Неизвестен Автор - Разные статьи о массонстве Страница 11

Василий Иванович Михайлов.

------ " " -----

К моменту выхода этой брошюры в Нью-йоркских Американских газетах за 6-е Мая 1921 г. появилось известие о том, что Белоруссия объявлена новым государством под именем "Белорусско-Еврейская Республика". Не будет ли это первым шагом к дальнейшему образованию из Великой Русской Державы бесчисленного количества подобных республик, возглавляемых евреями, как то: Московская Еврейская республика Южно-Еврейская республика Кавказская Еврейская республика Сибирская Еврейская республика и т. д., и т. д.

М.В.Орлова-Смирнова

ПАМЯТИ

СЕРГЕЯ АЛЕКСАНДРОВИЧА И ЕЛЕНЫ

АЛЕКСАНДРОВНЫ НИЛУС

14 января 1929 года в доме моего отца, священника Василия Арсентьевича Смирнова, в селе Крутец, Александровского уезда, Владимирской области, скончался Сергей Александрович Нилус. Отцу моему выпала честь приютить этого замечательного человека в своем доме, вместе с женой его Еленой Александровной, урожденной Озеровой, в последний год жизни его, и проводить его в последний путь. В живых, кроме меня, не осталось больше свидетелей его кончины и последних месяцев и дней его жизни. Поэтому я считаю своим долгом написать все, что я об этом помню. О Сергее Александровиче мой отец и вся семья наша впервые услышали от моего покойного мужа, Льва Александровича Орлова, который был большим его почитателем. Он привозил нам книгу Сергея Александровича "Великое в малом", в последнем ее издании, и ее мы с большим интересом и вниманием прочли вслух, читая по очереди по вечерам. Последнее издание книги "Великое в малом" отличалось от первых изданий тем, что в него были включены "Сионские протоколы". О том, как к нему попали "Сионские протоколы" Сергей Александрович рассказывал так: "После того, как были изданы первые его книги, к нему пришла одна старушка, бывшая небогатой помещицей где-то в Орловской губернии. Она спросила, не решится ли он Сергей Александрович, поместить в своей книге и напечатать эти протоколы. Протоколы остались у нее, после смерти сына, который, в свою очередь, получил их от своей жены - еврейки. Когда-то, по каким-то обстоятельствам он находился в Париже. Там его полюбила девушка-еврейка, принявшая потом христианство и вышедшая за него замуж. Девушка взяла протоколы тайком из стола своего отца, который был одним из главных "сионских мудрецов", и отдала их своему жениху, сказав, что они могут пригодиться в России. Она тайно от родителей бежала с ним в Россию и здесь они оба умерли. Перед смертью сын попросил мать напечатать эти протоколы. Она обращалась с ними в различные издательства и к разным лицам, но везде получала отказ. Тогда она обратилась к С.А. И он их напечатал. Имена этих людей он нам не говорил, но я помню, под протоколами было написано: "Читатель, помяни душу усопшего боярина Алексия!" На всех эта книга произвела большое впечатление, заставила по иному смотреть на все происходящее. В то время мы не могли и предположить, что автор этой книги будет у нас жить, и нам придется проводить его в последний путь. Но пути Господни неисповедимы и все произошло именно так. Способствовал этому целый ряд стечения различных обстоятельств. Вот как все произошло. В 1926 году, по случаю рождения у меня первой дочери, я жила в Крутце у родителей, так как была неопытной молодой матерью и нуждалась в помощи моей мамы. Это было в январе 1926 года. Вскоре отцу моему зачем-то понадобилось поехать в Александров. Возвратясь вечером из поездки, он с волнением рассказал, что встретил в Александрове хорошего своего знакомого, священника из села Волохова. Священник этот, звали его о. Михаил, рассказал, что на днях, возвращаясь откуда-то домой, он застал около своего дома двух старичков, мужа и жену, которые ждали его возвращения, сидя на ступеньках крыльца. Старички представились ему, и о. Михаил был поражен, услыхав, что это писатель Нилус с женой. Фамилия была достаточно известной. Сергей Александрович объяснил о. Михаилу, что он выслан "минус 6" из предыдущего места жительства и ищет себе пристанище. Высланные "минус 6" не имели права жить в шести главных городах Советского Союза. Какие-то московские знакомые направили их в Волохово, к своим знакомым. Но эти люди побоялись поселить у себя Сергея Александровича и послали его к о. Михаилу, зная, что он живет один в большом доме и думая, что тот не побоится пустить их жить у себя. "Но я тоже побоялся", - сказал о. Михаил. На вопрос моего отца, где же сейчас находятся эти бедные старички, о. Михаил ему сказал, что они уехали обратно в Москву. Трудно себе представить, что испытали С.А. и Е.А., ожидая на морозе о. Михаила, и каково было им потом услышать его отказ! Но они никогда ни одним словом об этом не упомянули, не промолвили не слова укоризны, приняв, как всегда, безропотно и это испытание. Рассказав нам об этом отец сказал: "А я бы не побоялся". Обо всем услышанном я тотчас же написала мужу, правда иносказательно: "Человек, которого ты очень уважаешь, и которого ты был бы очень рад увидеть, был в Александрове". Через два дня мой муж приехал и, как только мы ему рассказали, он тотчас же пешком отправился в Волохово, - это в 18 верстах от нас, чтобы узнать адрес людей, у которых в Москве останавливались Сергей Александрович и Елена Александровна. Адрес ему дали, и он стремглав бросился в Москву, надеясь застать там Сергея Александровича с женой и привезти к нам. Но оказалось, что он опоздал и накануне его приезда они уехали в Чернигов, где нашлись люди, которые были рады принять их у себя. Мой муж сразу же написал в Чернигов о готовности моего отца принять С.А. и Е.А. в своем доме и вскоре получил ответ от Сергея Александровича, в котором тот искренне благодарил за приглашение и обещал воспользоваться им, если будет в том нужда. И вот, в 1928 году эта нужда настала. Сергея Александровича выслали и из Чернигова, ввиду возросшей его известности и авторитета. Он написал мужу, спрашивая, не изменились ли обстоятельства и решение моего отца, и получив от моего отца подтверждение в неизменности этого решения, в конце апреля 1928 года С.А. приехал в Крутец, к моему отцу. Муж поехал в Крутец вскоре после приезда С.А. и Е.А. туда, так как очень хотел лично познакомиться с Сергеем Александровичем. У меня же в марте родился второй ребенок и я поехала туда только в конце мая. В холодный ветреный майский день приехала я в Александров. На вокзале меня встречал отец на тарантасе, запряженной нашей доброй, смирной лошадкой. Дорога до Александрова занимала около часа, я замерзла и все кутала своего сына, боясь, что он простудится. А подъехав к дому, я с удивлением увидела, что на этом ветру и холоде меня встречают Сергей Александрович и Елена Александровна, сидя на скамейке возле дома. Сергей Александрович был в черном пальто и черной вязанной шапочке и опирался на толстую палку, стоящую впереди, а у Елены Александровны вид был совсем замерзший и лицо даже посинело от холода, так как на голове у нее была только маленькая шапочка, надетая по старинной моде совсем поверх головы. Но поза ее была величавой и голову она держала высоко поднятой. Вероятно это было следствием ее аристократического воспитания. Сергей Александрович выглядел совсем библейским патриархом, со своим светлым ясным лицом и большой белой бородой. Глаза его смотрели добро и пытливо, испытующе, словно сразу ему хотелось заглянуть в душу человека и сразу увидеть, что этот человек из себя представляет, чем живет и дышит. Лицо Елены Александровны сначала показалось мне некрасивым, но когда она заговорила со мной, лицо ее засветилось такой добротой, что и мысль всякая отпала о том, красиво оно или нет, и потом всегда казалось прекрасным. Они оба очень ласково поздоровались со мной и в дальнейшем всегда относились ко мне с неизменной добротой, как, впрочем, и ко всем остальным. Я прожила у родителей до поздней осени, и лето это в моем воспоминании представляется каким-то сплошным воскресным днем. Так все освещалось присутствием в нашем доме Сергея Александровича и Елены Александровны. Как-то лет за пять до личного моего знакомства с Сергеем Александровичем, я встретила двух женщин, когда-то близко знавших о. Павла Флоренского. В одном из разговоров кто-то упомянул Нилуса, и они сказали, что о. Павел однажды сказал о нем: "А мне он /Нилус/, кажется черезчур "спаси Господи". Видимо С.А. представлялся о. Павлу этаким "елейным" старичком. Но в этом он ошибался. Ничего "елейного" ни в С.А., ни в Е.А. не было. Сергей Александрович и с виду был богатырем: высокого роста, широкоплечий, с красивым лицом, красивыми карими глазами и ясным добрым взглядом. Он был очень жизнерадостным человеком, у него был чудесный баритон, а у Елены Александровны была великолепная школа, и вдвоем они иногда устраивали концерты. Пели они и церковные вещи, я помню чудесное "Хвалите имя Господне", "Иже Херувимы", нигде больше мною неслышанных напевов. Иногда он садился за рояль, или импровизировал, или играл этюды и вальсы Шопена. Играл он их на память и играл так, как никто из слышанных мной пианистов. Иногда они вдвоем пели старинные романсы, русские старинные песни, украинские. Пел он, я помню, цыганский романс "Расставаясь, она говорила, ты забудешь меня на чужбине..." Хотелось плакать... Как-то отец мой пригласил в какой-то праздник одного певчего, который всегда пел в церкви на клиросе. Сидели, пили чай, разговаривали, а потом С.А. с Е.А. решили спеть для гостя. Сели за рояль, и под аккомпанемент С. А. спели несколько украинских и русских песен. - Видно, что образованные, - сказал наш гость. После мы все смеялись над этой простодушной похвалой. И внутренне он был колоссом духа, так твердо стоявший "на камени веры", что ни гонения, ни лишения, ни злословие не могли поколебать его веру и любовь к Богу. Раз избрав свой путь, он шел по нему, не оглядываясь назад. Такова же была и Елена Александровна. Оба они любили друг друга верно и самоотверженно, всегда были вместе, во всем были единомысленны. Они были аскетами в своем безропотном, даже как бы радостном перенесении всяких лишений, гонений и различных житейских зол. Были они строгими постниками, но и аскетизм и пост их были по слову Евангельскому с "главой, умащенной елеем и лицем умытым". Все церковные службы, которые совершались в нашем храме, они посещали неукоснительно. Очень часто исповедовались и причащались. Оба они пели на клиросе. У Е.А. было большое умение петь. Они были как бы христианами апостольских времен и все Евангелие было им так близко, если бы они жили в те времена и были очевидцами тех событий. И своим любовным отношением к людям они так же были близки к первым христианам. Вся их жизнь была как бы непрестанным стоянием перед Богом, и каждый свой шаг они представляли на Его суд. Никакие земные соображения и расчеты не принимались ими во внимание, всецело они предали свою жизнь в волю Божию. Поэтому такое большое влияние на окружающих они имели, так могли пробуждать в людях добрые чувства. Я помню как-то раз в праздник, мы всей семьей пили чай на террасе нашего дома. Перед террасой проходила дорога, на которой показался изрядно подвыпивший мужичок. Посмотрев на наши окна, он начал выкрикивать какие-то ругательства в адрес "попов". В этот день с нами был и мой муж. Он возмутился и хотел выйти и обрушить громы и молнии на дерзкого. Но Сергей Александрович остановил его, сказав: "Подожди, Левушка, я сам с ним поговорю". Он вышел на крыльцо, подозвал к себе прохожего и что-то стал ему говорить. Мы даже немножко испугались, что С. А. услышит какие-нибудь оскорбления. Но, к удивлению нашему, после слов Сергея Александровича, мужичок заплакал, начал креститься. Сергей Александрович попросил нас вынести воды, прохожий напился и, крестясь, плача и благодаря за что-то Сергея Александровича, пошел своим путем. Был еще один случай, изумивший моего мужа. Как-то Сергей Александрович пригласил моего мужа прогуляться после чая. Видно, в этот день он чувствовал себя хорошо. Они отправились по дороге, рядом с которой был парк бывшего помещичьего владения. Парк этот был огорожен дощатым забором, местами проломанном. По дороге, навстречу им показалась телега с двумя седоками. Один был пожилой мужчина, другой подросток. Мой муж, опасаясь услышать опять какую-либо грубость, предложил Сергею Александровичу пройти в пролом забора и идти по другую его сторону, чтобы избежать столкновения. "Нехорошо, Левушка, людей бояться, пойдем прямо", сказал Сергей Александрович, и они пошли навстречу едущим. И вдруг слышат они, как старший говорит младшему: "Смотри, смотри, вон навстречу отец Серафим идет", - и указывает на Сергея Александровича. Это - вместо ожидаемого моим мужем злословия! Они оба вернулись домой со слезами на глазах. Особенно был растроган Сергей Александрович, бывший большим почитателем преподобного Серафима. Сергей Александрович и Елена Александровна занимали в нашем доме маленькую комнатку, бывший кабинет моего отца. Каждый день проходил у них по раз навсегда установленному порядку. Сергей Александрович вставал очень рано; часа в 4, и исполняя свое особое утреннее правило, затем, часов в 7 вставала Елена Александровна и они уже вместе читали утренние молитвы. Затем, часов в 8, до завтрака, они шли на прогулку. Сергей Александрович был тяжело больным человеком. Неоднократные аресты, пересылки из одного места в другое привели к тяжелому заболеванию сердца. Я помню, как-то раз он сказал моему дедушке: "Ах, отец дьякон, я как червивое яблоко, - снаружи как будто все хорошо, а внутри никуда не годится". Действительно выглядел он богатырем, а сердце было совсем больное. Прогулка их длилась около часа и к общему завтраку они возвращались. Возвращались они всегда с букетиком цветов, так как в наших местах их росло очень много. Елена Александровна во время прогулок собирала то одни, то другие, и насчитала 85 видов цветов. Они любили наслаждаться красотой природы. Помню, как однажды Сергей Александрович позвал моего мужа: "Левушка, иди, посмотри, какие облака красивые". Все, что готовила мама, им всегда нравилось и самые простые кушанья они так торжественно вкушали, как будто это был царский обед. После завтрака все принимались за свои дела. Старшие, во главе с отцом, отправлялись что-нибудь делать по хозяйству. Сергей Александрович после завтрака уходил в свою комнатку и работал. Он брал в церковной библиотеке журнал "Церковные ведомости" и выписывал оттуда в свои тетради все, что находил знаменательным, продолжая отыскивать "великое в малом". Елена Александровна находилась по большей части около него, а иногда выходила в общие комнаты и занималась с детьми, на что была большая мастерица. Она или пела им разные милые песенки, или рассказывала сказки, или придумывала занятные игры. При помощи носового платка и пальцев она могла показать целое представление и дети всегда слушали ее, затаив дыхание. Для взрослых у Елены Александровны было тоже много различных интересных и полезных рассказов. Они с Сергеем Александровичем несколько лет жили в Оптиной пустыни, общались с оптинскими старцами и много о них рассказывали. Елена Александровна рассказывала нам о старце оптинском, о. Нектарии, с которым они с Сергеем Александровичем были особенно близки. Ел. Ал. говорила, что о. Нектарий любил рассказывать маленькие поучительные истории, две из которых я запомнила. Первая из них: Один царь должен был выбрать себе советника. Чтобы найти достойного и верного человека, он решил подвергнуть их испытанию и сделал так: аккуратно снял кожу с апельсина, сложил его так, что издали можно было принять это за целый апельсин. Положив сложенную кожицу на стол, он позвал своих приближенных и спросил их: "Что это такое?" Все, кроме одного поспешили сказать: "апельсин". И только один сначала подошел, взял в руки и сказал: "Это кожа от апельсина". Его и взял себе в советники царь. Вторая история. Так же один царь искал себе советника. Взял своих приближенных в лес и, гуляя по лесу, лег на землю, приложил ухо к земле и, встав, сказал, что он слышал, как растут грибы. Тотчас же все его приближенные сделали то же самое и, встав, сказали, что и они слышали, как растут грибы. Только один сказал, что он ничего не слышал. Его и взял царь советником. А вот подлинная история, относящаяся к о. Нектарию. Однажды приехала в Оптину пустынь какая-то дама из Петербурга и попросила, чтобы ее принял о. Нектарий, о котором она много слышала. О. Нектарий ее принял и при этом как раз присутствовал Сергей Александрович с Еленой Александровной. Дама эта начала рассказывать старцу о своей жизни и перечислять невзгоды, какие ей пришлось перенести. Тон ее рассказов был такой, что эти страдания как бы должны обеспечить вечное спасение. О. Нектарий выслушал ее молча, потом, помолчав, сказал: "Два разбойника были распяты на кресте вместе с Спасителем, оба страдали одинаково, но Царства Небесного сподобился только один." Так вот каждый день мы получали какое-либо назидание в общении с Сергеем Александровичем и Еленой Александровной. По вечерам Сергей Александрович иногда приглашал нас к себе в комнату, что-нибудь читал или рассказывал нам из того, что встретилось ему за день. Иногда читал из Четьи Минеи житие святого, память которого праздновалась на следующий день. Иногда с нами же читал вечерние молитвы, которые всегда заканчивал молитвой к Божией Матери: "Царице моя Преблагая, надежда моя, Богородице"... Все, кто видел Сергея Александровича и Елену Александровну в церкви, сразу начинали относиться к ним с особым уважением. Но ни в какие разговоры Сергей Александрович ни с кем ни вступал, вероятно, боясь повредить моему отцу. Тем не менее, в сентябре, как раз накануне праздника Воздвижения Креста Господня у нас был сделан тщательный обыск. Чудом мне удалось спасти тетради с записями Сергея Александровича. Опять помогло стечение обстоятельств. Я в этот день решила постирать и после завтрака, который был приготовлен на террасе, так как день был удивительно теплый, я пошла на кухню, из окна которой было видно все на террасе. Мама там убирала со стола. Вскоре я увидела, что на террасу вошли люди в военной форме, с ними двое крестьян, живших по соседству - понятые. Я прислушалась и слышу: "А вот ордер на обыск." Вижу испуганное лицо мамы и тотчас в голове мелькает мысль о тетрадях Сергея Александровича. Иду быстро в комнаты через коридор, дверь из которого на террасу открыта. Быстро захожу в комнату Сергея Александровича и беру у него тетради. Он тоже уже все услышал, так как окно из их комнаты тоже выходило около террасы. Как-то успела быстро пройти в свою комнату, завернула тетради в простыни и пошла обратно на кухню. Выйдя в коридор, слышу слова: "Никому никуда не выходить." Но я продолжаю идти на кухню, где один из военных подходит ко мне, берет рукой за край простыни и спрашивает: "Что вы несете?" Я довольно резко выдергиваю из его рук простыню и говорю: "Грязное белье, видите, я стираю". Он идет за мной следом, и я у него на глазах бросаю сверток на кучу грязного белья, которое я приготовила к стирке, думая с ужасом, что военный сейчас все развернет. Но, слава Богу, он этого не сделал, только сказал: "Прекратите стирку". Я пожала плечами и говорю: "Ну, если нельзя, не буду". Он уходит. Начался тщательный обыск, сначала в комнате Сергея Александровича, затем в остальных комнатах. У нас в доме было много книг, хранились письма родственников, друзей, и даже жениховские письма моего отца. Все досконально прочитывалось и это заняло весь день до сумерек. За это время я улучила момент и бросила тетрадку за печку на кухне, между задней ее стеной и стеной кухни. Уже в сумерках, обозленные тем, что понапрасну проделали такую работу, начали обыск па кухне. И хотя в доме ничего противозаконного не было обнаружено, на кухне искали везде, в печке, на печке, даже в печной трубе. Глядя на это, я очень волновалась, что найдут тетради, но, слава Богу, за печкой они искать не стали. Очень тяжелый день мы пережили, хотя все кончилось благополучно. Вероятно и на Сергея Александровича это событие оказало плохое действие, потому что после этого приступы болей в сердце участились. Он чувствовал себя виноватым перед моим отцом, хотя отец мой старался убедить его, что нисколько ни в чем его не обвиняет. Потом он рассказал, что был арестован в Киеве и долго находился в какой-то очень строгой тюрьме, которая носила название "каменный мешок". Рассказывал, как грозил ему расстрелом Киевский прокурор за то, что Сергей Александрович якобы способствовал тому, что его книга "Великое в малом" была переведена на иностранные языки и попала за границу. Сергей Александрович отвечал ему, что ни в переводе книги на иностранные языки, ни в пересылке ее за границу, он не только не участвовал, но и не знал. "Кроме того , - сказал Сергей Александрович прокурору, - если вы меня расстреляете, то этим докажете правильность написанного мной в этой книге". "Вот в том-то и дело" - стукнул по столу кулаком прокурор. Сергей Александрович говорил, что книга его "Великое в малом" с сионскими протоколами была в Петербурге скуплена в первый же день поступления ее в продажу. Так что даже Сергей Александрович сам не мог приобрести ни одного экземпляра и у него книги этого издания не было. В конце-концов Сергея Александровича освободили, признав его "коечным больным" или, может быть, боялись применить к нему суровые меры, так как книга его была известна за границей и Сергей Александрович говорил, что он даже получил посылку от Форда. Но этого "коечного больного" потом все время высылали из одного места в другое, лишив совершенно спокойствия. Вскоре после этого события я уехала с детьми в Москву, и к родителям приехала только на Святки. Елена Александровна часто мне писала и нередко упоминала в своих письмах о том, что Сергей Александрович чувствует себя хуже, что несколько раз были у него тяжелые сердечные приступы с потерей сознания. Когда мы с мужем и детьми приехали к родителям, Сергей Александрович встретил нас словами: "Уже последние звонки мне даны, Левушка." Но и сам он и Елена Александровна были по-прежнему спокойны и светлы духом, и также со всеми ласковы и приветливы.