Геомар Куликов - Юрьев день Страница 12

Взвесил Тренька обеими руками туесок - в одной не удержать, - засмеялся счастливо: сколько же в нем таких дсножок, что он позапрошлым годом на княжеской вотчине нашел?

Сел на землю возле ямы. Туесок тяжелый открыть не может - руки трясутся. Рядом Урван прыгает, повизгивает радостно, хвостом машет:

не зря, мол, старался, для друга своего нужную вещь сыскал!

- Урванчик, миленький, тебя с собой возьмем. Чего тебе у Ивана-то Матвеевича делать?

Прикипела к туеску берестяная крышка. Пыжится Тренька, старается ведерко одолеть. Зубами даже вцепился. Урван на него с любопытством и удивлением уставился.

Вывалилась наконец из берестяного ведерка узелок-тряпица. Развязал ее поспешно Тренька и глаза вытаращил.

Нет в ней никаких денег. Звякнули обгорелые тяжелые черные палочки, должно железные. И все тут. Ничего больше нет.

- Как же так?! - заволновался Тренька. - Не может того быть! Кто ж такое будет в землю закапывать?

В яму опять полез. На манер Урвана стал землю рыть.

Что толку? Пусто в яме. Нету денег.

Плакать впору Треньке. Клад нашел, а в нем вместо денег - железки черные, обгорелые. Не обидно ли?

А Урван знай себе вертится под ногами, хвостом дружелюбно виляет.

- Эх, пес! - с сожалением молвил Тренька. - Глупый ты. Что тебе стоило настоящий клад найти, с деньгами? Не нужны мне твои железки.

Гляди вот!

Размахнулся Тренька и одну за другой те палочки в речку - бултых, бултых! - покидал.

Заскулил Урван, точно жалко ему было, что Тренька так обошелся с его находкой.

- Ладно уж, - смилостивился Тренька. - Одну, так и быть,оставлю.

Может, дядька Никола из нее ножик сделает. Только навряд ли...

Глава 14

ДОЛГ ПЛАТЕЖОМ КРАСЕН

За долгую отлучку на старое городище Тренька, по Филькиному навету, был бит на конюшне кнутом.

Злодей Филька, глядя, как порют провинившегося псаренка, приговаривал:

- Так его! Так! Покрепче! Чтоб всю жизнь помнил!

Тренька, стиснув зубы, молчком лежал. Не услышали на этот раз от него ни единого жалобного слова.

Началась у Треньки опять жизнь на псарне, какой ни одна собака не захочет.

Вставал Тренька затемно, до солнца. Ложился, когда на небе звезды загорались. А коли ночь выдавалась светлая, лунная, давал Филька урок иногда и на ночь.

Про березовый туесок Тренька, понятно, забыл. Не до того сделалось.

И ту единую палочку-брусочек, черную, словно в пожаре побывавшую, не показал даже, как сперва хотел, дядьке Николе.

Редко теперь удавалось Треньке сбегать к мамке. А когда случалось такое, мамка каждый раз в слезы:

- Господи, на кого похож стал? Кожа да кости остались...

Треньке, на мать и других глядя, самому впору плакать. Непомерной тяжестью легла скупая запущенная землица на Тренькниу родню. Одна лошаденка на два двора, да такая старая и тихая, того гляди, прямо на поле и околеет. А приказчик Трофим что ни день требует:

- На барский покос всем выйти.

Или:

- Копнить сено пора.

А то:

- Берите-ка, бабы, серпы. Господская рожь поспела. Жать надобно!

И как спорить? У Трофима на все один сказ:

- Лошаденкой господской пользуетесь? Стало быть, барщину отбывать надо.

Так каждый раз. Не одно, так другое.

Мамка ровно старуха стала. У отца щеки ввалились, борода от седины пегой сделалась. А на бабушку с дедом и глядеть боязно, до того отощали и сгорбились.

Только и впрямь, как в тот весенний день возле поздневской избы предсказывал черный мужик, самое худое было впереди.

Пришло время собирать урожай. Трофим на лошадке верховой, почитай, каждый день все деревеньки объедет, на всяком дворе побывает, повсюду заглянет. И меряет цепким взглядом, у кого как рожь али овес уродились, сколько кто зерна намолотит. Точно не чужое это добро, а его, Трофимово, кровное.

Отец и дед Тренькины загодя амбар приготовили, лари починили, чтобы было куда зерно нового урожая ссыпать на зимнее хранение. Нравилось Треньке в амбаре: сухо, чисто, дух легкий, приятный, не то что в избе родительской али собачьей конуре, где он жил.

Однажды выпала Треньке удача: отпустил его Митрошка потихоньку от Фильки навестить родителей.

Погожий выдался денек. После студеной ночи вышло солнышко прогуляться по синему, без облачка, небу. Леса, куда ни глянь, осенним пожаром занялись. Любуется Тренька на такую красоту. "И отчего так? - думает. Давно ли повсюду зелено было, а ноне угольями желтыми и красными горят листья. Кажись, тронь только - руку сожжешь. А возьмешь - вовсе они холодные, иные мокрые даже, листья-то".

Дома Треньке обрадовались несказанно. Бабушка велела мамке блины поставить.

Дед покряхтел:

- Экая жизнь пошла. Пресному пустому блину, ровно сладкому пирогу, рады.

- Может, обойдется все, папаня, - мамка молвила весело.

Смолчал дед.

Мамка за блины принялась. А Тренька решил покудова родительское хозяйство оглядеть: почитай, более трех недель дома не был.

Первым делом отправился в поле. А там, где совсем недавно хлеба стояли, желтой щетиной - жнивье. На огород заглянул - тоже голо. От гороха одни жесткие сухие плети остались. Репа выкопана. Капуста убрана.

Грустно сделалось Треньке. Прежде осенью на огороде он первый человек: везде поспевает, всем и каждому главный помощник. Ему же, когда бабушка с мамкой капусту рубят, - все кочерыжки, белые, хрусткие.

А ноне без него управились.

Недолго печалился Тренька. Про амбар, что загодя старательно готовили дед с отцом, вспомнил. И бегом к амбару. Без скрипу - должно, петли заботливо смазаны - отворилась прочная, в свежих досках дверь.

Потянул Тренька носом воздух. А он в амбаре уже другой, не тот, что прежде. Зерном пахнет, спелым,сухим. Сытный запах, густой. Сразу понятно, не пустуют теперь лари.

Приподнял Тренька крышку первого, а там пшеница, золотистая, ласковая. Сама между пальцами струится. Тренька к другому - там овес.

Шелестит чуть слышно в руках, точно шепчет: "Вот и я, Тренька, можешь полюбоваться". В третьем ларе - горох, веселый, звонкий.

Не очень полны были лари, однако более чем наполовину каждый.

Словно сжалилась здешняя скупая землица, одарила людей по их тяжелой заслуге.

Вышел Тренька из амбара. Дверь бережно притворил.

Рядом - кладовая и погреб вместе. И если в амбаре пол деревянный, жердью стелен, тут он земляной. И в самой кладовке землей и сыростью пахнет. Возле стенки, мхом утепленной, стоят две кадушки высокие с квашеной капустой. В открытом ларе навалена репа, цвета медового.

Тренька одну репку, с кулак, выбрал, надкусил и зажмурился: сочная, сладкая и язык пощипывает.

Другие припасы, что в кладовке были, осмотрел, попробовал. И мал человек, а по-взрослому подумал:

"Зиму сыты будем. Всего хватит!"

Довольный кладовку покинул.

А во дворе новость - приказчик Трофим с лошади слезает. Подле него два холопа с подводами.

Перед Трофимом отец с дедом в низком поклоне:

- Здравствуй, батюшка!

На что Трофим степенно, с поклоном, едва приметным:

- И вы, мужички, здоровы будьте!

Не успели словом перемолвиться, мамка из дверей, Трофима не видя:

- Тереня! Блины готовы. Пышные, румяные! Иди-ка побыстрее!

И застыла на пороге, увидев приказчика.

А тот:

- Ладно живете, православные. Даже у барина нашего Ивана Матвеевича блины по будним дням редко случаются.

Тренька и тот понял: будь они неладны,блины, что не в пору пришлись.

Трофим же:

- Со сметанкой блины едите али с маслицем? Или, может, с рыбкой красной?

- Какая сметана, батюшка Трофим Степанович? - хмуро вымолвил дед. - Али другое что? Впервой, внучонка побаловать, затеяли их. А ты - рыбка красная... Откуда взяться ей? С каких достатков?

- Впервой или в десятый, - Трофим свое гнул, - нам не ведомо. Есть блины, и слава богу. Кушайте на здоровье. Да благодетеля вашего, государева дворянина Ивана Матеевича Рытова, не забывайте добром поминать.

Гостей, хочешь не хочешь, угощать надо.

Бабка приказчику Трофиму и холопам, что при нем были:

- Не отведаете ли с нами?

- По делу мы, по службе, - ответил Трофим. - Однако и хозяев грех обижать.

Войдя в избу, скинул шапку, на иконы перекрестился. За стол сел.

На столе гора блинов пышных и поджаристых. А рядом две посудинки глиняные. Одна со сметаной густой, доброй. Другая - с маслом топленым, горячим.

- Эва! - изумился Трофим. - Да тут и сметанка и маслице в дружбе соседствуют!

Деду с укоризной:

- А ты, старик, говорил: "С каких достатков?"

Дед с удивлением великим на те посудинки воззрился: ни сном ни духом не ведал, что невестка для сыночка младшего такое баловство припасла.

Выстро поели. Более всех на блины Трофим налегал. А как закончилась трапеза, усы да бороду отерши, похвалил:

- Ладные блины. Сметанка хороша. И маслице доброе. Справно живете. Богато. Каждому бы так.

Мамка, как дед только что, принялась объяснять, словно оправдываясь: