Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 1 ) Страница 11

Тогда-то пригодились польским панам нетронутые плугом пустыни соседней Литвы,

вернее сказать—Литовской Руси, сделавшейся Русью Польскою.

88

.

Но не вдруг оправдались надежды польских экономистов. Турки давно уже грозили

Европе завоеванием, и это требовало от неё чрезвычайных усилий самосохранения.

Как передовой пост европейской культуры, Польша больше других стран подвергалась

опасности. Уже сын Ягайла, Владислав III, пал в бою с Алуратом II под Варною (1444).

При его преемнике, Казимире ИУ, подвластные турецкому султану Крымцы

уничтожили на Черном море принадлежавший Польше, чрез посредство литовской

Руси, порт Кочубей (ныне Одесса), который, во времена существования Византийской

империи, снабжал Царьград и Греческие острова подольскою пшеницею. Литворусские

займища в устьях Днепра и Днестра сделались турко-татарскими. В 1482 году хан

МенглиИ’ирей сжег и заполонил пограничный польско-литовский город, столицу до-

татарсвой Руси, Киев. Через десять лет отстроен Крымцами, но распоряжению Турок,

Очаков, стоящий на польско-русской земле, а потом и Тегиль (в старину, как и ныне,

Бендеры), которую литовские государи, в спорах с ханами, называли своею отчиною.

Черноморская торговля русским и польским хлебом уступила место татарской торговле

русскими и польскими пленниками. Напрасно король Ян Альберт пытался отнять у

Турок Волошину или Молдавию, которая, будучи ленным владением Польской Короны,

закрывала ИИодолию и Червонную Русь, „как щитомъ". Войско его, заведенное

предательски в так-называемые Буковины (непроходимые леса горной Молдавии),

было побито до остатка (1498), и открыло Туркам, Татарам и переменчивым Волохам

дорогу в ИИодолию, откуда пожары и полон разлились до самого Львова. Только

чрезвычайно морозная зима того года, истребившая десятки тысяч наездников, спасла

Польшу от азиатского завоевания.

При таких обстоятельствах подвигаться с хозяйственными займищами к востоку

было делом не одного экономического разсчета, но и рыцарского геройства. В конце

ХУ и начале XVI столетия Татар видали не только на правой, но и на левой стороне

Вислы, у Сендомира и Опатова. Небезопасен был от них даже Пацанов, и в самом

Кракове не раз бывал переполох от их близости; а в 1578 году Орда окружила было

свадебную компанию князя Василия, праздновавшего брак старшей дочери своей с

Радивилом Перуном.

В эти времена борьбы с азиятцами за безопасность панского плуга, экономический

быт польско-русской^ республики, называемой Речью Посполитою Польскою,

представлял замечательное противо-

.

39

речие между юридическим гнетом чернорабочего, пахарского класса крестьян и

фактическим согласием его с органами законодательной власти, землевладельцами. Мы

читаем в сеймовых постановлениях драконовские законы о панских подданных, а под

теми же годами находим постановления об учреждении новых поветов и новых

воеводств в украинной Польше, „по причине сгущения рыцарской людности* на всем

пространстве от Карпат до Нарева' и от Днестра до Случи. Рыцарская людность, то-

есть шляхетчина, на пограничье, выставленное против азиатских добычников, шла не

одна: ее сопровождали те самые кмети, крестьяне, или подданные, против которых на

шляхетских съездах придумывались все более и более стеснительные меры.

Это движение происходило в силу давления можновладцев на мелкопоместную

шляхту, которая, вместе с своими подданными, приходила в упадок по мере того, как

землевладельцы крупные, путем получаемых от короля привилегий, захвата и подкупа,

увеличивали имущества свои. Обеднелые, или тесвимые шляхтичи, вместо того, чтобы

делаться слугами и вассалами собратий своих, хотели в новых займищах, в дешевых

приобретениях и на заслуженных у короля, или у магната, нустопорожных местах,

доказать справедливость гордой пословицы: „Шляхтич в огороде равен воеводе*.

Составляя аванпосты польско-русской колонизации пустынь от Вислы к Днепру, они

вели с собой крестьян, лишенных всякой свободы и даже собственности по букве

панского законодательства, но вели не насильственно. Эти крестьяне были частию

беглецы из соседних имений, рассчитывавшие на пустынность пограничного края,

недоступную для сыщиков, но частию и такие подданные, которые смотрели на побеги

сельской молодежи и сельских негодяев глазами своего пана. В обоих случаях

сближение их с землевладельцем было не только естественное, но и необходимое.

Праздность в новозанятых пустынях показывалась голодом, а недостаток повиновения

набегами Крымцев, Ногайцев и самих Волохов, которые с подчинением азиатскому

господству сделались для Полякоруссов такими же хищниками, как и Татары.

Пограничный землевладелец был глава хозяйственной ассоциации и вместе с темъ—

предводитель боевой дружины. По существу факта, он был не столько дедич

новозаселенного займища, сколько его завоеватель. '

Посредством выселения шляхты в украинные земли, к старому, или сравнительно

старому, краю приростал новый, основанный на

40

.

том же начале шляхетской вольности, но без её произвольных и вынужденных

обстоятельствами злоупотреблений,—край, обещавший быть настолько лучше старого,

насколько колонии всегда бывают лучше метрополий своих. Но Турки, стремясь занять

славянскую почву Европы, в авангарде своего движения к западу посылали

беспощадных опустошителей, Татар, которые, зарабатывая свой насущный хлеб

грабежом и ясыром, выжигали опустелые села и покинутую разбежавшимися пахарями

жатву из любви в дикому простору. Все, чти) могли предпринять против азиатских

набегов мелкие владельцы в своих колониях, оказывалось недостаточным.

Свободолюбивые шляхтичи, бредившие равенством с магнатами, сами были готовы

молить вельможных притеснителей о принятии их под свой могущественный щит. Но

шляхетские дуки, в свою очередь, страдали от можновладства, которым подавляли

низшую шляхту. Изнурясь в борьбе с людьми более сильными, или же искусными в

придворных происках, они искали поприща для своих талантов на окраинах польско-

русской республики, в стране, которую молва сравнивала с Индиею и Новым Светом.

Они выпрашивали себе у короля пожалование так называемых пустынь, под условием

защиты их от аэиятцев, а не то—покупали эти пустыни у владельцев бездейственных,

или же захватывали по праву сильного; высылали в опасные места осадчих с

компаниею вооруженных людей и с огненным боем; иногда являлись лично в виде

королевского старосты пограничного городка, например Канева или Черкас, в виде

воеводы такого разоренного города, каким был Киев после 1482 года; и этим способом

среди вольной, равноправной шляхты, с её свободными подданными, возникало то же

самое можновладство, которое томило шляхту в её стародавних, исконных осадах.

Так как в человеческих делах низшего порядка полезное постоянно преобладает над

истинным, а умственное над нравственным, то энергию заселения малорусских

пустынь мы должны приписать в меньшей пропорции таким щедрым и милосердым

людям, каким был отец князя Василия, а в большей таким, каковы должны были быть

потомки домашнего наездника, известного в Польше XIV столетия под характерным

прозвищем Кровавого Дьявола ив Венеции. И вообще, едва ли мы ошибемся, если

поразительные успехи экономического развития Полыни в ХѴ-м и XVI веках будем

объяснять себе не столько умственным превосход-

.

41

ством культиваторов, сколько их жадностью к захвату чужого имущества,

дерзостью силы и талантливостью в делах домашнего разбоя.

Мы знаем например, что современный гетману Острожскому, князю Константину I,

киевский воевода, Юрий Монтовтович, поступал с Печерским монастырем не лучше

татарского баскака. Мы знаем, что и ставленник тогдашних придворных панов,

архимандрит печерский, Вассиан, был не лучше обыкновенного Жида арендатора, а

добродетельный по своему веку князь Константин I Острожский, при своем

всемогущем значении у короля, терпел Монтовтовича на его важном посту и

покровительствовал Вассиану, не взирая на вторжение в монастырь одного и церковное

обдирательство другого. Совокупность подобных явлений заставляет думать, что

тогдашнему экономисту, достигавшему предположенной цели наперекор всем

препятствиям, была известна только правда сильного над слабым; что другой правды в