Андрей Иванов - Рожденная контрреволюцией. Борьба с агентами врага Страница 11

Оправданием проявленной некомпетентности должен был служить тот факт, что «контрразведка Петр[оградского] воен[ного] округа была поставлена крайне слабо», а доставляемые ей сведения «иногда были ошибочны». Однако, даже принимая во внимание это обстоятельство, возникает вопрос, почему именно обращение Палутиса было оставлено без внимания, а согласно материалам Чрезвычайной следственной комиссии, расследовавшей обстоятельства «Корниловского мятежа», «выступление генерала Корнилова было для Н. Д. Миронова полной неожиданностью и никаких предвестников такового выступления он раньше не имел»[151].

Одной из главных причин «мятежа», по словам его инициатора, были полученные агентурой сведения о подготовке в столице большевистского восстания между 28 августа и 2 сентября: «Это восстание имеет целью низвержение власти Временного правительства, провозглашение власти Советов, заключение мира с Германией и выдачу ей большевиками Балтийского флота»[152]. Однако, не надеясь на сознательность Керенского, генерал решил покончить с надвигавшейся угрозой самостоятельно, о чем не преминул сообщить генералу А. С. Лукомскому: «По опыту 20 апреля и 3–4 июля я убежден, что слизняки, сидящие в составе Временного правительства, будут смещены, а если чудом Временное правительство останется у власти, то при благоприятном участии таких господ, как Черновы, главари большевиков и Совет рабочих и солдатских депутатов останутся безнаказанными. Пора с этим покончить. Пора немецких ставленников и шпионов во главе с Лениным повесить, а Совет рабочих и солдатских депутатов разогнать так, чтобы он нигде и не собрался».

Исходя из такой версии августовских событий, можно считать «Корниловский мятеж» антисоветским выступлением, что прекрасно понимали и члены Совдепов. Как следствие Временное правительство вполне могло рассчитывать на их поддержку в деле подавления «мятежа». С этой целью А. Ф. Керенский решил использовать контрразведку Минюста.

Для переговоров с Корниловым в ставку был направлен Б. В. Савинков в сопровождении Н. Д. Миронова. Последний намеревался произвести в ставке обыск и арестовать сторонников Корнилова, рассчитывая в этом деле на поддержку Могилевского Совета рабочих и солдатских депутатов[153]. Однако по прибытии на место у Савинкова и Корнилова состоялся разговор следующего содержания:

Савинков: «Александр Федорович поручил мне еще простить вас откомандировать в его распоряжение полковника Пронина».

Корнилов: «Пронина? Зачем. Я понимаю — скрытый арест. Пронина я не отпущу. Дайте мне доказательства, и я сам арестую Пронина».

Савинков: «Хорошо, я так и доложу Александру Федоровичу».

Корнилов: «Так и доложите. Керенский хочет арестовать достойного офицера Пронина, с вами он посылает профессора санскритского языка Миронова… Я знаю зачем. Миронов занимается политическим розыском. Он приехал сюда следить…»

Савинков: «Миронов приехал со мной. С моего разрешения. Керенский не знал даже, что он едет со мной».

Корнилов: «Все равно. Предупреждаю: я велю текинцам его расстрелять, если он посмеет здесь арестовать кого-либо».

Савинков: «Он никого не может арестовать без моего приказания. Приехал же он потому, что у него есть поручение от начальника штаба Петроградского округа к начальнику контрразведки в ставке».

Корнилов: «В контрразведке он ничего не понимает. Он занимается политическим сыском»[154].

Так что глава КРО Министерства юстиции оказался в безвыходном положении и поставленной перед ним задачи выполнить не сумел.

Тем не менее «Корниловский мятеж» был успешно подавлен и без участия контрразведывательных органов, а попытка Л. Г. Корнилова совершить государственный переворот снизила доверие населения к Временному правительству, одновременно вызвав рост авторитета РСДРП(б), в которой все больше стали видеть «действительный оплот революции». В середине октября Исполком Петроградского Совдепа принял решение о создании в своем составе Военно-революционного комитета (ВРК). Главной задачей ВРК была объявлена мобилизация солдат и матросов для осуществления вооруженного восстания[155], хотя на практике его функции были гораздо шире. В сущности, данный орган взял на себя реализацию мероприятий по интеграции старых силовых ведомств, к которым относилась и контрразведка, в структуру советских учреждений.

Свержение Временного правительства и приход к власти большевиков ознаменовали собой начало совершенно нового этапа в истории отечественных спецслужб. Однако, в отличие от общепринятого мнения, Октябрьская революция не положила конец деятельности прежних учреждений по борьбе со шпионажем. Благодаря работе ВРК органы военной контрразведки не были разгромлены, продолжая успешно функционировать.

С целью контроля над контршпионской деятельностью в окружное контрразведывательное отделение был назначен комиссар Военно-революционного комитета, которым стал поручик Н. Н. Асмус[156]. Для скорейшего налаживания нормальной работы КРО новыми властями был принят ряд мер: отделению возвратили автомобиль, отобранный революционными солдатами 25 октября, а комиссар отделения получил право пользоваться прямыми проводами штаба округа. Это говорит об осознании большевистскими лидерами важности сохранения органов по борьбе со шпионажем.

В итоге, согласно донесениям Асмуса, работа отделения в ноябре 1917 года шла «нормально и беспрерывно»[157]. Петроградские контрразведчики вели агентурную слежку за датским, шведским, румынским, китайским и японским посольствами, а также членами турецкой и австро-германской военных делегаций[158].

Несколько иная ситуация наблюдалась в военно-морском ведомстве. В частности, заместитель начальника КРО Черноморского флота С. М. Устинов считал, что «Россия погибла, став жертвою революции, созданной германскими агентами на германское золото»[159]. А начальник военно-морского контроля МГШ А. К. Абрамович «инстинктивно ненавидел большевиков»[160].

Точно так же приход к власти в стране членов РСДРП(б) был негативно воспринят морскими контрразведчиками и на Европейском Севере. Согласно свидетельству одного из сотрудников Мурманского КРП флагманского обер-аудитора В. К. Бондарева, сразу после октябрьских событий в Петрограде «между Советом и штабом был заключен договор двойного страхования, по которому штаб обязался поддержать Совет, если победит Временное правительство, а Совет, в свою очередь, обязался не дать в обиду адмирала Кетлинского (начальника Мурманского оборонительного района. — Авт.) и его сотрудников, если победят большевики»[161].

В дальнейшем установление на Мурмане советской власти способствовало усилению антагонизма между военными властями и местными Советами РСД. Отчасти это было связано с позицией, занятой контрразведчиками по отношению к новой власти. В частности, начальник Мурманского КРП коллежский асессор В. А. Эллен указывал, что после Октябрьской революции его подчиненные открыто вели антисоветскую деятельность, «при чем делали мотивировку, что критика власти в свободной стране не является преступной и не опорочивает лиц, ее критикующих»[162].

Однако, даже если контрразведчики в целом приветствовали новую власть, что было характерно, скажем, для Дальнего Востока России, их сильно беспокоил вопрос об отношении большевиков к военно-контрольным органам и дальнейшей судьбе отечественной контршпионской службы. К примеру, в начале 1918 года в штаб Иркутского военного округа поступила телеграмма от начальника харбинского КРП: автор считал, что, поскольку «на 1918 год смета на контрразведку может быть не утверждена… существование пункта подлежит сомнению»[163]. Это сомнение было вполне обоснованным, если учесть, что даже комиссар контрразведки МГШ Лукашевич называл контршпионскую службу «умирающим учреждением»[164].

Не добавлял оптимизма сотрудникам контршпионской службы и приказ исполняющего обязанности Верховного главнокомандующего А. Ф. Мясникова № 986, согласно которому «в наступивший период перемирия и ведения мирных переговоров органы контрразведки, имея меньшую напряженность работы, могут быть значительно сокращены и упрощены без существенного вреда для дела»[165]. Как следствие «был прекращен отпуск денег Главному управлению Генерального штаба на секретные расходы ввиду общего стремления сократить ассигнования денежных сумм на непроизводственные надобности»[166]. Причисление контрразведки к «непроизводственным» потребностям повлекло за собой масштабное увольнение контрразведчиков и сокращение числа КРО.