Ростислав Ищенко - Галиция против Новороссии: будущее русского мира Страница 12

В следующем номере та же газета сообщала фамилии «русофильских священников», перешедших во время пребывания в крае русской армии в православие, то есть, по версии газеты, ставших «отступниками»[84]. Таким образом, украинофильская фракция от доносов, способствовавших репрессиям, пришла к подстрекательству их расширения. Теперь во внимание должна была приниматься не только политическая или общественная, но и религиозная деятельность потенциальной жертвы. Впервые со времен польских репрессий XVII века, во многом инспирировавших Освободительную войну под руководством Богдана Хмельницкого и переход восточных земель Малороссии под власть Всероссийского Самодержца, приверженность православному вероисповеданию становилась достаточным основанием не только для административного ограничения прав, но для смертной казни.

Общее число погибших в ходе геноцида галицких русинов оценивается примерно в 140 тысяч человек[85]. Около 60-ти тысяч – в первый период репрессий[86]. Около 80-ти тысяч – во второй период репрессий, начавшийся после оставления русскими войсками большей части Галиции в мае-июле 1915 года. Не все они погибли в Талегофе. С 4 сентября 1914 года по 10 мая 1917 года через Талергоф прошли 20–30 (по разным оценкам) тысяч человек. Из них погибли 6-10 тысяч (каждый третий-четвертый). Однако была тюрьма в Терезине (Чехия), были иные тюрьмы и концлагеря империи[87], в каждой из которых погибло от нескольких сотен, до 2–3 тысяч человек, а еще сотни, если не тысячи везли в тюрьмы, но не довезли[88]. Большинство же погибло от бессудных казней непосредственно «по месту жительства».

То есть 20–30 тысяч, прошедших через Талергоф, и примерно такое же количество, прошедших через несколько тюрем империи[89], – это только русины, депортированные из Галиции во внутренние области империи. Количество, сравнимое с пострадавшими от операции «Висла», по поводу которой до сих пор любят ломать копья с поляками украинские политики националистического спектра. Надо только отметить, что в ходе операции «Висла» не было массовых внесудебных казней. Не существует юридических подтверждений даже единичных эксцессов, хоть можно предположить, что погибшие от косвенных причин – тяжесть процесса переселения, переживания, грубое обращение – были, однако статистика таких случаев отсутствует[90]. Общее количество переселенных в ходе операции «Висла» составило 137 тысяч 833 человека[91]. То есть количество лиц, перемещенных в новые места обитания, примерно соответствует (даже несколько уступает) количеству только уничтоженных во время русинского геноцида 1914–1917 годов в Галиции.

К числу жертв следует еще добавить тех, кто погиб в ходе принудительных депортаций. Только к апрелю 1915 года, по оценкам газеты «Діло», число депортированных превышало 100 тысяч человек[92]. Правда, в украинофильских кругах их принято было именовать «беженцами». Однако настоящих беженцев там было немного[93]. В связи с этим можно указать на сообщение известного украинского писателя и политика-украинофила Богдана Лепкого, побывавшего летом 1917 года в, как он выразился, «лагере беженцев» в Гминдене. О том, что это было за учреждение, можно прочесть у современных украинских авторов: «Село Крывка Турковского уезда во время боев попало в беду. Через него проходил фронт и австрийские власти все население выселили в концлагерь в Гминде»[94]. Между тем Лепкий говорит, что в канцелярии этого «лагеря беженцев» он пересмотрел метрики его обитателей и установил, что только «в один день умерло несколько сот людей от плохого питания»[95]. А ведь эти «беженцы» по формальной статистике проходят как «потери гражданского населения в результате военных действий», а не как жертвы репрессий власти. Между тем это еще несколько десятков тысяч погибших по всей империи, зачастую очень далеко и от мест боев и от собственно Галиции.

Всего же за годы Первой мировой войны естественная убыль населения в Восточной Галиции составила 300 тысяч человек[96]. При этом общие потери Австро-Венгрии погибшими составили 1 миллион 496 тысяч солдат и 420 тысяч мирного населения. То есть практически каждый пятый погибший из 52-х миллионов предвоенных подданных двуединой монархии приходился на пятимиллионную Галицию. Среди же мирного населения на долю Галиции выпало 2/3 потерь. Также необходимо отметить, что если по всей Австро-Венгрии число погибших и умерших от разных причин мирных граждан в целом почти в четыре раза меньше, чем солдат, погибших на фронтах, то в Галиции это соотношение обратное – потери среди мирного населения в разы превышают количество русинов, погибших на фронтах[97].

К жертвам геноцида, безусловно, следует отнести и тех, кто, пройдя ужасы австрийских концлагерей, вышел на свободу живым, но с подорваным здоровьем и вскоре умер. Например, в селе Явор Турковского уезда таковых насчитывалось около 10 человек[98]. Если же учесть, что из числа эвакуированных в Россию, охваченную вскоре революцией и гражданской войной, далеко не все смогли потом вернуться домой, потери в людях, понесенные Галицией, будут еще значительней. По своим масштабам австрийский геноцид галицких русинов сравним с потерями этих же земель при монгольском нашествии. Только монголы уничтожали подданных чужих государств, а австрийские власти – собственных граждан.

В данном случае необходимо обратить внимание на следующие моменты:

Во-первых, сравнивая потери разных государств в войне 1914–1918 годов с потерями населения Галиции, мы должны будем отметить, что процентное соотношение потерь к общей численности населения в Галиции самое высокое.

Во-вторых, наблюдается значительное превышение потерь среди мирного населения над боевыми потерями. Подобная ситуация в эти годы наблюдалась только в Британской Индии, где 6 миллионов человек умерло от голода[99], а также в Османской империи, но там, из 2 миллионов 800 тысяч погибших мирных жителей, 2 миллионов 200 тысяч – жертвы геноцида армян, ассирийцев, греков, курдов и других народов, развязанного националистическим правительством младотурок[100].

В-третьих, есть еще одна общая деталь геноцида в Галиции и геноцида в Османской империи. В Галиции геноцид был развязан против русских, хоть преимущественно и не православных (греко-католиков). В Османской империи геноцид был развязан против православных греков, армян-монофизитов и даже курдов-мусульман. Но во всех случаях, геноцид рассматривался как способ наказать население за потенциальную нелояльность, а также избежать утраты иноэтнических провинций по итогам войны. То есть геноцид базировался на идее национализма (младотурки, галицкие украинофилы) и развязывался по подозрению (еще до факта совершения преступления), а также в преддверии возможных в будущем политических эксцессов международного характера, к которым население данных провинций не могло иметь никакого отношения в принципе[101].

В-четвертых, если организаторы османского геноцида после войны предстали перед судом и понесли наказание[102], то австрийские организаторы геноцида русинов в Галиции, а также их местные пособники, не были привлечены к ответственности. Равным образом, если османский геноцид был осужден на международном уровне, то австрийский геноцид остается terra incognita не только для современных политиков, но и для большинства историков, в том числе украинских, в том числе, считающих себя патриотами.

Позволим себе предположить, что отсутствие должной международно-правовой и морально-исторической оценки геноцида галицких русинов, осуществленного по причине их русофильства, является одной из причин того, что в современной Украине отдельные политические силы, прямо скажем неонацистского толка, считают пещерную русофобию достаточным основанием не только для того, чтобы оправдать в глазах мирового сообщества свою нескрываемую симпатию к идеологии, родившей Третий рейх и к политической практике германских нацистов, но также традиционные для украинских националистов полонофобию и антисемитизм. Русофобия считается у них своего рода признаком цивилизованности – пропуском в Европу.

Талергоф отличается от Освенцима масштабами, но не принципом. Забывая о жертвах Талергофа, создаем предпосылки для аналогичного отношения к жертвам нацистских концлагерей – со временем даже самые большие числа прекращают впечатлять, а гекатомбы превращаются в статистику. Ну а забыть о жертвах, значит оправдать палачей. И открыта дорога новым политикам, стремящимся решать межэтнические, межпартийные и межгосударственные противоречия при помощи этнических чисток и политических репрессий. И новые концлагеря, новый геноцид уже воспринимаются обществом не как нечто экстраординарное, невозможное, как то, что не должно повториться, но как эффективный инструмент решения сиюминутных политических проблем.