Фулканелли - Тайна соборов Страница 12

И в наше время обездоленные, отверженные, изгои, бунтари, жаждущие свободы и независимости, изгнанники, бродяги и нищие говорят на арго — наречии проклятом, осуждённом высшим обществом, которое состоит из людей, благородных только по названию, и из сытых благонамеренных мещан, погрязших в невежестве и самодовольстве. Арго остаётся языком меньшинства, живущего вне закона, вне условностей, обычаев, вне установленных форм и образцов, — таких людей называют voyous (буянами), то есть почти voyants (ясновидящими), или ещё более выразительно — сынами или детьми Солнца (Fils ou Enfants du soleil). Готическое искусство и впрямь l’art got или cot (Xo) — искусство Света и Духа.

Нам, вероятно, возразят, что это простая игра слов (jeux de mots). Пусть так. Главное, что она укрепляет нашу веру, направляет её к положительной научной истине — ключу к религиозной тайне, — не давая душе блуждать в причудливом лабиринте воображения. Здесь, в нашей земной юдоли, не бывает случайности, совпадения, нечаянных связей, всё предусмотрено, упорядочено, предопределено, и нам не дано по своему произволу менять предначертания Провидения. Если обыденный смысл слов не приводит к открытию, способному нас возвысить, наставить, приблизить к Создателю, его следует отбросить за ненадобностью. Речь, которая обеспечивает человеку неоспоримое превосходство и владычество над всем живущим, теряет своё достоинство, величие, красоту и превращается всего лишь в признак жалкого тщеславия. А между тем язык — орудие духа — живёт сам по себе, хотя и является только отблеском универсальной ИдеиXVI. Мы ничего не выдумываем, ничего не создаём. Всё находится во всём. Наш микрокосм — не что иное, как мельчайшая одушевлённая, мыслящая, более или менее совершенная частица макрокосма. То, что, по нашему мнению, мы нашли единственно усилиями своего разумения, где-то уже существует. Именно вера позволяет нам предчувствовать истину, откровение же предоставляет нам её неопровержимое доказательство. Зачастую мы сталкиваемся лицом к лицу с чудом, но, слепые и глухие, проходим мимо. Сколько диковинного, о чём мы даже не подозревали, открылось бы нам, умей мы тщательно разбирать слова, совлекать с них оболочку, выявлять дух и заключённый в них божественный свет! Иисус изъяснялся притчами, разве это умаляет истину, коей они научают? А разве повседневная речь не изобилует двусмысленностями, игрой слов, каламбурами и созвучиями прежде всего у людей остроумных (gens d'esprit), которые радуются возможности избавиться от тирании буквы и, сами того не ведая, выказывают себя в определённой степени кабалистами?

Добавим, наконец, что арго — одна из производных форм Языка Птиц, праязыка, основы всех других, языка Философов и дипломатов. Знание этого языка Иисус поверяет апостолам, когда посылает им Святого Духа. Именно этот язык обучает таинствам естества и раскрывает самые сокровенные истины. Древние инки называли его языком двора, так как он был ведом дипломатам. Он предоставлял ключ к двойному ведению: науке сакральной и науке профанной. В Средневековье его определяли как Весёлую науку (Gaie science ou Gay sçavoir), Язык Богов, Напиток Богов, Божественную Бутылку (Dive-Bouteille)[14]. Традиция утверждает, что на этом языке люди говорили до сооружения Вавилонской башни[15] — причины их совращения с истинного пути, а для большинства также и причины забвения божественного наречия. Сегодня мы обнаруживаем его следы не только в арго, но и в некоторых местных диалектах, таких, как пикардийский и провансальский, а также в языке цыган.

Согласно мифам, Язык Птиц великолепно знал знаменитый прорицатель Тиресий(19)[16], ему этот язык преподала богиня Мудрости Минерва. Говорят, что его знали также Фалес Милетский, Меламп(20) и Аполлоний Тианский[17], вымышленные исторические персонажи, чьи имена так красноречивы и ясны с точки зрения той науки, о которой мы ведём здесь речь, что нет смысла разбирать их на этих страницах.

За редким исключением готические здания — соборы, монастырские и коллегиальные церкви(23) — в плане имеют форму распростёртого на земле латинского креста. А между тем крест (croix) — алхимический иероглиф тигля (creuset), раньше называвшегося cruzol, crucible и croiset (по данным Дюканжа(24), в позднелатинском слове crucibulum, тигель, корень — crux, crucis, крест).

В тигле первоматерия (matière première), подобно Христу, претерпевает мучения и умирает, чтобы потом воскреснуть очищенной, одухотворённой, преображённой. Да и народ, верный хранитель устных преданий, разве не представляет земные испытания человека на языке религиозных притч и герметических уподоблений? Нести свой крест или взойти на Голгофу, пройти через горнило испытаний — обыденные выражения, имеющие одинаковый символический смысл.

Вспомним о привидевшемся Константину Великому во сне светящемся кресте с пророческими словами вокруг. Константин распорядился начертать их на штандарте (labarum): «In hoc signo vinces» (Сим победиши[18]). Вспомним также, братья мои алхимики, что крест несёт следы трёх гвоздей, которыми была умерщвлена плоть Христа, эти следы — символ трёх очищений посредством железа и огня. Поразмышляйте ещё над отрывком из святого Августина, ясно сказавшего в «Опровержении Трифона» («Dialogus cum Tryphone», 40): «Тайна агнца Божьего, которого Бог заповедал принести в жертву на Пасху, заключалась в образе Христа. Верующие украшают Его образом свои жилища, сиречь самих себя. Таким образом, сей агнец, коего закон предписывал зажарить целиком, символизировал крест, на коем Христос должен был принять муки. Ибо прежде чем зажарить, агнца раскладывают в виде креста: один из прутьев проходит через его тело от нижней части до головы, другой — через лопатки, причём у агнца связывают передние ноги (греч. Χείρες, руки)».

Крест — символ очень древний, его использовали во все времена, во всех религиях, все народы, и было бы неверно рассматривать его как сугубо христианскую эмблему — убедительные доказательства тому приводит аббат Ансо[19]. Добавим, что крупные религиозные здания Средневековья с полукруглой или эллиптической апсидой, смыкающейся с клиросом, в плане воспроизводят форму египетского иератического знака анх — креста в виде буквы «Т», увенчанного петлёй, — обозначающего универсальную жизнь, скрытую в вещах. Такой крест можно видеть, например, в музее Сен-Жермен-ан-Ле на христианском саркофаге из арльских склепов в Сен-Онора. Но кроме того, герметический эквивалент знака анх — эмблема Венеры, или Киприды (греч. Κύπρις, нечистое), обычная (vulgaire) медь, каковую иные из авторов, чтобы ещё больше затемнить смысл, нарекают бронзой (airain) или латунью (laiton). «Очисти латунь и сожги свои книги», — в один голос советуют алхимикиXVIII. Κύπρος — то же самое, что Σουφρος, сера, обозначающая удобрение, помёт, навоз, экскременты. «Мудрец обнаружит наш камень даже в навозе, — пишет Космополит(25), — невежда же не увидит его и в золоте».

Таким образом, план здания христианской церкви раскрывает свойства первоматерии (rnatière première) и способ её обработки посредством креста (signe de la Croix), что приводит у алхимиков к получению первого камня (première pierre) — краеугольного камня Философов Великого Делания. На этом камне Христос основал свою Церковь, и средневековые масоны символически последовали божественному примеру. Однако, прежде чем обтесать (taillée) камень, дабы он послужил основанием как готического, так и философского здания, неотёсанному, нечистому, материальному и грубому камню придавали образ дьявола.

В соборе Нотр-Дам де Пари, в углу у амвона, рядом с оградой клироса, также имелся подобный иероглиф — морда дьявола с огромной пастью, в которой верующие гасили свои свечи; в результате вся скульптурная группа была запачкана воском и сажей. Народ называл его Мастером Петром Краеугольным (Maistre Pierre du Coignet) — историки недоумевали, что значит это имя. А между тем это первоначальная материя Великого Делания (matière initiale de l’Œuvre), представленная в виде Люцифера (несущего свет, — звезды утренней); она служила символом нашего краеугольного или углового камня (pierre angulaire, la pierre du coin), точнее, госпожи (maistresse) Петры Краеугольной. «Камень, коим пренебрегли строители, — пишет Амиро[20], — стал госпожой угла (maistresse pierre du coin)a, подпирающим весь остов здания, но и камнем преткновения, камнем соблазна, о который претыкаются себе на погибель». Обтёсывание камня, то есть его обработка, показана на очень красивом старинном барельефе в апсидальном приделе со стороны улицы Клуатр Нотр-Дам.