагаем, что данное утверждение, пригодное для Новгорода XII в. и последующего времени, не может звучать категорично относительно начала его истории.{129} Жители Новгорода трудились на огородах,{130} разводили крупный рогатый скот.{131} Рыболовство и бортничество представлено многочисленными археологическими находками.{132}

Поозерье и Верхнее Поволховье стягивали едва ли не основную массу словен. То была густо заселенная область. Поэтому логично предположить существование здесь, кроме Новгорода, других племенных центров. Быть может, таковым являлся Холопий городок, расположенный поблизости от слияния Волховца с Волховом на холме с крутыми склонами. Паводки превращали холм в остров. Город, как видим, имел хорошую естественную защиту. Его появление датируется первой половиной IX в.{133} Холопий городок окружали погребальные сооружения и неукрепленные поселки, принадлежавшие родовым общинам, единение которых в рамках племени он олицетворял. Контрольная функция поселения на волховском пути выступает со всей определенностью.{134} В этом плане Холопий городок, охраняя одно из ключевых мест волховской магистрали, выполнял необходимую и полезную работу по отношению к остальным словенским племенам, защищая, разумеется, при этом и своих соплеменников. Городок, подобно упомянутым уже нами племенным центрам словен, был крепкими производственными нитями связан с сельской округой, детищем которой он являлся. Правда, как считает Е. Н. Носов, местоположение Холопьего городка «весьма неудобно для занятия сельскохозяйственной деятельностью».{135} Но столь решительному заявлению противоречит самим же автором открытый в городке клад сельскохозяйственного инвентаря, состоящий из наральников, кос, топора, тесла, удил и других предметов.{136}

Немало археологических памятников сохранилось по берегам р. Мсты. Это — сопки и остатки сельских поселений. Обилие сопок говорит о хорошей освоенности словенами здешних мест.{137} Надо заметить, что «топография и размещение сопок, даже в тех случаях, когда остатки селищ не зафиксированы, отражают топографию и размещение древних поселений и их скоплений на определенных участках».{138} Расстояние между скоплениями составляет от 4 до 20 км.{139} Наряду с селищами открыты и городища.{140} Все это позволяет высказать догадку, что и здесь имелись условия для появления племенных центров, открыть которые еще предстоит археологам.

Учесть все племенные центры словен невозможно по состоянию источников. Но привлеченного нами археологического материала и без того достаточно, чтобы обозначить в словенском обществе главное: процесс сплочения родовых общин и соединения их в племена, завершавшийся устройством городов — племенных центров. Надо думать, что в этих городах находились племенные вожди, старейшины, заседал совет старейшин, собиралось народное вече и ополчение, хранились племенные святыни. Такова была одна из первых ступеней социальной интеграции летописных словен. Следующая ступень связана с образованием союза словенских племен. «Возрастающая плотность населения, — писал Ф. Энгельс, — вынуждает к более тесному сплочению как внутри, так и по отношению к внешнему миру. Союз родственных племен становится повсюду необходимостью, а вскоре делается необходимым даже и слияние их и тем самым слияние отдельных племенных территорий в одну общую территорию всего народа».{141}

Формирование союза являлось делом вовсе не простым. Оно осуществлялось через взаимную борьбу и соперничество племен за лидерство. Отголоски происходивших на этой почве межплеменных столкновений слышны в источниках устных и письменных, их следы видны и в археологических материалах. «И въсташа сами на ся воевать, и бысть межи ими рать велика и усобица, и въсташа град на град, и не беша в них правды», — читаем в Новгородской Первой летописи.{142} Хотя приведенное известие касается распрей между словенами кривичами и угро-финнами, оно отражает межплеменные раздоры, которые выливались в соперничество племен из-за первенства в собственном союзе.

Где-то в середине IX в. Ладога выгорела, охваченная «тотальным пожаром». Исследователи не без основания связывают ладожскую катастрофу с междоусобными племенными войнами.{143} Смутное воспоминание о них донесло до нас и «Сказание о холопьей войне», сохранившееся в нескольких редакциях и пересказах Герберштейна, Стрыйковского, Флетчера и других информаторов, в том числе отечественных. В Сказании повествуется о восстании новгородских холопов, завладевших женами своих господ во время длительного отсутствия тех в Новгороде. «Центрами сопротивления восставших рабов, по преданию, — отмечает П. П. Смирнов, — были Бронницкий холм на реке Мсте, при впадении ее в озеро Ильмень, городок Холопий на устьях реки Мологи, в 60 верстах выше впадения ее в Волгу, местность Калязина монастыря на реке Волге, выше города Углича, и иные. Одни редакции не датируют события, относя его вообще к языческой поре, до. принятия христианства, другие довольно точно приурочивают его к 982–988 годам…».{144}

Историки по-рааному оценивали Сказание о холопьей войне. Довольно рано проявилось скептическое к нему отношение. В. Н. Татищеву и Н. М. Карамзину оно показалось басней, навеянной рассказом Геродота о скифских рабах, взбунтовавшихся против своих хозяев.{145} Скрупулезный анализ Сказания произвел П. П. Смирнов и открыл в нем «незаурядный исторический и социологический интерес».{146} Он установил независимость отдельных редакций Сказания от «сказки» Геродота и счел возможным привлечь его в «качестве исторического источника», признав реальность описываемых в памятнике событий.{147} Перед взором П. П. Смирнова предстала «классовая война в Великом Новгороде», вспыхнувшая в княжение Владимира Святославича. Что же послужило ее причиной? «Неустойчивость экономического и социального положения высшего класса заставили князя Владимира и его бояр искать новых путей общественного развития и новой веры в Византии, которая давно уже шла по пути развития феодального хозяйства. Но внезапное и насильственное внедрение новых феодальных форм права и отношений, а равно неудержимое стремление к свободе порабощенных масс, которые сопровождали принятие христианства, настолько обострили борьбу основных классов дофеодального общества и различных групп среди господствующего класса, что в отдельных местах события перешли в настоящую войну, рассказ о которой дошел до нас в редакциях Сказания о холопьей войне».{148}

Мысль П. П. Смирнова о том, что Сказание должно привлечь внимание исследователей как исторический источник, приоткрывающий завесу над событиями далекого прошлого Руси, заслуживает всяческой поддержки. Однако нельзя признать удачной конкретную интерпретацию автором сведений, напоминающих о холопьей будто бы войне, потрясшей Новгород на исходе X столетия.

П. П. Смирнов принадлежал к числу советских историков, которые считали, что Киевская Русь, прежде чем стать феодальной, была рабовладельческой.{149} Рассматривая состав «русского общества при князе Владимире, Ярославе и далее до Владимира Мономаха», он увидел лишь два класса: свободных и рабов.{150} В современной исторической науке идея о рабовладельческом строе «дофеодальной» Руси отвергнута как несостоятельная, несмотря на ее возобновление в трудах отдельных историков.{151} Рабы на Руси, конечно, были. Но рабский труд в древнерусском обществе X в. находил ограниченное применение. Рабов, главным образом, вывозили для продажи на внешних рынках.{152} Поэтому собственно на Руси они в массе долго не задерживались. И трудно вообразить огромное скопление их в Новгороде, приведшее к социальному взрыву, о котором пишет П. П. Смирнов. Умножение числа холопов, используемых в вотчинном хозяйстве, падает на XII в.{153} Но и здесь надо остерегаться преувеличений, поскольку вотчины были не столь уж многочисленны, напоминая островки, затерянные в море общинного хозяйства.{154} Кстати сказать, термин «холоп» сравнительно позднего происхождения. В X в. более распространенным наименованием рабов являлись слова «челядь», «челядин».{155}