Александр Мосякин - Третья русская революция Страница 11

В течение получаса в зале царило смятение, умноженное суетой репортеров, бросившихся к телефонам, чтобы передать в редакции ошеломляющую весть: Россия возвращается к политике и принципам "холодной войны"! Кто-то не поддался всеобщему замешательству и стал склоняться к мысли, что речь Козырева была провокацией, а сам он - обманщик и самозванец, никем на такие заявления не уполномоченный. Лоуренс Иглбергер - последний госсекретарь в администрации Джорджа Буша-старшего, сменивший на этом посту Джеймса Бейкера, отвел Козырева в сторону и потребовал объяснений. И российский министр, явно растерянный и оробевший, пояснил госсекретарю США, что его речь - это ораторский прием, целью которого было наглядно показать всему миру, что может произойти в России, если там верх возьмут сторонники жесткой линии - противники Ельцина.

А чуть позже Козырев откровенно признался Дэнису Россу - помощнику Дж.Бейкера по русским делам, что его спич был в первую очередь адресован новому президенту США Биллу Клинтону, которому в январе предстояло сменить Джорджа Буша в Белом доме. В те дни Ельцин, крайне нуждавшийся в поддержке Америки, просил Клинтона как можно скорее встретиться с ним. А так как согласия на это президент России не получил, то надо было показать новому хозяину Белого дома, какая Россия его ждет, если он не поддержит Ельцина и тот не устоит. В заключение Козырев добавил: "Без участия американцев и без американской помощи на высшем уровне мы кончены".

То есть стокгольмский демарш Козырева был тщательно спланированной акцией Кремля - криком души, обращенным к новому руководству США. И в Вашингтоне поняли, что ельцинский режим отчаянно нуждается в поддержке Америки и ради сохранения своей власти Ельцин и его окружение пойдут на любые уловки и уступки, даже противоречащие интересам России. А это требовало выработки соответствующей стратегии.

Еще до официального вступления в должность Билл Клинтон провел совещание ключевых сотрудников своей администрации по внешнеполитическим вопросам, где подвел итоги работы предыдущей администрации и наметил планы на будущее по части российских дел. "В данный момент главное - это не конец коммунизма и не конец "холодной войны" - это уже в прошлом, с этим покончено, - сказал Клинтон. - Пришло время начинать новое, и ему надо дать нужную начинку. Как сделать, что сделать, как держаться правильного направления - вот задача, которую надо решать".

17 декабря 1992 года Клинтон, встревоженный "невероятной кутерьмой в России", позвонил Тэлботу. "Если ситуация полностью выйдет из-под контроля, - сказал он, - то можно ожидать сотен тысяч и миллионов беженцев, которые хлынут из России на Запад. Кроме того, Россия, в которой может быть сметен Ельцин, это наверняка возвращение к политике конфронтации со всем миром". А в клинтоновской программе значились совсем иные приоритеты. "Стало быть, - заключил Клинтон, - главная наша забота и первое, на чем следует сосредоточиться, - это отвращение грозящей России опасности". Так идея спасения ельцинского режима засела в клинтоновской голове, что полностью отвечало чаяниям хозяина Кремля и его окружения.

Но сделать это было непросто. Тэлбот беспощаден к Ельцину. Он считает, что время его правления было во многом потеряно для России, потому что в первый президентский срок он думал о переизбрании, а во второй - о преемнике, который бы не отдал его под суд. Тэлбот проводит параллель между временем правления Ельцина и Смутным временем начала XVII века, когда страна была до основания разорена, а в Кремле хозяйничали иноземцы, норовившие себе во благо воспользоваться бедами России. Беды, обрушившиеся на постсоветскую Россию, были усугублены, по мнению Тэлбота, личными качествами первого российского президента - "его спонтанными, порой сумасбродными акциями, запоями, тщеславием, неконтролируемой раздражительностью, физическими недугами и приступами депрессии".

Работать с таким политическим партнером - задача нелегкая. Поэтому, интуитивно чувствуя простодушную прямоту Ельцина, Клинтон решил сразу взять быка за рога и после инаугурации позвонил по "красной линии" в Кремль. Но Ельцин не вязал лыка, и из первого разговора двух президентов вышел досадный блин комом. Потом был еще звонок. Однако Ельцин пребывал в том же "состоянии духа". И тогда в феврале 1993 года Белый дом командировал "на рекогносцировку" в Москву 37-го президента США Ричарда Никсона, который всегда считался большим докой в русских делах.

Посетив Москву и встретившись с функционерами ельцинского режима, Никсон вынес свое заключение, которое представил в Белый дом. Его содержание неизвестно. Но публично Никсон сказал: "Ельцин, может быть, и выпивоха, но он все-таки наилучший из всех, кого мы хотели бы видеть в этой взбаламученной стране. Главное то, что Ельцин не хочет быть нашим врагом. Мы должны отвращать его от того, что могло бы сделать его нашим врагом или могло бы служить тому, чтобы он был замещен кем-нибудь, кто хочет быть нашим врагом". Этот императив опытного политика принял к исполнению его более молодой коллега. Вот цитата из книги Тэлбота: "Пьяный Ельцин, по собственным признаниям президента, был с его точки зрения предпочтительнее иных альтернативных трезвенников".

Эта стратегическая позиция стала определяющей в российской политике администрации Билла Клинтона, который много раз повторял ключевой тезис: надо всячески помогать Ельцину, чтобы он преодолел прошлое, не сбивался с ноги, а шел державным шагом по пути реформ. "Но так или иначе, - предупреждал Клинтон, - это будет два шага вперед, шаг назад". Тэлбот как-то спросил его: "Знаешь ли ты, что цитируешь Ленина?" И Клинтон невозмутимо ответил: "Знаю".

Политический кризис в России разрастался вширь и вглубь. Каждая из противостоявших сторон претендовала на роль высшей власти и с каждым днем их противоборство приобретало все больший накал. Сместив Гайдара, оппозиция перешла в наступление по всем фронтам, стремясь лишить Бориса Ельцина власти. Прижатый к стенке Ельцин предпринял контрудар.

20 марта 1993 года, после очередного акта Верховного Совета, ограничившего полномочия президента, он выступил по телевидению с обращением к народу, которое привлекло пристальное внимание не только в России. Телекомпания CNN вела прямую трансляцию выступления российского президента в Овальный кабинет Белого дома, где собралось все высшее руководство США.

Одновременно по другому американскому телеканалу транслировали важный баскетбольный матч, где выступала любимая команда Билла Клинтона из штата Арканзас. Проклиная "взбаламученную Россию", Клинтон приказал срочно установить у себя в кабинете еще один телевизор и, устроившись поудобнее в кресле, стал одним глазом наблюдать за перипетиями баскетбольного матча, а другим следить за происходящим в Москве. Так, мечась между двумя экранами, хозяин Белого дома краем уха услышал нечто важное. В эмоциональной наступательной речи Ельцин известил сограждан, что на 25 апреля назначен референдум, призванный раз и навсегда определить, кто управляет страной - президент или Верховный Совет? А до этой даты президентским указом в России вводился "особый порядок управления", который надлежало всем соблюдать до преодоления кризиса власти. Помимо прочего, особый порядок управления предусматривал, что все распоряжения президента будут иметь силу закона независимо от того, какова будет в этом случае позиция законодательной власти.

Тут уж было не до баскетбола. Клинтон приказал выключить телевизоры и вопрошающим взглядом окинул присутствовавших в кабинете высших чиновников своей администрации. А там были вице-президент Альберт Гор, госсекретарь Уоррен Кристофер, советник по национальной безопасности Самуэль Бергер, посол США в ООН Мадлен Олбрайт, помощники и секретари. "Было совершенно очевидно, - пишет бывший заместитель госсекретаря США Строб Тэлбот, - что объявленное Ельциным "особое управление" - это, хотя и названное другими словами, то же или почти то же военное положение. Как бы ни оценивал президент России перспективы намеченного на апрель референдума, его действия явно не укладывались в рамки демократии".

Все, кто был в тот день в Белом доме, опасались, что Клинтон готов встать за Ельцина и стоять за него горой, "даже если он сойдет с рельсов демократии". Обращаясь к президенту, госсекретарь Кристофер высказался за всех: "Позиция США должна предусматривать верность принципам и поддержку процессам, но не лично Ельцина". Клинтон лукаво взглянул на него и заметил, что принципы и процессы не существуют в вакууме. "В Рос сии люди встают друг против друга, сторона против стороны. И надо решать, какую из сторон предпочесть, а не ходить вокруг да около", - сказал президент.