Женщина и война. Любовь, секс и насилие - Рафаэль Абрамович Гругман Страница 11

Он сказал: «Какой Алжир?» Я говорю: «Акмолинский лагерь жён изменников родины». Я очень хорошо помню, как на него посмотрела, пристально очень, а сама думаю, что он сейчас мне скажет. Может, он сейчас меня пристрелит, а может нет. И вот я ему говорю: «Акмолинский. Лагерь, — вот таким рапортующим голосом. — Жён. Изменников. Родины». Он сказал: «Ага» — и ушёл. Потом вернулся, почти сразу, и сказал: «Сиди здесь и никуда не уходи». Пришёл ещё, наверное, через полчаса и сказал: «Пойдём». Я говорю: «Куда?» А он говорит: «А ты теперь моя подчинённая, медсестра военно-санитарного поезда 122. Я твой начальник Дорфман Владимир Ефремович. Будешь обращаться ко мне «товарищ начальник», но изредка можешь называть Владимиром Ефремовичем. Всё».

Дорфман поступил рискованно, взяв под крыло члена семьи изменников Родины, (он-то знал, чем это ему грозит), однако не побоялся и уже этим заслужил уважение. Боннэр не рассказывает, и нас не должно интересовать, сложились ли у них интимные отношения или в книге Яковлева разгулялись фантазии КГБ, призванные скомпрометировать и опорочить жену Сахарова. Ей в 1941-м исполнилось восемнадцать лет. В четырнадцать она стала сиротой — отца расстреляли в 1937-м, мать с 1938-го была в лагере. Она уже побывала на фронте, получила тяжёлое ранение и контузию, и предположим, забыв о разнице в возрасте, уступила заботливому отцу-полковнику, а возможно, даже в него влюбилась. Ничего в этом нет противоестественного. Суть не в том, что было, а чего не было — молодости простительны быстрые влюблённости и необдуманные поступки, о которых она не жалеет, если совершались они от чистого сердца.

Вопрос не о том, была ли влюблённость или, как принято сейчас говорить, секс по обоюдному согласию без каких-либо обязательств, о чём Боннэр не пожелала рассказать, и если кого-то именно это интересует и ничего более, то он волен бросить монетку и загадать: было — не было. И вопрос не в том, пристойно ли доктору исторических наук копаться в чужом белье (своё бы, неотстирываемое, не забыть бы сменить). Как через сорок лет Яковлеву стало об этом известно? Он служил санитаром в том же самом военно-санитарном поезде и услужливо подсвечивал свечкой заинтересованным лицам? Где он или его кагэбэшные информаторы выкопали эту историю? Соавтором Яковлева выступила госбезопасность, имевшая на каждого советского гражданина обильное досье, и донесения об интимной связи (если таковая имела место) дочери врагов народа и полковника, начальника поезда, хранились в личном деле каждого — и Елены Боннэр, и Владимира Дорфмана.

Почему же следователи НКВД не спохватились ни в 42-м, ни в 43-м, ни в 44-м, ни в 45-м и не пресекли враждебную деятельность? А потому, что «военно-полевой роман» преступлением не считался, явление было массовым. Но, если надо было кого-то наказать, из личного дела извлекались донесения осведомителей, и тогда, невзирая на чин, маршала Рокоссовского вытаскивали на ковёр к Верховному главнокомандующему, а Жукову припоминали фронтовых жён, заставляя письменно оправдываться перед Ждановым.

Власть знала о неуставных отношениях в армии и о «втором фронте» — охоте на женщин голодных до баб мужиков — и закрыло глаза, предоставив индульгенцию офицерскому корпусу. Солдаты — им по чину «свои» женщины не полагались — дождались пересечения Государственной границы, за которой им предоставили неограниченную свободу. Многие восприняли её как право безнаказанно грабить и насиловать всех, кто попадёт под руку, иноземок и перемещённых лиц, считавшимися неблагонадежными, раз оказались в Германии.

Перемещённые лица

Вот и добралась Красная армия до Государственной границы СССР. А когда её пересекла, помимо немок, которым предстояло «мстить», попались на глаза женщины, угнанные на работу в Германию: украинки, русские. Весной и летом 1945-го освободители «своих» женщин не пощадили. Не возмездие будоражило кровь разгорячённых водкой самцов, а женское тело, всё равно какое: старое — молодое, здоровое или больное, украинской или немецкой женщины, главное — удовлетворить похоть.

В пёстрой и разношерстной Красной армии пробудились инстинкты животного мира, ведь петуху всё равно, из какого курятника курица. Топчем всех, кто попадёт под ноги. Первыми осуществляли «возмездие» накачанные водкой штрафные батальоны, второй эшелон спиртные напитки добывал сам. Легче всего сваливать на штрафников и уголовников грабежи, мародёрство и сексуальные преступления — «отличились» на этом поприще и регулярные части: танкисты, кавалеристы, тыловые подразделения, офицерский корпус — гордость и честь каждой армии. Зачастую насильники до такой степени оказывались пьяны, что, когда дело доходило до полового акта, не в состоянии были его совершить и тогда в ход шли подручные средства, оказавшиеся под рукой, чаще всего — пустая бутылка. Изувеченные женщины погибали от кровотечений, а выжившие навсегда лишались возможности забеременеть.

Массовые изнасилования советских женщин, угнанных на работу в Германию, опровергают неуклюжие попытки оправдать изнасилования немок местью за преступления гитлеровцев на оккупированной территории СССР. О перемещённых лицах — в следующих четырёх главах.

Секс и любовь. Советские женщины и немецкие военнопленные

Мама Анжелы Ивановой наполовину немка, наполовину украинка. В начале девяностых через германское посольство в Киеве она пыталась разыскать своего отца.

Меня заинтересовала её история, и, когда Соня, бабушка Анжелы, жившая в Гайсине (районный центр Винницкой области), приехала в Одессу навестить внучку, я с ней встретился.

Её жизнь изменилась в 1942-м, когда немцы начали вывозить украинских девушек на работу в Германию. Работала она на фабрике в пригороде Берлина, жила в общежитии для перемещённых лиц совместно с польками, которые, по её словам, украинок недолюбливали. Польки и украинки враждовали, иногда случались меж ними словесные перепалки — не более, до рукопашных дело не доходило; девушки получали зарплату, могли выйти в город, пройтись по магазинам и запастись обновками. Многие в Германии принарядились и даже отправляли домой посылки.

— Были ли изнасилования или попытки насилия со стороны немцев? — поинтересовался я.

— Нет, местные жители, с которыми я работала на фабрике, относились доброжелательно, подкармливали иногда. Молча клали рядышком завернутый в газету бутерброд и отходили.

— А со стороны Красной армии?

Она кивнула головой. Разговорилась не сразу.

— Началось с празднования капитуляции 8 мая. Стреляли в воздух, стояла такая канонада, что уши, казалось, лопнут от грохота. Из общежития