Неизвестен Автор - Протоколы заседаний ЦК Партии социалистов-революционеров (июнь 1917 - март 1918) с комментариями В М Чернова Страница 11

ЦК долго не предпринимал против Савинкова никаких мероприятий, ошибочно полагая, что он молчаливо сам давно прекратил всякую связь с партией и стал политически "диким". Когда Керенский велел арестовать Филоненко, некоторое время после выступления Корнилова оставшегося в ставке последнего в чрезвычайно подозрительной роли, а Савинков, исполнявший обязанности военного министра и бывший правой рукой Керенского, потребовал, чтобы либо был освобожден Филоненко, либо вместе с ним арестован и он, Савинков, то орган ЦК, "Дело народа" в статье В.М. Чернова требовал немедленного ареста Савинкова и приобщения его к числу подследственных по Корниловскому делу. В это время Ц[ентральный] к[омите]т получил сведения, что Савинков не упустил случая формально зарегистрироваться в одной из прифронтовых партийных эсеровских организаций. Тогда и было решено избрать трех лиц для допроса Савинкова в партийном порядке о роли, которую он играл в событиях. Савинков явиться для объяснений с комиссией отказался, демонстративно мотивируя это тем, что в составе ЦК, избравшего комиссию, имеются лица, вернувшиеся в Россию через неприятельскую страну с соизволения ее военных властей (точнее, в составе ЦК было одно такое лицо, представитель "левых с[оциалистов]-р[еволюционеров] интернационалистов" М.А. Натансон, действительно вернувшийся через Германию в составе второй партии эмигрантов, не вместе с Лениным87, а вместе с Мартовым88, -- когда известие о беспрепятственном впуске Ленина в Россию подало повод к слухам, будто Временное правительство заключило соглашение с германскими властями о пропуске русских эмигрантов в обмен за освобождение некоторых военнопленных.

Отказ Савинкова держать ответ за свои действия перед партией повел за собою его формальное исключение из партии, с опубликованием о том в газетах.

Но партийной дисциплине в этот момент грозили уже гораздо большие испытания. В заседании 17 сентября, очень немноголюдном, из 7 человек (Архангельский, Минор89, Ракитников90, Веденяпин91, Прилежаев92, Герштейн и Рихтер), был заслушан формальный протест Веденяпина против действий Авксентьева и Гоца, нарушивших свои обязанности по отношению к ЦК. По их требованию было создано экстренное собрание ЦК93 по вопросу о том, какую общеполитическую резолюцию по вопросу об организации власти проводить на фракционном с[оциал]-р[еволюционном] заседании делегатов Демократического совещания. Но когда ЦК экстренно собрался, то оказалось, что Гоц и Авксентьев сами на него не явились, но направились прямо на заседание коалиционного правительства на основе сговора с кадетской партией. Два члена ЦК из числа виднейших первые нарушили правило о единстве голосований членов ЦК, которое недавно по их настояниям было принято, как обязательное.

Значение этого происшествия для внутренней жизни ЦК и всей партии было чрезвычайно велико.

В момент, когда партии грозил откол левого крыла и когда левый центр решительно выступил против будущих сецессионистов94, -- самое центральное ядро ЦК распалось.

Когда лидер правого центра Авскентьев открыто выступил с защитой позиций крайнего правого крыла партии, с защитой коалиции во что бы то ни стало, сам голосовал и других приглашал голосовать за нее, то, несмотря на происшедшее при этом формальное нарушение дисциплины ЦК, существенно ничего не менялось. Ни для кого не было тайной, что он пошел в ногу с партийным центром лишь скрепя сердце, когда на III съезде коалиционное правительство трактовалось как положение переходное, впредь до дальнейшего изменения соотношения сил в стране в пользу социалистов. Но открытое присоединение к нему А. Гоца, коренного "центровика" из группы так называемых "сибирских циммервальдцев"95 , лидера эсеровской фракции в совете -- было партийной сенсацией. И в особенности сенсацией было то, что Гоц, всегдашний ратоборец за партийную дисциплину, в своем повороте направо не отступил перед нарушением постановлений ЦК при его деятельном участии прошедших.

С отходом Гоца направо -- отходом временным, но для партруководства роковым, ибо выпал на самый критический, решающий, поворотный момент в жизни партии и всей революционной страны -- в руки правого крыла переходил, в сущности, весь организационный аппарат партии, непосредственно руководимый А. Гоцем и В. Зензиновым96.

Таким образом, в подспудной борьбе разных течений внутри всего руководящего органа ПСР уперлась вплотную в общую проблему "партии и аппарата" -- проблему, постоянно играющую громадную, доселе недостаточно оцененную роль в партийной жизни всех времен и народов, -- проблему, которую не разрешить вовремя для партии означает вступление в чреватый всевозможными неожиданностями подспудный внутренний кризис.

Аппарат всякой партии представляет собою, mutatis mutandis97 , подобие государственной бюрократии. Партийная масса по отношению к ней является сборищем "управляемых" по отношению к "управляющим". Она имеет вид как бы "людской пыли", которая скреплена и цементирована именно "аппаратом", и без него как будто легко распадается на части. Доля истины в этом имеется. В партийной "периферии", во-первых, множество неофитов, новобранцев, еще нетвердых в принятой ими политической вере, плохо затвердивших парткатехизис и постоянно чувствующих потребность в "директивах". Во-вторых, партийная "масса" состоит в подавляющем большинстве из людей, отдающих политике вообще и партийным делам, в частности, лишь урывки своего свободного от повседневных трудов и забот времени. В противоположность им, люди "аппарата" целиком посвящают себя партийным делам и вопросам, ибо занятие ими становится их повседневною жизненной профессией. Отсюда более высокий уровень партийной начитанности, знания всей подноготной прошлого и настоящего партийной жизни, отсюда их престиж и способность к манипулированию живым "человеческим материалом" партии; отсюда и привычка рядового партийца признавать авторитет "аппаратчиков" и подчиняться как их конкретным указаниям, так и общим "внушениям".

Однако то, что является источником силы аппарата, служит одновременно и источником его слабости. Выделение "аппаратчиков" как бы в особую корпорацию с закрепленной исключительной влиятельностью легко развивает в них привычку смотреть на партию сверху вниз. Подобно всякой бюрократии, партийные "аппаратчики" обычно консервативнее партийной периферии. В их среде легко вырабатываются свои "традиции" и вступает в силу своеобразная инерция и рутина, вместе со склонностью к казенному оптимизму, к недооценке тревожных явлений и вместе с одиумом к "новшествам", как к опасным "экспериментам". Навыки "аппарата" оказывают сопротивление всему, что походит на резкое "изменение курса" партийной линии поведения. Зато в "аппарате" всегда очень сильны тенденции к узкому "практицизму", который в политике означает чрезвычайную эластичность в области компромиссов с соседними партиями, особенно там, где речь идет о соуправлении государством. А в тяжелые исторические моменты, когда правительственная власть является не столько "соблазном", сколько "тяжкою ношей", сопротивление аппарата может приобрести характер настоящего "ядра каторжника", которое партия должна влачить на своих ногах и которое лишает ее всякой свободы движений.

В 1917 г. именно по всем этим причинам аппарат не мог не оказать самого упорного пассивного сопротивления переходу от более спокойной и привычной, компромиссной, коалиционной тактики к такому казалось бы рискованному шагу, как принятие "тягот власти" целиком только на свои плечи укрепившейся в советах "революционной демократией". Все старые, исконные традиции партии, все десятилетия ее нелегального существования в качестве безответной оппозиции, все воспитанные этими десятилетиями навыки тоже резко противоречили переходу к роли правительствующей партии. Отсюда -- в начале революции -- мнимо "удобное" решение предоставить образование временного правительства "цензовикам", сохранив за собою лишь право контролирующего вмешательства при сохранении полной безответственности. Но и обнаружившиеся бессилие цензовиков справиться со взбаламученной, кипящей в котле революции страной не побудило сменить их у власти: это казалось прыжком в неизвестное. Другое дело -- дать в буржуазный кабинет несколько, лучше всего не слишком много, отдельных представителей, которые могут приноравливать темп и методы своей работы к темпу и методам буржуазных сотоварищей. "Аппарат" был естественно склонен бесконечно переоценивать опытность этих последних в том, что можно назвать "техникой" управления. Аппарат не был бы аппаратом, если бы он не переоценивал технической стороны дела, т[о] е[сть] аппаратнических навыков и талантов, требуемых функционированием самой правительственной власти, так как власть эта сама является в виде своеобразного многосложного и широкоразветвленного механизма, "аппарата".