А. Клингер - Записки бежавшего Страница 11

"Отвечать, как командиру полка!"

"Как начальнику лагеря!"

В ответ слышатся нестройные крики заключенных;

"Здрась…" — с прибавлением соответствующего чина «начальства».

"Ротные командиры" требуют большей согласованности в ответах. Раздаются, пересыпанный базарной бранью, новые приказания:

"Еще раз! Еще раз!"…

Новое "здрась…", новая брань. И так порой продолжается до ночи. Дурацкая игра в солдатики совершенно сбивает с ног каждую новую партию «контрреволюционеров» и «шпаны». ("Политические и партийные" муштре не подвергаются, их сразу же отвозят на скиты).

После муштры заключенные размещаются в "рабочих корпусах" и соборах. Последние первое время были закреплены за музейным отделом комиссариата народного просвещения. Но скоро ГПУ потребовало передачи их в свое ведение. Да и делегаты наркомпроса убедились на месте, что никакого материала для музеев в соборах давно уже нет, все разграблено, разбито и сожжено.

Сплошь заставленные «топчанами» (деревянными койками) соборы для жилья в них абсолютно не пригодны. Bсе крыши дырявые, всегда сырость, чад и холод. Для отопления нет дров, да и печи испорчены. Ремонтировать соборы «Управление» не хочет, полагая — не без основания — что именно такие невыносимые условия жизни скорее сведут в могилу беззащитных обитателей соборов.

Вечный гнет, полное бесправие, скотская жизнь скоро приводят к тому, что вновь прибывшая пария быстро теряет человеческий вид. Люди в Соловках, незаметно, может быть, для самих себя, звереют. Появляется полнейшая апатия ко всему, что не имеет отношения к куску хлеба. Многие интеллигентные заключенные неделями не моются, свыкаются с миллионами вшей, покрывающими их тела, топчаны, пол и стены их жилищ. Отсутствие умственных интересов, книг и газет превращают их мозги в разжиженную покорную всем посторонним влияниям слизь. Очень и очень многие в конце концов кончают безумием.

{180} Все новички, попав в лагерь, теряются. Соборы и "рабочие корпуса" всегда напоминают больницу для буйно-помешанных. Начальство всех рангов и положения беспрерывно отдает порой просто невыполнимые приказания, бьет непослушных, кричит, ругается. Все время команды, учения, репрессии за "недостаточную дисциплину". Никто ни на одну минуту не предоставлен самому себе.

Опасаясь побегов заключенных, начальство кстати и некстати производит проверку. Первая, утренняя проверка производится зимой в 7 часов утра, летом в 6 (вставать заключенные обязаны в 5 часов утра). Все проверки изнурительно долги. Здесь тоже слышится бесконечная брань, и "командиры рот" снова учат, как отвечать начальству, как исполнять те или иные команды в строю.

Последняя энергия в Соловках уходит на непосильный труд. Незначительную часть заключенных (человек около 300), по прямой инструкции центра или распоряжению местных властей, вовсе не выпускают из лагеря на внешние работы, из опасений побега. Эта часть заключенных работает внутри лагеря и Кремля по уборке помещений, рубке дров, чистке снега, выполняет подсобные работы в "роте специалистов", служит поварами, лакеями и конюхами у чекистов.

Не разрешая некоторым заключенным выходить за пределы лагеря, чем предполагалось наказать "подозрительных по побегу" людей, чекисты в действительности оказали им услугу, ибо "внешние работы" по своей тяжести оставляют далеко позади работы «внутренние».

Работают в Соловках всегда. Никаких воскресений и праздников нет. Не делается исключений и для особо священных для христиан дней: Рождества Христова и Пасхи. Наоборот, многие надсмотрщики-чекисты на Рождество и на Пасху заставляют заключенных работать вдвое.

В отделе "Труд заключенных" особого "Секретного положения о северных лагерях особого назначения" (разработанного еще в 1923 году ГПУ и утвержденного комиссией ВЦИК'а) сказано:

"В лагерях устанавливается восьмичасовый рабочий день". Фраза эта горькое издевательство над людьми, которым и 10-часовый день кажется мечтой. В Соловках заключенные работают 12 часов. Рабочие часы иногда еще удлиняются, по простому распоряжению «десятника». ("Десятники" — выделенные из среды заключенных же помощники "командиров рабочих рот", на каторжном труде заключенных делающих себе карьеру). В особенности это относится к дням, когда «Управлению» бывает угодно устраивать «ударники», "субботники" и пр. В таких случаях никаких сроков нет. Работают буквально до потери сознания. Существуют особые привилегированные работы; на пароходах, командировки в различные части Соловецкого и других островов на заводы, рыбную ловлю, сбор сена и пр. Артели таких рабочих живут при своих заводах, тонях и т. д., в виду чего и чувствуют они себя свободнее, и чекистов вокруг них меньше. Попасть на такую работу очень нелегко. В командировки посылаются обычно совершенно падежные и преданные администрации заключенные из числа «шпаны».

Остальная же масса заключенных ежедневно выводится из лагеря в военном порядке, по-ротно, окруженная караулом и чекистами на рубку леса, разработку торфа, сплав «баланов» (леса). Кроме того, заключенные грузят и выгружают, пароходы и баржи, осушают болота, проводят новые дороги (грунтовые и железнодорожные) и ремонтируют старые.

Самый тяжелый труд — разработка торфа. Минимум задания очень высок, еле успеваешь к наступлению мрака выполнить свою долю. Приходится все время стоять по колено в воде. Не только высоких сапог, но зачастую и плохих ботинок у заключенных нет; люди равней весной и поздней осенью {181} леденеют от холода. К этому надо прибавить необычайное обилие комаров и особых ядовитых мух, превращающих работу на торфе и по осушке болот в сплошную пытку.

Очень тяжело достается заключенным и рубка леса, в особенности в зимнее время. Необходимо срубить, очистить от веток, распилить и сложить кубическую сажень в день. Все заключенные разбиваются на партии по 8 человека: 2 человека пилят, третий рубит. Мерзнут руки, ноги, тело, еле покрытое тряпьем. Работать приходится в глубоком снегу и значительную часть дня во мраке (на Соловках дни очень кратки, светло бывает часа 4–5).

По изнурительности и условиям работы сплав «баланов» не уступает лесорубке. Приходится по глубокому снегу тащить тяжелые, сучковатые бревна к берегу. Каждый заключенный обязан притащить к берегу не менее полукуба. Летом эти бревна сплавляются к материку по морю.

Рабочие «контрреволюционеры» буквально падают о ног, выполняя свой минимум, в то время как «шпана», пользуясь своим привилегированным, сравнительно о «каэрами», положением, всячески уклоняется от работы или выполняет ее крайне недобросовестно. «Шпана» изобрела целый ряд порой остроумных штук для обмана надсмотрщиков.

Так, при сплаве баланов уголовные очень часто "хоронят покойников": особо тяжелые и сучковатые бревна, незаметно для администрации, прячутся под близ расположенным кустом и засыпаются снегом. Это гораздо легче, чем тащить такой балан до самого берега. Обычно в таких случаях один из рабочих-уголовных, за которыми меньше присматривают на работах, стоит на страже, а другой «хоронит». Каждую весну, после таянья снега, неожиданно всплывают тысячи «покойников».

Проводя надсмотрщиков, «шпана» долгое время умудрялась, при рубке леса, сдавать бревна с сучьями или один и тот же куб дров сдавать 2 или даже 3 раза, что позволяло и раньше кончить свою трудовую повинность и прослыть "хорошими рабочими". Это было в конце концов замечено, и администрация стала отмечать каждый уже принятый куб особым клеймом: «Принято». Однако, и это не помогло: «шпана» спиливала клеймо и снова сдавала все тот же куб. То же наблюдается и теперь.

Само собой разумеется, весь тот труд, от которого так или иначе уклоняется «шпана», ложится всецело на «каэров». Последние постоянно бывают вынуждены выполнить и свой, и чужой минимум.

Работать приходится при тех же условиях гнета и постоянных угроз. За своей спиной вы все время слышите щелканье курков и разговоры о том, что каждый плохо работающий будет тут же убит. Усталость или болезнь, понятно, считаются "буржуазными предрассудками".

В конце зимы 1925 года я был свидетелем такого случая: один из заключенных, больной старик из «каэров», незадолго до окончания работ совершенно выбился из сил, упал в снег и со слезами на глазах заявил, что он не в состоянии больше работать. Один из конвоиров тут же взвел курок и выстрелил в него. Труп старика долго не убирался "для устрашения других лентяев"…

Хаотическая бессистемность, беспорядочное бросание из стороны в сторону, от одного «гениального» плана к другому, столь характерное для соловецкой жизни, полностью наблюдается и на работах. Последние не приносят почти никакой пользы «Управлению», ибо распоряжения одних «начальников», одних надсмотрщиков сводят на нет или вносят колоссальную путаницу в распоряжения других. Каждый заключенный стремится вести себя на работах так, будто он действительно делает что то очень важное, в действительности занимаясь хотя бы никому не нужным перетаскиванием одного бревна на место другого или наоборот. Тягостный, утомляющий труд пропадает совершенно даром. {182} Хотя «Управление» не устает «натаскивать» красноармейцев-конвоиров против заключенных, но в смысле взяток конвоиры ничем не отличаются от самого Ногтева. Угощая красноармейцев папиросами, подкармливая их и пр., можно и облегчить свою работу и даже вовсе освободиться от нее. Таким образом, и в области соловецкого принудительного труда деньги имеют первенствующее значение.