Сергей Баленко - Афганистан. Честь имею! Страница 12

Закончив «учебку», получив сержантские лычки, прибыл Володя Березкин в Афганистан, на юг, в Кандагар, в отдельный отряд специального назначения.

Началась боевая работа. Засады, выходы, досмотры караванов. Десять боевых выходов было на его счету. Одиннадцатый — был последним…

18 апреля 1986 года разведывательная группа специального назначения под командованием старшего лейтенанта И. А. Тупика получила задачу выдвинуться в район населенного пункта Суруби, на помощь ведущим тяжелый бой сослуживцам.

На подходе к району боевых действий услышали ожесточенную стрельбу. Группа заняла огневые позиции. Моджахеды сосредоточивались для последнего броска. Их нельзя было упустить.

Младший сержант Березкин получил приказ заминировать выход из ущелья. Ждать больше было нельзя. Володя пополз. Он успел установить несколько мин, когда пуля снайпера нашла его… Победа далась дорогой ценой. Погибло семь разведчиков группы. Шестым был Володя, седьмым — командир, ст. лейтенант И. А. Тупик, умер от полученных ран в госпитале.

В Северодвинске их всего пять, пятеро ребят, погибших в Афганистане. Память о них свято хранят земляки. И о Володе Березкине память будет вечной. И в его имени, которое присвоено учебному цеху, и в том, что он навечно занесен в списки рабочего коллектива комбината, на котором работал.

Деньги, заработанные цехом, носящим его имя, перечисляются в Центр реабилитации больных, потерявших здоровье в Афганистане.

Ежегодно 22 апреля, в день рождения Володи, для первокурсников ГПТУ № 22 проводится линейка его памяти.

А с портрета на них, молодых, с улыбкой смотрит 19‑летний герой, с истинно русской фамилией — Березкин…

«Чтобы ты мною гордилась…»

О своем муже Сергее Владимировиче Куба рассказывает его вдова, Марина.

«По натуре — гусар, мог на последнюю десятку купить мне цветы или истратить ее на такси. На год раньше своих сверстников пошел в школу и, опасаясь, что его, 16‑летнего, могут не принять в училище, написал письмо Министру обороны СССР. Тот дал добро на поступление… Тяжело ему приходилось на первом курсе рядом с теми, кто отслужил уже в армии. Но нужно знать его характер: привык быть первым — через пару лет китайский язык знал лучше других курсантов, на конкурсах бальных танцев ему не было равных — „вот мы какие“. Физически очень развитый парень… Глаза у него были очень выразительные. Глазами разговаривал… С любым человеком находил общий язык. И он, и я — из семей военных, ракетчиков, вместе с родителями кочевали по военным гарнизонам, и так получилось, что дважды после переездов вновь оказывались в одном классе. В 8‑м влюбились…

Сережа нарушил семейную традицию и пошел учиться не в ракетное, а в десантное училище.

Настя родилась, так он каким‑то образом на сутки сбежал из училища в Воронеж: открываю дверь — Сережа стоит на пороге в гражданской одежде. Дочь повидал и обратно…

После училища нас ждала Чита: глухой гарнизон, дома, насквозь промерзающие зимой. Ребенок болел, и Сережа сильно переживал, думал, как выбраться из глухомани. И Афганистан, очевидно, в его мыслях возник как вариант, хотя и опасный. А меня при слове „Афганистан“ трясло. Из ДРА приезжал в отпуск, вместе встретили 1986 год. Его отец, в ту пору занимавший достаточно высокий военный пост, настоял, чтобы сын прошел обследование — у Сережи были боли в спине, сказывалась давняя травма. Врач посмотрел и сказал, что с десантными войсками придется расстаться. Об этом знал только отец.

6 января я провожала его, и на перроне почему‑то пришла мысль, что вижу в последний раз, хотелось бежать за поездом. Отец мог оставить его в Союзе, но не стал. „Мой сын офицер и коммунист“. После гибели Сережи он прожил недолго — не перенес…»

Строки из писем: «Здравствуй, любимая! Те минуты, когда я был рядом с тобой и Настенькой, были для меня подлинным счастьем. Это как пища для голодного, как сон для уставшего. Любимая жена, милая дочь, что еще надо человеку?

Но знаешь, родная, мне еще надо, чтобы ты могла мною гордиться. Чтобы ты любила человека, достойного такой прекрасной, умной женщины, как ты…» Это — письмо курсантской поры…

Лучше любящего сердца никто не скажет. Марина замечательно передала прекрасный образ Сергея.

Не верьте похоронкам — врут!Не верьте сводкам — сводки брешут!Вновь зацветут весной черешни –Солдата ждут, солдата ждут,солдата ждут!Не верьте вычурным речам,Не верьте гнусным борзописцам –История писалась в лицахИ здесь и там, и здесь и там,и здесь и там!

Не верьте сплетням — все не так.Не верьте слухам — все иначе,Но почему тогда все плачут?Последний шаг, последний шаг,последний шаг…

«А у десантника судьба порой…»

Можно прожить долгую жизнь и ничего выдающегося не сделать. Можно прожить короткую жизнь, но яркую, и оставить о себе немеркнущую память в сердцах всех знавших тебя. Такую жизнь и прожил Николай Муравчук. 20 лет и 4 месяца.

В родной станице Краснодонецкой прошло его детство, пролетели школьные годы. Здесь началась его трудовая биография. И первые робкие чувства любви он познал здесь же. Начиная с третьего класса он вместе со сверстниками в свободное от уроков время работал в колхозе. Примером ему служили его родители: отец Алексей Иосифович и мама Валентина Васильевна. Он равнялся на них и старался везде быть первым.

Служба началась на южной границе. Затем был Афганистан. Чтобы не волновать родных, в письмах домой больше писал о погоде:

«…Загораем, отдыхаем — готовимся, короче, к „дембелю“. Жара уже невыносимая. Скорее бы домой — второе лето здесь проводить нет желания. Ну, в общем, все отлично».

О том, как Николай «загорал», рассказал его друг Александр Сарапкин, воевавший вместе с ним: «18 апреля наш батальон вступил в местечко Суруби в провинции Кабул. Нас послали сюда как самых подготовленных. Первая схватка с „духами“ была успешной. Николай с отделением захватил у противника ДШК (зенитный пулемет). Тогда его представили к ордену Красной Звезды. До этого была еще одна операция, по результатам которой Николай за мужество и героизм был награжден медалью „За отвагу“. Это была первая боевая награда. После этого коммунисты части приняли его кандидатом в члены КПСС».

Потом была та, последняя, операция. Вспоминает А. Сарапкин: «Нам поставили задачу провести рейд по «духовским» кишлакам с целью уничтожить находящиеся в них банды. Обложили мы один кишлак. Выследили и захватили нескольких полевых командиров. А главарь всей группировки в Суруби ушел.

С рассветом 23 апреля «духи» предприняли попытку уничтожить батальон и освободить своих. Но их атаки отбила одна из наших рот, которая находилась в прикрытии на вершине горы. Целый день «духи» атаковали наши позиции, обстреливали нас из гранатометов, забрасывали гранатами».

Одним словом, было так, как в стихах из записной книжки Николая:

В нас бросали ножиИ стреляли со скал.Крепко челюсти сжав,Кто‑то кровь проливал,Кто‑то просто упал,Но позиций не сдал…

Есть в солдатском фольклоре ВДВ такие слова: «Если смерть глядит в глаза товарищу, переведи этот взгляд на себя».

Тогда, в апреле 1986 года, под Суруби в Мараварском ущелье многие из десантников переводили взгляд смерти с товарища на себя.

Вспоминает А. Сарапкин: «С наступлением темноты мы выдвинулись на высоту забрать убитых и раненых. Один из подходов к ней, место возможного прорыва противника, был заминирован нашими саперами. Но сообщить нам об этом они не успели, так как во время работы один был убит, а другой тяжело ранен. Коля шел впереди, он всегда и везде был первым. Почти у самой вершины он и Лысов Владимир наскочили на мину…»

…Подрыв, огонь и боль в глазах,Вокруг друзья стоят в слезахИ на руках несут назад.Дойти нам надо до рассвета,Чтоб не остаться в скалах этих…

Они были еще живы, когда их донесли до врача. Врач сказал, что через месяц Коля будет ходить. Но никто не заметил дырочку от осколка в груди. Через 10 минут Коля стал задыхаться, остановилось сердце. Не помогло и искусственное дыхание. Он умер.

…Дошли. И солнце над горамиЛаскает остров наш лучами.Но не увидят его те,Кто в «цинках», в полной тишине…Тоска и боль приходят сразуДержишь, браток, ты из спецназа.В Афганистане слабых нет.Здесь жизнь, как сон. А сон — как бред.

Вспоминает бывший командир роты Игорь Семенов: «Я пытаюсь порой восстановить в памяти имена тех ребят, которые погибли. Тяжело все это вспоминать, ведь все они, эти ребята, герои стоят перед глазами; имена иногда стираются из памяти, но лица и глаза — никогда.