Геерт Мак - Нидерланды. Каприз истории Страница 12

Вскоре после этого дезертировавшие испанские наемники так посвирепствовали в Антверпене — было убито около 700 горожан, — что стали говорить об «испанской мясорубке». После такой оргии насилия и грабежа чаша терпения большинства католических провинций и городских управ переполнилась: почти все региональные власть имущие в Южных и Северных Нидерландах присоединились к «Гентскому умиротворению».

Единство оказалось недолговечным: спустя два года новый наместник герцог Пармскии, спекулируя на страхе католиков перед растущим влиянием кальвинистов-фанатиков, сумел уговорить важнейшие южные провинции Артезия и Хенегауен вернуться в стан испанского короля. В 1579 году он заключил с этими провинциями Атрехтскую унию, в которой уважались их старые привилегии, но не было места кальвинистам. Последних не преследовали, но они должны были со всем своим имуществом перебираться куда-нибудь в другое место. Это стало сильным ударом для Оранского, серьезной потерей власти и лица.

В ответ на такие действия северные провинции: Голландия, Зеландия, Гелре, Утрехт и Гронинген — заключили Утрехтскую унию, обстоятельный договор, который гарантировал все права и привилегии участников и кое в чем уже обнаруживал черты государственного договора. Кальвинистские брабантские и фламандские города присоединились к этому договору.

Существование двух союзов — Утрехтского и Атрехтского — привело позднее к разрыву между Северными и Южными Нидерландам, а в конечном счете к возникновению отдельных государств — Нидерландов и Бельгии. Между тем Вильгельм Оранский все больше вел себя как независимый монарх. Он желал, чтобы в городах, вошедших в Утрехтский союз, его принимали как короля, хотя формально он по-прежнему признавал Филиппа II своим государем. В 1580 и 1581 годах были разорваны и эти последние официальные связи. Филипп II объявил в отношении Вильгельма Оранского что-то вроде анафемы, проклятия, в котором именовал Оранского «всеобщим бедствием для христиан» и обещал 25 тысяч гульденов и дворянское звание тому, кто решится убить его.

Принц защищался резким заявлением, в котором официально отказывался от клятвы верности государю. Филипп был представлен как «фальшивый и лживый король, кровосмеситель, двоеженец и убийца собственного сына». Двадцать шестого июля 1581 года и Генеральные штаты разорвали все формальные отношения с государем, приняв ранее упоминавшийся «Акт об отделении».

Три года спустя, 10 июля 1584 года, Вильгельм Оранский был действительно убит в своем дворце в Делфте.

Восстание потеряло своего главного лидера, но основа нидерландской нации была заложена.

Представляется очевидным, что бунт вылился в борьбу между Мадридом и Нидерландами, между католиками и протестантами, и именно это мы слышали на уроках истории от наших учителей. Однако для самих участников конфликта противопоставление «католик — протестант», возможно, не имело столь судьбоносного значения. Современные историки оценивают количество убежденных кальвинистов в тогдашних Северных Нидерландах максимально в 10 процентов общего населения.

Официально Восстание выглядело как борьба между Испанией и Нидерландами, но на практике оно являлось жестокой гражданской войной. Шесть из семи солдат «испанской» армии были родом не из Испании, а из Нидерландов, Германии, Италии. Морские гёзы, взявшие Ден Брил и терроризировавшие прибрежные воды, не думали о том, чтобы нападать на Испанию; те, кого они грабили и вешали, были жителями Северных Нидерландов. По сути дела, речь зачастую шла совсем о других вещах: о провинциях, дворянах и городах, которые хотели вернуть свои старые права и привилегии; о купцах, которые видели развал своей торговли из-за неподъемного налогового бремени, навязанного Альбой; о гражданах, зачарованных изобретением печатного пресса и стремившихся к свободе, чтобы идти своим собственным путем в науке и вере; об испытывающих страх традиционных верующих; о простых людях, которые просто-напросто голодали.

Примерно в этот же период впервые — и вполне сознательно — был создан национальный миф. Язык постепенно начинал играть связующую роль. Вильгельм Оранский едва ли говорил по-нидерландски, но он руководил крупномасштабной пропагандистской кампанией, в которой песни и памфлеты на народном языке занимали центральное место. В последующие годы появился единый авторизованный перевод Библии для всей страны. Издавались книжки для школ под названием «Тирании», где в форме диалога между отцом и сыном рассказывалось о чужеземных врагах. Сначала об испанских «тиранах», а позднее также и о французских.

Впервые нидерландцы почувствовали вкус недавно обретенного и отчасти ими самими созданного патриотизма.

После смерти Оранского началась новая фаза. Власть перешла к 18-летнему сыну Оранского Маурицу и многомудрому Великому пенсионарию Йохану ван Олденбарневелту. Сначала они являли собой железную пару: Мауриц проявил себя как выдающийся военный стратег, а ван Олденбарневелт тем временем, проводя сбалансированную внешнюю и внутреннюю политику, заложил политический фундамент республики. Кроме того, обстоятельства складывались для них благоприятно. Повсюду в Европе готовились к войне, и крупные державы: Испания, Франция и Англия — не могли уделять Нидерландам достаточного внимания, что было главной причиной того, что Маурицу и ван Олденбарневелту удалось успешно завершить Восстание: в 1609 году они смогли даже заключить с испанцами перемирие.

Благодаря все тому же беспокойному состоянию в Европе Республика могла также неуклонно работать над расширением своих торговых связей. Ее торговая экспансия — опять же без каких-либо усилий с ее стороны — получила серьезный стимул, когда испанцы в 1585 году захватили Антверпен. Антверпен в тот момент считался важнейшей цитаделью восставших, и его взятие праздновалось испанцами как большой успех. Но победа эта имела обратный эффект. Гёзы немедленно блокировали жизненную артерию порта — Шельду, которая соединяла порт с открытым морем. Десятки тысяч протестантов и других диссидентов, среди которых было много богатых купцов и ремесленников, переселились на север, забрав с собой свои знания, опыт и связи. Испано-португальские евреи сыграли здесь особую роль: много семей, спасаясь от преследования инквизиции, были вынуждены сначала переселиться с Пиренейского полуострова на север, прежде всего в Антверпен, а впоследствии, после падения Антверпена, продолжить миграцию в том же направлении и обосноваться в Северных Нидерландах, в основном в Амстердаме. С собой они привезли свои связи, их знание заморских владений португальцев стало активно использоваться. Тем самым они внесли большой вклад в дальнейшую экспансию амстердамских купцов. Некогда процветавшему Антверпену уже не суждено было никогда полностью оправиться от этого удара: население города за несколько лет уменьшилось наполовину. Брабант утратил свои ведущие позиции. Северные же Нидерланды заполнили беженцы и иммигранты из Антверпена, а также из других мест Южных Нидерландов и Северной Франции. Речь идет, как минимум, о 100 тысячах человек, может быть, даже о 150 тысячах, и это при том, что местное население составляло чуть больше миллиона. Количество жителей Лейдена и Харлема в течение нескольких десятилетий удвоилось, Амстердам в 1600 году имел в три раза больше жителей, чем в 1550 году. Этот исход явился частью величайших европейских миграционных движений раннего Нового времени.

Все эти иммигранты оказались — что случается не всегда — именно в нужный момент в нужном месте. В развивающейся Республике была большая нужда в новых торговых контактах и в ремесленниках, которые могли бы обрабатывать поступающие в город товары (предметы роскоши). В течение жизни одного поколения иммигранты из Южных Нидерландов забрали в свои руки треть амстердамского товарного рынка. Ремесленники с юга познакомили амстердамцев с изготовлением шелка, рафинированием сахара, они привезли с собой новую технику живописи, а также благодаря им амстердамское книгопечатание получило мировую известность. Испанские и португальские евреи заложили основу торговли табачными изделиями и изготовления алмазов. Даже язык изменился: около 1600 года не менее трети амстердамцев говорили на антверпенском диалекте.

Благодаря притоку иммигрантов нидерландцы сумели также — иногда с неслыханной наглостью — захватить былые португальские и испанские позиции в торговле за пределами Европы. Риски, в отличие от обычной практики, разделялись: амстердамский судовладелец был собственником не одного или нескольких кораблей, а одной десятой или другой доли в дюжине кораблей. С помощью таких совместных предприятий, называемых компаниями, амстердамские купцы решались финансировать наиболее рискованные проекты: если даже все заканчивалось неудачей, потери были меньшими. Несколько больших голландских внутренних озер, например Прюмер и Беймстер, были осушены благодаря подобным финансовым конструкциям. Также и другие прибыльные, но иной раз весьма рискованные предприятия могли быть запущены с помощью такой формы распределения риска.