Алексей Шмаков - Свобода и евреи. Часть 1. Страница 12

И действительно, у себя дома, т.е. внутри своих кагалов и прикагалков, иудаизм не терпит свободомыслия и согнёт в дугу любую индивидуальную независимость. Представляя смесь теократии и плутократии, талмид-хахамы и богачи свирепо охраняют свою безграничную власть, немилосердно карая всякого еврея, который дерзнёт ей противиться. Парижский же верховный кагал, — «Alliance Israelite Universelle», организованный из могущественных банкиров и коварнейших иезуитов-талмудистов Европы, Азии и Америки, объединяет всех евреев мира, сурово направляя их силы и средства к порабощению других народов ad majorem Israeli gloriam. Вот почему «избранный народ» с таким упрямством выдаёт свою «Alliance» или «Хабура Коль Изроэль Хаберим» только за «благотворительное общество», а на изменническую деятельность «Всемирного Еврейского Союза» взирает с таким благоговением и упованиями.

Непостижимо, воистину плачевно заблуждение либералов!..

IV. Наряду с «либерализмом» у еврейской прессы есть пока и другая приманка, — это злонамеренная лесть национальным иллюзиям.

Пресса не только ласкает их, нет, она старается пробудить их к жизни и раззадорить их. Подделываясь под голос патриотизма и затевая всеобщую суматоху она изощряется в том, чтобы тот или иной, ещё дремлющий или едва только нарождающийся национальный самообман возвести в непоколебимое верование всех и освободить от каких-либо возражений благоразумия. Просматривая иудейские газеты, можно подумать, что в них-то и бьётся сердце народа, что они одни являются знаменосцами его благородных задач, самых заветных его помыслов.

И, увы, не трудно предсказать результаты...

«Со времён Магомета, — говорит Вольтер, — евреи уже не составляют нации. Следя за нитью истории этого народца, видишь, что он и не мог бы покончить иначе. Он хвастается тем, что вышел из Египта, как шайка воров, унося с собою всё, чем по-соседски снабдили его местные жители; он гордится тем, что в покорённых городах и сёлах не давал пощады ни старикам, ни женщинам, ни детям: он сам же выкладывает начистоту свою ненависть к другим людям. Восставая против всех своих властителей, он был упорно суеверен, жаден к чужому добру, жесток; он пресмыкается в несчастье, а в счастье зазнаётся. Если о характере народа можно судить по его молитвам, то и этим путём не трудно усмотреть, что евреи были народом чувственным и кровожадным. Ясно, что, если бы Господь Бог внимал всем их молитвам, то на земле не осталось бы никого, кроме евреев. Они ненавидели все народы и сами были презираемы ими. Непрестанно умоляя Бога об истреблении всякого, против кого они вознегодовали, подумаешь, что они просили именно об истреблении человеческого рода, за исключением одних евреев».

Зная это не хуже нас, еврейство держит в своих руках прессу, торгует общественным мнением и всячески затрудняет проникновение в печать чего бы то ни было себе враждебного. Конечной целью и блистательным идеалом такого положения вещей явился момент «пяти свобод» в Москве, когда «по заказу совета рабочих депутатов» решительно ничего не дозволялось печатать о евреях. Но ведь это пока лишь pium desiderium, полного осуществления которого мы вправе ожидать разве с окончательным развитием иудейского «равноправия». Тем не менее, и упомянутым путём евреи не только ослабили, а в большинстве случаев уничтожили саму возможность разоблачений против себя и приобрели верное средство «начинять» умы гоев по собственному рецепту. Мудрено ли, что дирижёрство Иуды в прессе растет с каждым днём, а публика, узнавая из газет лишь то, что выгодно сынам Израиля, привыкает всё громче повторять: «однако, какие талантливые и прекрасные люди евреи?!»

Результаты, достигнутые еврейством по организации вооружённого бунта даже в Москве отсюда главным образом проистекают.

Вместе с этим, так как именно периодическая пресса располагает наибольшими массами читателей, то и во всех других отношениях владычество евреев расширяется не по дням, а по часам. А если кто-нибудь дерзнул бы восстать против столь позорного рабства, голос его или не будет услышан вовсе или же заглохнет в общем хоре жидовствующих либералов, бутербродных клеветников, литераторов и всякого иного лакейства в «заведениях» сынов Иуды...

Принимая на службу христопродавцев, сыны «избранного народа» нередко ожидовливают их в такой мере, что подчас выдают им даже дипломы на звание «почётного обрезанного», но неизменно презирают и, по возможности, содержат их в чёрном теле.

Даже немецкие писатели жалуются, что чем дальше, тем всё более и более приходится им чувствовать гнёт еврейства. Тогда как начинающему иудейскому автору лежит скатертью дорога, немец видит, что для него литературное поприще становится всё уже и тернистее. Размножаясь неимоверно, еврейские редакторы, издатели и книгопродавцы дают ход одним евреям, а немцев бьют и плакать не велят. Дерзновенный, осмелившийся пожаловаться в печати или, что ещё ужаснее, неласково затронуть самый еврейский вопрос, подвергается херему, т.е. кагальному проклятию с тяжкими несчастиями, а то и с голодной смертью впереди. Та же участь грозит всякому другому непокорному, будь это оперный певец, коммерсант или адвокат, одним словом, всякий, с кого еврейские факторство и газетный шантаж признают себя вправе требовать дань.

Не изъемлются и великие мира сего. Знаменитые люди и выдающиеся депутаты парламентов, министры и правители без замедления убеждаются, что, чем выше поднимаются они по социальной лестнице, тем всё чаще и чаще перебегают им дорогу евреи. За примерами ходить далеко не надо.

Со своей стороны мы припомним хотя бы столь раздутый еврейскими газетами юбилей Антона Рубинштейна, и как-то незаметно промелькнувший юбилей Глинки. Даже на открытие статуи Рубинштейна в петербургской консерватории было совершено, между прочим, целое паломничество московской консерваторией с её директором Сафоновым во главе, и, наоборот, как скромно прошло открытие памятника Глинки!..

Сама судьба, по-видимому, издевается над нами. Возьмите демонический облик мраморного Рубинштейна, как его изобразил, сильно польстив этому, впрочем, действительно злому еврею художник, и каким гостинно-дворским лабазником выглядит у чуждого автора на своём пьедестале добродушный и задумчивый, глубоко скромный русский человек Глинка!?..

V. Вообще же говоря, психология иудейской прессы может быть выражена в трёх словах: ненависть, ложь и невроз.

Её приёмы суть обмана, а всё её искусство — одна свистопляска зла. Она разлагает, на мелочь разменивает общественный разум; унижает беспристрастие, осмеивает справедливость; учит относиться презрительно к самым почтенным деятелям, раз они ей не по нутру. Изгоняя у читателя здравую мысль и самосознание, она заменяет их наглым шутовством и маниакальным возбуждением, во всех сферах разливает беспокойство, нервирует, отравляет, сбивает с толку, сеет смуту и разврат.

Жид брехнею живе та все з нас тягне!

Эта брехня с особой яркостью олицетворяется в еврейском газетчике — всё равно, будь он главным редактором, которому доступны кабинеты министров, или самым «лапсердачным» репортёром. Оба принадлежат к одной фауне и связываются родственными нитями. Различия, их отделяющие, ничто иное, как стороны одного и того же характера, проявления той же самой природы. Между олимпийской заносчивостью первого и лакейскими улыбками второго проходит двоякая восходящая и нисходящая цепь. Удача, деньги и влияние быстро дадут грошовому репортёру надменную повадку главного редактора и, наоборот, при неудаче, этот последний так же скоропостижно вернётся к льстивым заискиваниям «лапсердачного» времени.

В своей же совокупности евреи публицисты являют собой винегрет талмудической пронырливости, самомнения и шарлатанства, рассчитанных единственно на рекламу и кутерьму.

До какой же степени они сами себя принимают всерьёз?

Увы, самый внимательный анализ не дал бы ответа.

Суетное безумие и дух лжи сопряжены в них столь неразрывно, что подчас нельзя определить, где кончается галлюцинация и где начинается плутня.

Но, живя в атмосфере обмана, они стараются симулировать действительное знание. Они стоят начеку в любых движениях партий и среди всяких колебаний общественного мнения. Они посвящены в тайны всех кабинетов земного шара, да и ничто вообще не может укрыться от безошибочности их сведений и неподражаемого апломба.

Не пытайтесь возражать, — они закидают вас именами и цифрами с ловкостью ярмарочного фокусника и с точностью готского альманаха. Но и поостерегитесь доверять им, потому что вам же будет стыдно за наивность, с которой вы поддались мистификатору, отчитывавшему свои имена и цифры наобум.

VI. Независимо от того, каков бы ни был их ранг, иудейские журналисты обуреваются странной, безумной идеей: они уполномочены повелевать всем.